Но, Бог мой, история с человеческим мясом на рынке — несомненная басня! А другие вещи кажутся мне совершенно безобидными. Маленькие суеверия… В какой стране мира не отыщешь чего-нибудь подобного?

19 сентября

Что касается Аделаиды, то доктор, кажется, был прав, если только его провинциальность не слишком уж почерпнута из книг. О таком кольце, какое носит Аделаида, упоминает Спенсер С. Джон. Его должна носить "мамалои", жрица культа Вуду. Вообще, должен сказать, что в это название, равно как и в аналогичное название, обозначающее главного жреца, вложено гораздо больше вкуса, чем я мог бы предположить у негров. "Папалои", "мамалои" ("лои" на их изломанном французском языке, разумеется, обозначает "roi") — можно ли придумать более красивый титул? "Мать и королева". "Отец и король" — это звучит неизмеримо лучше, чем старший советник консистории, как титулуется мой богобоязненный братец.

Нашел я в книгах также и ее камень, о котором я думал, что он служит для массирования. О нем упоминает Типпенгауэр, а также Моро де С. Мери. Вот оказия: у меня на моей вилле имеется настоящий живой Бог. Его зовут Дамтала. Воспользовавшись отсутствием Аделаиды, я еще раз со всей точностью освидетельствовал этого Бога. Описание вполне совпадает с его внешностью. Это, вне всякого сомнения, старый, прекрасно отшлифованный каменный топор эпохи караибов. Негры находят такие камни в лесу, они не могут объяснить их происхождение и считают их Богами. Они кладут такого Бога на тарелку; он знает будущее и вещает посредством постукивания. Чтобы привести его в хорошее настроение, его купают каждую пятницу в оливковом масле. Я нахожу все это очень милым, и моя тайная жрица с каждым днем нравится мне все более и более. Конечно, все эти тайны нужно еще исследовать, доктор в этом отношении вполне прав… но ничего ужасного в том я не вижу.

23 сентября

Теперь, на семидесятом году своей жизни, я должен был убедиться, как полезно быть всесторонне образованным человеком. Никогда я не испытал бы той прелестной истории, которая случилась вчера, если бы я не штудировал своих книг.

Я пил чай на веранде и позвал Аделаиду, которая забыла подать сахар. Она не приходила. Я пошел в свою комнату, а затем в кухню — ее там не было. Не было и других девушек, и я не мог найти сахар. Когда я шел по двору, то услышал тихий разговор в ее комнате. Я поспешил в сад (ее комната находилась на первом этаже) и заглянул в окно. Там сидела моя красивая черная жрица. Она обтерла камень лучшим шелковым платком, положила его на тарелку и осторожно налила в него свежего масла. Она была очень возбуждена, глаза ее были полны слез. Она осторожно взяла тарелку кончиками пальцев и вытянула руку, подержала руку с тарелкой некоторое время на весу, и рука задрожала — сначала слабо, а потом сильнее. И камень стал постукивать. Аделаида разговаривала с ним, но я, к сожалению, ничего не мог расслышать.

Но я все это подметил с такой точностью, что доктор должен быть доволен мною. Я тоже доволен собою, потому что, в конце концов, вся эта история оказалась для меня весьма лестной. Вечером, после ужина, я отправился в ее комнату, взял камень, вернулся в столовую и уселся в кресло. Когда она вошла, чтобы убрать со стола, я быстро отложил в сторону газету, взял тарелку и налил свежего масла на камень. Эффект вышел необыкновенный. Трах! Поднос опять упал: это, кажется, ее специальность в таких случаях… Слава Богу, что на этот раз он был пуст. Я кивнул ей, чтобы она не шумела, и совершенно спокойно сказал:

— Пятница. Ему нужно сегодня сделать свежую ванну!

— Вы будете его спрашивать? — прошептала она.

— Конечно!

— Обо мне?

— Быть может.

Это оказалось очень кстати: я получил теперь возможность выпытать у нее тайну. Я сделал ей знак, чтобы она вышла и затворила за собой дверь. Она исполнила это, но я прекрасно понял, что она стояла за дверью и подслушивала. И я заставил моего Бога стучать напропалую. Он прыгал на своей тарелке, так что весело было смотреть. Его стук смешивался со вздохами Аделаиды, доносившимися из-за двери.

В тот момент, когда я дал ему передышку и поставил тарелку на стол, Аделаида проскользнула в комнату.

— Что он сказал? — спросила она.

— Да черт его знает, что он сказал. Он только постучал, и больше ничего.

— Что он сказал? — настаивала она. — Да? Или нет?

— Да! — сказал я наудачу.

Она радостно воскликнула:

— Petit moune????

— Разумеется, petit moune! — подтвердил я.

Она закружилась по комнате, танцуя и прыгая.

— О, какой он добрый, какой он добрый, Бог грома! Мне он сказал то же самое. Теперь он должен исполнить это, потому что он обещал это два раза в день.

Вдруг она снова стала серьезной.

— А что он сказал: мальчик или девочка? — Мальчик! — ответил я.

Тогда она упала передо мной на колени, плакала и стонала и рыдала от радости.

— Ах, наконец, наконец!

28 сентября

Я знаю, что Аделаида уже давно любит меня и ничего так страстно не желает, как только иметь от меня "petit moune". Она завидует всем девушкам, у которых есть дети, и я думаю, что она очень охотно выцарапала бы им глаза. Отсюда и прекрасный уход за стучащим Богом. Сегодня вечером она была восхитительна. У меня еще никогда не было такой милой негритянской девушки. Мне кажется, что я в самом деле люблю ее, и что касается меня, то с моей стороны сделано все, чтобы исполнить ее маленькое желание…

6 октября

Это совершенный скандал, что я, порядочный и обстоятельный купец, не вел книг относительно того, что было мною внесено в дело улучшения низшей расы в здешней прекрасной стране. По-видимому, я слишком низко оценивал свои культурные заслуги в этом отношении. Сегодня я вздумал, восстановить статистику; это оказалось нетрудно. Дело в том, что у меня на большом пальце имеется три сустава, и это отличие, по-видимому, передается по наследству. Итак, тот, кто здесь в городе бегает с тремя суставами на большом пальце, тот, несомненно, мой потомок. Я сделал забавное открытие по поводу маленького Леона: я всегда считал этого мулатского юношу своим отпрыском, да и его мама клялась мне в этом. А между тем у него только два сустава на большом пальце. Стало быть, тут что-то не так… Я подозреваю прекрасного Христиана, одного из офицеров Гамбург-Американской линии: очевидно, он поднадул меня. Я установил также, что из моих потомков недостает здесь в городе в настоящее время не менее четырех сорванцов. Надо полагать, они убежали куда-нибудь уже несколько лет назад. Никто не мог дать мне никаких точных указаний относительно их. Впрочем, я к этому совершенно равнодушен.

24 октября

Стучащий Бог предсказал верно: Аделаида чувствует себя матерью и питает ко мне необыкновенную нежность, слегка даже надоедливую. Ее гордость и ее радость действуют заразительно: никогда в жизни я не заботился о возникновении и росте будущих граждан мира, а теперь, не хочу лгать, я питаю явный интерес к деторождению. И поэтому вступаю все в более близкие отношения с Аделаидой. Конечно, дело не обойдется без некоторого упорства и мешканья, без уговариваний и нежностей, прежде чем я войду в полное доверие к ней. Эти черные умеют молчать, когда хотят… Того, чего они не хотят сказать, нельзя добиться от них, если бы даже тянули их за язык раскаленными щипцами.

Но возникло еще одно исключительно счастливое обстоятельство, которое дает мне в руки средство заставить ее сбросить последнюю маску.

Оказывается, у Аделаиды нет родителей. Я узнал об этом от одной престарелой бабушки Филоксеры, которая в течение многих лет занимается выпалыванием сорных трав в моих садах. Эта дряхлая старушонка живет вместе со своим правнуком, грязным мальчишкой, в жалкой лачуге неподалеку от моих владений. Скверный мальчишка снова попался на краже яиц в моих курятниках, и я должен был на этот раз основательно познакомить его с бичом. И вот старуха пришла ходатайствовать за него. В качестве выкупа она сообщила мне разные сведения об Аделаиде. Ей, разумеется, известно, в какой милости теперь Аделаида находится у меня. Новости эти (я должен был поклясться старухе всеми святыми, что не выдам ее) оказались настолько интересными, что я дал ей в придачу еще американский доллар. Аделаида не имеет родителей и, стало быть, и не посещает их. Она мамалои — главная жрица культа Вуду. Когда я отпускаю ее, она отправляется в "гонфу" — храм, находящийся вдали от людского жилья, на лесной лужайке. И моя маленькая, нежная Аделаида играет там роль жестокой жрицы, заклинает змей, душит детей, пьет ром, как старый капитан корабля, и беснуется в неслыханных оргиях. Неудивительно, что она возвращается домой в таком растерзанном виде… Ну погоди же ты, маленькая черномазая каналья!..