- Ведь это на память, в знак глубокой благодарности, - с

досадой говорила взволнованная Кэти Сигер.

Шустов понимал ее. Вдруг он подошел к окну,

выходящему в занесенный снегом небольшой двор. Вся

площадь двора, исключая расчищенных от снега дорожек,

была усажена молодыми деревцами и кустарником.

- Посмотрите сюда, госпожа Сигер, - сказал он, глядя в

окно. - Вы видите этот густой молодой сад? - Сигер

посмотрела во двор с живым любопытством, которое туг же

сменилось недоумением. Шустов это заметил и поспешил

пояснить: - Правда, сейчас зима и сад наш не производит

впечатления. Но, госпожа Сигер, самую малость воображения:

представьте этот сад весной, весь в цвету, или летом в зелени

листвы. - Он говорил медленно, Пайкин переводил его слова,

как и слова Сигер, еще не догадываясь, к чему клонит Шустов.

- Так вот, каждое это деревце посажено человеком,

пришедшим к нам больным и ушедшим от нас здоровым. Люди

в знак благодарности и на добрую память сажали по деревцу.

Это у нас стало традицией.

- О-о! Это чудесно, изумительно, доктор Шустов! -

оживилась Кэти Сигер. - Я тоже желала бы, если позволите...

Но сейчас зима.

- К сожалению, да, - произнес Василий Алексеевич со

своей тихой одобрительной улыбкой. - Но вы можете нам

прислать саженец весной или осенью.

- Ну конечно, конечно, - снова оживилась Кэти Сигер. - Я

непременно пришлю. У меня есть магнолия. Восхитительная...

- Магнолию не нужно, - весело рассмеялся Шустов. - Она

у нас замерзнет.

- Да? - удивилась как-то уж очень непосредственно

Сигер, а потом, поняв, в чем дело, тоже рассмеялась. - Я

пришлю кедр. Он будет у вас жить?

- Кедр, пожалуй, да.

- Я пришлю непременно. А может, сама привезу. Своими

руками посажу. Но это будет потом. А сейчас, доктор Шустов, я

прошу вас принять от меня подарок.

Василий Алексеевич решительно покачал головой и,

чтобы избежать дальнейших препирательств, пожелал мадам

Сигер всего наилучшего.

Кэти Сигер ушла несколько удрученная тем, что врач,

которому она обязана своим исцелением, отказался принять от

нее подарок. Что за подарок, Василий Алексеевич не знал, да

и самого подарка еще не было: Кэти Сигер должна была его

купить в антикварном магазине на Арбате. Пайкин провожал ее

до машины. Не могу дословно передать их разговор, поскольку

происходил он без свидетелей, но смысл его сводился к

следующему: Пайкин сказал иностранке, что доктор Шустов

приносит ей свои извинения, но он так должен был поступить в

силу некоей щепетильности самого дела. Он, конечно, с

глубокой благодарностью примет подарок от госпожи Сигер, но

только через посредника, которым он избрал своего

ближайшего друга и коллегу - доктора Пайкина. Разумеется,

все это придумал сам Пайкин с довольно определенной целью,

о которой нетрудно догадаться. Они договорились на другой

день встретиться на Арбате - там вдвоем они подберут

приличный подарок (доктор Пайкин, конечно же, знает вкусы

своего коллеги), а что касается стоимости, то об этом не может

быть и речи: для состоятельной госпожи ничего не стоит

уплатить любую сумму. Дело в том, что Пайкин

предварительно поинтересовался, какую примерно сумму

госпожа презентовала на подарок. Пайкин поступил, конечно,

неосмотрительно, позволив Кэти самой делать покупку. Проще

было, выбрав вещь, дать Пайкину деньги, и пусть бы он сам

купил ее для доктора Шустова. Дело в том, что Пайкин сказал

госпоже, что коллега его страстный любитель живописи,

особенно он преклоняется перед автором "Грачи прилетели".

Разумеется, прежде чем сообщить об этом Кэти Сигер, Пайкин

уже успел увидеть в магазине великолепный пейзаж

Саврасова - восход солнца в лесу - стоимостью в пять тысяч

рублей.

Как известно, вывоз за рубеж произведений искусства

запрещен. Увлекшийся Пайкин не учел этого обстоятельства. В

магазине предупредили иностранку, что она не сможет увезти

картину к себе на родину, на что госпожа Сигер ответила, что

она и не собирается этого делать, что картину она покупает в

подарок человеку, вылечившему ее от тяжелого недуга. Таким

образом, пейзаж Саврасова, предназначенный для Шустова,

оказался в квартире Пайкина, который и не собирался вручать

такой дорогой подарок своему ненавистному начальнику. Эта

грязная история вскоре получила огласку. Пайкина призвали к

ответу. Он выкручивался, не брезгуя ничем, чтобы только как-

нибудь, хоть самую малость, обелить и выгородить себя, он

бросал тень на других, главным образом на Шустова. Он

действовал по принципу: коль уж тонуть, так тонуть вместе. Вот

тогда и возникло "дело Шустова". Василия Алексеевича

облиняли в том, что якобы он берет взятки от пациентов в виде

дорогих подарков и пейзаж Саврасова, мол, тоже

предназначался ему, да Пайкин хотел получить свою долю за

посредничество. Шустов был возмущен и требовал

тщательного расследования: "Меня обвиняют во взятках -

давайте факты". Но фактов не было. Грязные намеки Пайкина

нельзя было принимать всерьез. Тогда вспомнили случай.

Лечилась в отделении художница. Выйдя из больницы, она в

знак благодарности предложила Шустову свой натюрморт.

Василий Алексеевич отказался принять подарок. Художница

оставила в кабинета заведующего отделением свое

произведение и ушла. Тогда Шустов вызвал старшую сестру

Дину Шахмагонову и приказал ей отвезти натюрморт на

квартиру художницы.

- Василий Алексеевич, ну зачем обижать человека? -

взмолилась Дина. - Ведь она от души. Давайте повесим

картину у нас в столовой.

Шустов поморщился, но в конце концов согласился.

Говорят, Дина Шахмагонова - единственный в клинике человек,

кто как-то может влиять на заведующего вакуумным

отделением. И вот теперь этот натюрморт фигурировал в

"деле Шустова" как факт обвинения.

Я вот уже больше года работаю вместе с Шустовым и до

сих пор не могу определить своего отношения к старшей

сестре, то есть я не знаю, что такое Дина Шахмагонова,

которую у нас в клинике считают чуть ли не богиней красоты,

правда, считает только мужская половина сотрудников,

женщины же придерживаются несколько иного мнения.

Красавицей Дину никак нельзя назвать, но, как говорят, "в ней

что-то есть". И именно то, что нравится мужчинам, -

обольстительность не только в улыбке, но во всем ее облике: в

жестах, в голосе, в манере говорить, в томном, тоскующем, не

навязчивом, но в то же время многообещающем взгляде.

Надо отдать должное - у Дины есть вкус, по крайней

мере, в отношении туалетов. Я даже удивляюсь, как это ей

удается при довольно скромной зарплате так прилично, всегда

по моде, одеваться. Родители ее - пенсионеры, и едва ли она

может пользоваться их материальной помощью. И еще мне

кажется странным: при таком несомненном успехе у мужчин

она в свои двадцать шесть лет не вышла замуж. Говорят,

когда-то она безумно была влюблена в Шустова. Он вначале

этого не замечал или не хотел замечать. А она уже не могла

скрывать своих чувств к нему. Говорят, они объяснились, и

якобы на ее пылкое признание Василий Алексеевич сухо и

холодно ответил, что он не может ее полюбить, потому что

любит другую. Хотя на самом деле никакой другой у него не

было, и Дина об этом догадывалась. Дина была чрезвычайно

удручена и даже собиралась уходить из клиники, но потом

вдруг передумала, осталась. Возможно, она решила испытать

свой характер - погасить в себе огонь, побороть себя. На