Витя плакал, просил его отпустить и все уверял, что он

кошелька не брал, а что этот парень сунул ему насильно, чтоб,

значит, отвести удар от себя. Все было очень естественно и

логично, я верил в невиновность мальчишки и жалел его.

Вопрос мне казался совершенно ясным: пойманный с

поличным преступник, этот киноосветитель Иванов, стоял

перед нами, на него и надо было оформлять дело.

Но Игорь Иванов был спокоен и невозмутим, не подавал

никаких признаков волнения, точно был на все сто процентов

убежден, что через четверть часа он будет на свободе. Так оно

и случилось.

Ну а что скажет потерпевшая?

Тут оказалось, что бабки-то и нет.

- Да я ведь ей сказал идти в милицию, - недоумевал

дружинник. - Как же так? Она должна быть здесь. Я пойду

посмотрю. - И он ушел искать пострадавшую старушку.

Старушки не было. Старший оперуполномоченный

записал адреса Игоря Иванова и Вити и отпустил их.

Дружинник тоже ушел с твердой уверенностью, что

потерпевшая все-таки придет, обязательно должна прийти в

милицию, хотя бы за своим кошельком с деньгами. Я был того

же мнения. Но старший оперуполномоченный был убежден в

обратном.

- Потерпевшая гражданка не придет, - сказал он. - Все

ясно: работала группа. Соучастники оттолкнули бабку, дали ей

эту же сумму, а может, и больше и пригрозили: мол, если

пойдешь в милицию, потеряешь жизнь.

И он оказался прав: ни через день, ни через год за

кошельком с деньгами никто в милицию не явился. И хотя мы

твердо знали - Игорь Иванов украл у старухи деньги, привлечь

к ответственности мы его не могли. Каково же было мое

удивление, когда я узнал, что и на этот раз, спустя год, на

карманной краже снова попался тот же Игорь Иванов и дело

его досталось именно мне. И случай-то почти аналогичный -

засыпался вместе со своим "помощником" - парнишкой

тринадцати лет, только уже не Витей, а Юрой Лутаком при

почти аналогичной ситуации. На этот раз потерпевшей

оказалась уже не пугливая старушка, а бойкая дама лет под

сорок и в портмоне ее лежали не двенадцать, а все сто

двадцать рублей. Игорь Иванов, очевидно, долго следил за

ней, видел, как она доставала из большой сумки портмоне и

клала его обратно. Сумку он разрезал бритвой ловко и точно в

том месте, где лежал портмоне, и, как в тот раз с Витей,

мгновенно передал деньги своему помощнику. Все это

произошло на глазах пассажиров в зале предварительной

продажи билетов на вокзале. Оба вора - Игорь Иванов и Юра

Лутак - были доставлены в наше отделение милиции.

Дежурный оформил соответствующий протокол, Иванова

посадил до утра в камеру предварительного заключения, а

свидетелю, потерпевшей и Лутаку вместе с родителем велел

прийти утром к девяти тридцати. Свидетель прийти не мог, так

как жил в Минске и на следующий день уезжал домой. Свое

показание он охотно изложил на бумаге тут же в дежурной

комнате. Юра Лутак сказал, что родители его тоже не придут:

отца у него нет, мать больна, а бабушка старенькая.

Письменное показание минчанина не очень устраивало

меня, вообще отсутствие живого свидетеля несколько

осложняло дело, и я уже заранее опасался, что и на этот раз

Иванову удастся избежать наказания. Говорят, не пойманный -

не вор. А вот и пойманного за руку вора не всегда удается

судить.

Игоря Иванова мы имели на примете, учитывая его

недоброе прошлое. В шестнадцать лет он участвовал в группе

в нескольких ограблениях. "Завалился" на квартирной краже,

получил пять лет. Через три года был досрочно освобожден.

Дал слово с прошлым покончить. Поступил на работу на

киностудию. Кажется, ничего за парнем плохого по нашей

линии, то есть по уголовщине, не замечалось, кроме случая со

старушкой. И вот теперь снова. Неужто не бросил грязного

дела? Ведь вор-профессионал опасен не только тем, что

ворует, но и тем, что втягивает в воровство других, главным

образом подростков. Подполковник Панов, например, считает,

что самый опасный возраст, когда человек может стать на путь

преступлений, до двадцати лет.

Разговор с Игорем Ивановым я начал с того, что мы-де

старые знакомые.

- Не думал я так скоро с вами встретиться, - сказал я,

предлагая ему садиться.

- А у меня не было желания вообще с вами встречаться.

Никогда, - ответил он без вызова и рисовки, а как-то очень

даже естественно и тут же прибавил: - Не лично с вами, а с

милицией, я имею в виду.

- Я вас понял, только сегодня, как и в прошлый раз,

инициатива исходила не от милиции.

- И не от меня, - быстро вставил он. Вообще я заметил,

что Иванов хорошо владеет собой и голыми руками его не

возьмешь.

- От кого же?

- Не знаю. Если б я был суеверным, я бы сослался на

судьбу, - вяло промямлил он бескровными губами, затем, как-

то вдруг оживившись, добавил: - Случайное совпадение,

верите или нет, товарищ капитан... Нет, не верите, - отчаянно

бросил он и, насупившись, уставился в пол. - Прошлое мое,

наверно, всю жизнь будет висеть на мне, и всегда меня будут

подозревать во всех грехах. Всегда! - Последнее слово он

выкрикнул, и это полуистерическое восклицание показалось

мне фальшивым, деланным, и я, продолжая изучать его,

вымолвил:

- В народе говорят: береги честь смолоду.

Мне хотелось заглянуть в душу этого невысокого

паренька с неестественно блестящими глазами, оттененными

нездоровой синевой. И этот странный блеск, и круги под

глазами, и худощавое с болезненной желтизной лицо, редкие

волосы и вставные зубы лишь старили его, а резкие перемены

во взгляде - то вспышки отчаяния, то равнодушие, то бурное

негодование - говорили о чрезвычайной неуравновешенности

характера. Одет он по моде, в куртку из материала типа

болонья и рыжую нейлоновую рубаху. Я попросил его

рассказать о себе. Он это делал неохотно, ежеминутно

принуждая меня задавать вопросы. Отец его работает

старшим экономистом в главке, но он с отцом не живет с тех

пор, как был осужден. Об отце отзывался плохо, говорил с

ожесточением и надрывом:

- Может, из-за него у меня в жизни и этот вывих вышел.

На работе его все считали примерным, положительным. А на

самом деле он был совсем не такой. Я это видел, я его лучше

знал. Он был циник и эгоист. Я видел - он говорит одно, а

делает совсем другое. Учился в школе я неважно. Вернее,

неровно: то получу четверку, то на другой день - двойку. А то и

такое было - в один день принес две двойки и две четверки.

Дома меня ругали и в наказание лишали многого. Например, у

всех ребят нашего двора были велосипеды, а мне не покупали:

ты, мол, двоечник. И вот наконец весной отец сказал:

закончишь учебу без троек - куплю велосипед. Я обрадовался,

поднажал и кончил без троек. Мы с отцом решили в

воскресенье пойти покупать велосипед. А накануне, в субботу,

я играл с ребятами во дворе, бросил черепушку и случайно

попал в окно. Разбил стекло. Отец рассвирепел: "Нет, никакого

велосипеда тебе не видать!" Мама ему - я слышал - шепотом:

"Нельзя так, несправедливо. Он же сдержал слово, и ты

должен сдержать". А он и на маму накричал. И не купил

велосипед. Я плакал. Где же справедливость?..

Речь его как-то сползала в сторону, случайно или

преднамеренно он уводил разговор. Я возразил:

- Не вижу логики: из-за этого вы и на воровство пошли?

Что-то не совсем ясно.

- Ну, не из-за этого. Тут одно к другому пришлось. - Он

взглянул на меня исподлобья тупым задумчивым взглядом,