— Это ты? — спросила она, обвив рукой его шею и повиснув на нем; пальцы ее при этом несколько раз кряду нервно ткнулись ему в плечо, а дыхание быстро и громко звучало у него в ухе. — Ну же, не скромничай, — сказала она, вглядываясь в подпись под фотографией. — Да, — признала она, — здесь и в самом деле написано «Брюс Стивенс». Но я не помню никого в этом классе по имени Брюс. — Она тщательно изучила фотографию, а затем звенящим от торжества голосом спросила: — Так тебя звали Скип?

— Да, — признал он.

— Понимаю, — сказала она взволнованно. — Ты, значит, был Скипом Стивенсом? — Она дотошно разглядывала его, сравнивая с фотографией. — Так и есть, — сказала она. — Я тебя помню. Ты — тот самый мальчишка, которого привратник застукал возле медпункта, когда ты пытался заглянуть в замочную скважину, чтобы увидеть девчонок в нижнем белье.

— Верно, — сказал он, краснея.

Глаза у нее расширились, затем стали крошечными.

— Почему ты не сказал об этом раньше?

— Зачем мне было говорить?

— Скип Стивенс, — сказала она. — Как же ты меня мучил! Ты был любимчиком миссис Джэффи, она позволяла тебе делать все, что ты хотел. Вскоре я положила этому конец. Почему… — Она задохнулась от возмущения и отодвинулась от него, разъяряясь все больше и больше. — Вы же были ходячим буйством, все поголовно! Ты еще устроил пожар в раздевалке, разве не так?

Он кивнул.

Ее рука потянулась к его лицу.

— Мне хочется взять тебя за ухо, — сказала она. — И просто крутить его, крутить. Ты был хулиганом! Не так ли? Да, ты терроризировал малышей; ты ведь был толстяком.

— Сама понимаешь, почему я об этом не говорил, — сказал он с некоторой горечью. — Я ждал, пока не уверился в наших чувствах. Не вижу смысла привносить в наши отношения прошлое.

Ее внимание снова переключилось на фотографию класса. Постукивая по ней, она сказала:

— Но ты был очень способен в арифметике. И произнес замечательную речь на школьном собрании. В тот день я очень тобой гордилась. Но та история с подглядыванием в медпункте… Зачем ты это сделал? Это же позор. Ошивался там украдкой, пытаясь заглянуть в замочную скважину.

— А ты никогда об этом не забывала, — сказал он.

— Да, не забывала, — согласилась она.

— После того случая ты распространялась об этом всякий раз, когда сердилась.

— Это все странно, — сказала она. Потом вдруг закрыла альбом. — Я согласна: лучше нам об этом забыть. Но я хочу знать одну вещь. Ты ведь не вспомнил меня, когда увидел в первый раз, правда? Потребовалось какое-то время?

— Пока не уехал из дома Пег, не вспомнил, — сказал он.

— Тебя не потянуло ко мне из-за того, что… — Она задумалась. — Твоя реакция не основывалась на том, что ты меня узнал. Да, я в этом уверена. По крайней мере, на сознательном уровне.

— Полагаю, и на подсознательном тоже, — сказал он.

— Никто не знает, что происходит на подсознательном.

— Ладно, что толку об этом спорить, — сказал он.

— Ты прав. — Она убрала альбом. — Давай подумаем вот о чем. Я говорила тебе, что забрала у Зои ключ?

— Нет, — сказал он. Она отходила примерно на час и еще не рассказывала ему, чем занималась.

— Завтра ее не будет. Мы не дадим ей денег до конца месяца, но я объяснила ей, что мы поженились и оба будем там находиться, и она не хочет выходить на работу. Так что мы видели ее в последний раз. Но в конце месяца ей, конечно, надо будет заплатить.

— Она по-прежнему официально является частичной владелицей?

— Полагаю, что да. Фанкорт должен быть в курсе.

Это имя было для него внове.

— Кто это такой? — спросил он.

— Мой адвокат.

— Ты приглашала аудиторов, чтобы ознакомились с бухгалтерией и сделали заключение о действительной стоимости бизнеса?

Она сразу же сделалась неуверенной.

— Он кого-то присылал. Они все просмотрели. Сделали инвентаризацию. И, по-моему, ознакомились с бухгалтерскими книгами и счетами.

— Разве тебя там не было?

Он недоумевал, почему сам этого не видел.

— Это было, пока мы оставались в Рино, — сказала она. — Зоя, конечно, была на месте. Он мой адвокат, а не ее. Так что все в порядке. Нет, я никому не позволила бы заниматься аудиторской проверкой бухгалтерских книг в мое отсутствие, не будь это мой адвокат. Он хороший адвокат. Я познакомилась с ним, когда занималась кое-какими политическими делами в 1948 году. Очень проницательный человек. Собственно, с Уолтом я познакомилась через него.

— Как насчет Зои? Разве она не должна провести раздельную аудиторскую проверку?

— Должна, — сказала Сьюзан. — Я уверена, что должна.

Он сдался. С одной стороны, это было не его заботой. Но с другой, это очень даже было его заботой.

— Надеюсь, ты ей не переплачиваешь, — сказал он, — просто чтобы от нее избавиться.

— Что ты, нет, — сказала Сьюзан.

— Позволь задать тебе один вопрос. Папка со счетами дебиторов. Те товары ты давала полностью в кредит?

— Думаю, что да, — сказала она, помедлив.

— Предположим, некоторые из этих типов никогда не заплатят. Весь риск на тебе. Ты помнишь, сколько примерно это составляет?

Речь шла о клиентах, которым каждый месяц выставлялся счет за прошлые покупки или оказание услуг в кредит.

— Пару сотен долларов, не больше; для беспокойства недостаточно.

— Как много из этих счетов были выписаны с тех пор, как мы с тобой познакомились? — спросил он. У него сложилось впечатление, что значительная их доля появилась несколько месяцев назад.

Сьюзан с улыбкой сказала:

— Не забывай, мы познакомились много лет назад. Когда тебе было… — Она подсчитала. — Одиннадцать.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Большинство из них относятся к марту этого года, — объяснила она. — Мы тогда ужасно поссорились. Собирались разбежаться. Но мой брак тоже рушился, и я, честно говоря, просто не могла вынести, чтобы все вокруг меня развалилось. Я уладила отношения с Зоей, и они — по крайней мере, на какое-то время — сохранились. Но я понимала, что больше так продолжаться не может. Вернувшись из Мехико, я хотела выкупить ее долю; я тебе об этом говорила. Разве нет? Когда ты впервые спросил меня об этом.

Что-то такое она ему рассказывала, но точных слов он не помнил.

— Брюс, — сказала она. — Или мне называть тебя Скипом?

— Никаких Скипов, — резко сказал он.

— Когда ты учился в школе, в моем классе, у тебя были какие-нибудь сексуальные фантазии обо мне? Такое встречается сплошь и рядом.

— Нет, — сказал он.

— Что же ты ко мне испытывал? — Она перешла на убийственно серьезный тон. — Старушка миссис Джэффи ко всем вам была так снисходительна… не казалось ли тебе, что я чересчур строга?

На этот вопрос было не так уж легко ответить.

— Ты хочешь услышать, как я думал тогда? — спросил он. — Или как мне это видится сейчас? Это не одно и то же.

Она вскочила и стала расхаживать по гостиной, сложив руки под грудями и подталкивая последние вверх и вперед, как будто осторожно неся их перед собой. На лбу у нее опять появились тревожные складки, а губы сжались.

— Что ты тогда чувствовал?

— Я тебя боялся, — сказал он.

— Ты чувствовал вину и боялся, что она… раскроется?

— Нет, — твердо сказал он. — Я просто боялся.

— Чего?

— Того, что ты могла сделать или сказать. У тебя была полная власть над нами.

Она фыркнула:

— Ой, да перестань. Ты же знаешь, что это неправда. Как насчет родителей? Вот кто терроризирует учителей. Они каждый день добиваются их увольнения — один разгневанный родитель в кабинете директора стоит всех учительских профсоюзов на свете. Знаешь, почему я оставила учительство? — Она перестала ходить по комнате и принялась с силой разглаживать свою блузку. — Меня попросили уволиться. И мне пришлось это сделать. Из-за своих политических взглядов. Это было в 1948 году. Во время выборов. Я вступила в Прогрессивную партию и очень активно выступала за Генри Уоллеса. Так что когда истек мой контракт, возобновлять его не стали. А попросили меня спокойно уйти и не поднимать шума. Я, естественно, спросила почему. — Она развела руками. — И мне объяснили. Так что шума я не поднимала. Сама была виновата. А позже я еще подписала эти чертовы Стокгольмские мирные предложения. Уолт меня уговорил. Он тоже был очень активен в Прогрессивной партии. Конечно, это все в прошлом.