развязно барской бесцеремонностью бросил ее на переднее

сиденье. Шофер повторил свой вопрос.

- В Химки! - сказал молодой человек и, не дождавшись,

когда тронется машина, стал обнимать и целовать девушку,

которой, как выразился шофер, "цинизм и нахальство не очень

понравились". Но молодой человек был настойчив и

непреклонен, несмотря на решительное сопротивление его

знакомой. Между ними завязалась борьба, короче говоря,

молодой человек пытался проявить насилие. Девушка подняла

крик, взывая о помощи. Взбешенный поведением пассажира,

шофер такси, вспомнив, что рядом есть отделение милиции,

подкатил прямо к нашему подъезду. Таким образом преступник,

так сказать, "тепленьким" был доставлен в милицию, а его

жертва, к нашему огорчению, исчезла, очевидно опасаясь

огласки и спасая свою репутацию. Это обстоятельство сумел

быстро оценить молодой человек и повел себя невозмутимо и,

я бы сказал, нагло.

Документов при нем не оказалось. Нил Думнов составлял

акт задержания.

Пользуясь тем, что потерпевшая девушка скрылась, не

пожелав о себе заявить, задержанный, назвавший себя

Симоняном, начисто отрицал все, что говорил шофер. Мы

были бессильны что-либо предпринять, но личность

задержанного следовало установить. Я задавал вопросы.

- Где проживаете? Постоянное место жительства?

- Одесса. - Он назвал адрес.

- Когда приехали в Москву?

- Три дня назад.

- Где остановились?

- У знакомых. На частной квартире. И паспорт там

оставил.

- Телефон там есть? Мы можем позвонить?

Он стушевался. Ответил:

- Нет телефона.

- Говорите адрес, мы проверим.

- Я не помню, - нерешительно произнес он. - Зрительно

знаю, а так только улицу могу назвать. Лесная улица.

- Ну что ж, это не так далеко. Вам придется пройти

вместе с милиционером на квартиру за паспортом, - сказал я.

- Вы мне не верите?! - вскипел Симонян.

- Такой порядок, - холодно ответил я. - Нил Нилыч,

сходите с гражданином Симоняном на Лесную.

- Послушайте, товарищ капитан, что подумают мои

друзья? - взмолился Симонян и затем, достав записную

книжку, начал в ней что-то искать. Через минуту обрадованно

воскликнул: - Вот, нашел. Записан у меня адрес, номер дома и

квартиры.

- Ну и отлично, - сказал я. - Пойдите, Нил Нилыч.

Они молча ушли. Я был уверен, что он сказал мне

неправду: либо назвал не свою фамилию, либо место

жительства указал неправильное. Вскоре они вернулись.

Квартира оказалась запертой: хозяйки не было дома.

Симоняна пришлось отпустить.

В десятом часу в дежурку вошел лейтенант Гагатишвили,

как всегда веселый, суетливый, деятельный. Работает он у нас

недавно, всего каких-нибудь полгода, но его все полюбили за

общительный нрав и неутомимость, какую-то романтическую

безотказность в работе. Он зашел ко мне за барьер, быстро

взглянул на график дежурств, лежащий на столе под стеклом,

спросил:

- Мне никто не звонил?

- А ты от кого ждешь звонка: от девушки или от

министра? - пошутил я.

- Нет, серьезно, Платоныч, должны были из МУРа ребята

звонить. - Худенькое смуглое лицо его доверчиво улыбалось.

- Из МУРа не звонили, а шеф сообщил свое решение... -

я не договорил, испытующе глядя на него. Он быстро

досказал:

- Знаю. Я рад поработать под твоим началом.

Я рассказал Гогатишвили о Симоняне, и тот вдруг с

волнением переспросил, каков он из себя. Я дал ему

записанные данные.

- Черт возьми! - вскричал как ошпаренный Гогатишвили.

- Где он? Когда ушел? Давно? Зачем отпустили? Да вы знаете,

кто это такой?!

- Судя по твоим эмоциям - это твой лучший друг, - шутя

сказал я.

- Именно, лучший, - вполголоса бросил Гогатишвили и

взглядом пригласил меня в крохотную комнатушку, в которой

хранилось оружие. И взволнованным шепотом продолжал: -

Настоящая фамилия его Апресян - главный поставщик гашиша

в Москву. Да, да, тот самый. Мы вчера ожидали его на вокзале,

а он, гад, где-то пересел на другой поезд и ловко провел нас.

Какая досада! - сокрушался Гогатишвили.

- Считай, что тебе повезло, - успокоил я. - Есть адрес,

где он остановился. Вот. .

- Что адрес! Таких адресов у него десятки. Где он может

быть сейчас? Где его товар? Ну хорошо, Платоныч, нет худа

без добра. Я иду к себе, попытаюсь связаться с ребятами из

МУРа. И надо, конечно, наведаться к нему на Лесную. Если он

сегодня приехал, может, и не успел реализовать свой товар.

- Найдешь ветра в поле, - проговорил Нил Нилыч. Это

была его привычка по-своему и как бы про себя

комментировать факты и события. - Видела баба иголку в

сене. Гогатишвили поспешно удалился. А мне некогда было

задумываться над ястребом, которого нам не удалось

посадить в клетку. Звонили телефоны, приводили

задержанных, главным образом пьяных, иногда потерявших

человеческий облик, грязных, подобранных на мостовой.

Звонок. Снимаю трубку. Возмущенный и такой самоуверенный

женский голос:

- Товарищ Ясенев, с вами говорит преподаватель

литературы спецшколы Долина-Корнеева Наталья Петровна.

Мой сосед по квартире, известный вам алкоголик и дебошир,

некий Терехов, снова явился домой вдрызг пьяным и устроил

нам подлинный погром. Разбил телевизор и грозится устроить

Варфоломеевскую ночь. Я очень прошу вас, пожалуйста,

уймите этого бандита, избавьте нас от его террора. У меня

сейчас в гостях находится журналист. . - Она умолкла, чтобы

перевести дыхание, и уже через несколько секунд в трубке -

мужской голос:

- Товарищ дежурный, журналист Запорожец-Задунайский

говорит с вами. Пожалуйста, примите меры. Ведь это черт

знает что! Он оскорбил...

- Хорошо, говорите адрес, - быстро перебил я. И,

записав адрес, обратился к Думнову: - Пожалуйста, Нил

Нилыч, пойдите сами, это рядом. Доставьте известного

алкоголика и дебошира Терехова Михаила Ивановича. Знаете

такого?

- Что-то не помню.

- И я не знаю, - вслух произнес я. - Почему же

известный?.. Ну, в общем, разберемся. И соседку с двойной

фамилией пригласите. Да смотрите поделикатней, там

журналист сидит у этой соседки. Еще напишет, чего доброго, и

пойдут объяснения-расследования.

- Пускай пишет, будь что было, терпи кобыла, -

проговорил Думнов, удаляясь.

Не прошло и четверти часа, как в дежурке появились

сопровождаемые Нилом Нилычем Терехов Михаил Иванович и

его супруга. Их соседка Долина-Корнеева идти в отделение

отказалась, потому что у нее гость, тот самый журналист,

Запорожец-Задунайский. Терехов, плотный, широкий в плечах,

круглоголовый мужчина лет сорока пяти на вид, не был похож

на пьяницу и дебошира. Правда, мускулистые руки его,

розовые, с короткими толстыми пальцами, дрожали, но это от

чрезмерного волнения. Нил Нилыч был чем-то раздосадован и

смущен, доложил без особого энтузиазма негромко и как-то но

очень ясно:

- Никакого там дебоша не было. Обыкновенная ссора

соседей.

- Диспут. Идеологический диспут, - тяжело дыша,

дрожащим голосом произнес Терехов. Супруга одернула его:

мол, помолчи, пока тебя не спрашивают. Но и старшина

замолчал, видно было, что ему больше нечего сказать. Тогда

Терехов снова не удержался: - Это наглость, товарищ капитан.

Обнаглели на всю катушку. .

- Погоди, Миша, - снова одернула жена вежливо,

сочувственно. Что-то кроткое, тихое было и в ее глазах и во

всей фигуре. Супруга Терехова, как выяснилось, работала

сестрой в больнице, а сам Михаил Иванович - на номерном