спросила морфий.

- О, милая, - сочувственно вздохнула та. - И не

спрашивай... Вот разве гашиш?

Соня отрицательно покачала головой и отошла в сторону.

Потолкавшись еще минут десять, она встретила Игоря

Иванова. Тот обрадовался, схватил ее за руки, как старый

добрый друг, атаковал вопросом:

- Где ты теперь и что? Все на "Венере"?

- С "Венерой" давно покончено, - ответила Соня,

печально глядя на впалые щеки Игоря, обтянутые желтой

кожей. - Ты лучше помоги мне достать морфий.

- Исключено, - категорично замотал головой Иванов. -

Видишь - рыщут жаждущие. Я сам вот выбежал за понюшкой.

Хотя б один баш. Как сцапали одессита - стало туго.

- Симоняна, что ли? Разве арестовали?

- Говорят. И основательно, - со знанием ответил Иванов. -

Я слышал, одного иностранного туриста с каким-то наркотиком

накрыли. И много... Жаль, конечно.

- Тебе-то чего жалеть? - с досадой в голосе молвила

Соня, глядя в сторону женщины с тюльпанами. - Гашиш

можешь у рыжей достать. Мне предлагала.

- Когда? Сейчас? - встрепенулся Иванов и, что-то

признательно обронив уже на ходу, суетливо двинулся к

женщине с тюльпанами, подметая мостовую

широкорасклешенными брюками с цепочками и "молниями" на

концах штанин.

Продавщица тюльпанов просила за каждый цветок рубль.

Покупатели кисло морщились и уходили прочь, что вполне

устраивало цветочницу, потому что тюльпаны эти

предназначались покупателям гашиша в качестве бесплатного

приложения. Это делалось в порядке предосторожности,

чтобы не вызвать подозрений у работников милиции. Игорь

Иванов подошел к цветочнице с игривой пижонской улыбочкой,

взял один желтый цветок и, осматривая его, тихо сказал:

- Куплю гашиш.

- На сколько? - с улыбкой осведомилась мадам. Иванов

вынул пятерку, проговорил:

- На всю.

Женщина взяла у него деньги и мгновенно спрятала в

карман жакета. Потом с той же деланной улыбочкой стала

перебирать тюльпаны, приговаривая:

Три автомата по правую руку видишь?

- Знаю, - не поворачивая головы, ответил Иванов.

- Позади среднего автомата внизу, под самой будкой,

пакетик.

Иванов кивнул и, взяв уже не желтый, а розовый

тюльпан, отошел в сторону, не решаясь сразу же идти к

указанному тайнику. Разыгрывая роль кавалера, он отыскал в

толпе Соню и, галантно раскланиваясь, вручил ей цветок. Соня

ничуть не удивилась - она все поняла, поблагодарила Иванова,

но идти с ним к телефонным будкам отказалась, сославшись

на то, что ей нужно совсем в противоположную сторону и что

она спешит. Она действительно спешила и не видела, что

произошло в течение последующих семи минут. А произошло

вот что.

Игорь Иванов подошел к трем телефонам-автоматам,

стоявшим у глухой стены старого здания почти впритык. Не

спеша зашел в крайнюю будку. Она была свободна. Из

соседних будок разговаривали - плечистый курчавый юноша

спортивной выправки и щупленький черноголовый молодой

человек с тоненькой ниточкой черных усов. Иванов опустил

монету, набрал номер коммутатора, на ответ телефонистки не

отозвался и повесил трубку на рычаг. Естественно, автомат не

вернул ему двухкопеечной монеты, но Иванов изобразил

крайнее огорчение. Пошарил у себя в карманах - безуспешно.

Затем, выйдя из будки, снова начал шарить в карманах, делая

вид, что он ищет монету. С надеждой посмотрел на две

соседние будки, но молодые люди были увлечены своими

разговорами и не обращали на него внимания. Тогда Иванов

проворно шмыгнул за будки и нагнулся, чтобы найти пакетик с

гашишем. И в это же самое время с обеих сторон, загородив

узкий проход, стали те двое, что разговаривали в соседних

автоматах. Атлетического сложения юноша - это был

дружинник милиции Валентин Рвов - щелкнул фотоаппаратом,

так что в кадре оказался на переднем плане шарящий у

подножия будки Игорь Иванов на фоне стоящего на втором

плане лейтенанта Георгия Гогатишвили. А перед этим Иванов

был запечатлен на пленке в момент "покупки цветка". Иванова

и "цветочницу" тотчас доставили не в отделение милиции, а

прямо на Петровку, в управление.

Да, Соня спешила: не достав морфия на толкучке, она

решилась на крайнее - обратиться к Науму Гольцеру. Из

автомата позвонила ему на квартиру. Никто не ответил. С

чувством нарастающей тревоги позвонила на дачу. И сразу

услышала знакомый самоуверенный густой баритон:

- Это ты, детка? Почему долго не показывалась? Я на

тебя зол.

- Не надо на меня сердиться: я девочка бедная, кроткая,

- кокетливо отозвалась Соня и затем дипломатично

полюбопытствовала: - У тебя ко мне дело есть?

- Ты откуда звонишь? - с нетерпеливостью делового

человека вопросом на вопрос ответил Гольцер.

- Из автомата.

- Нельзя ли поточней? Ты в Москве? - напористо

вопрошал Гольцер.

- Да.

- Немедленно садись в такси. За мой счет. И гони сюда.

Я жду. - Слушаюсь, мой повелитель, - с деланной кроткостью,

которой хотела заглушить свою радость, отозвалась Соня.

Радость ее была смешана с чувством тревоги и страха,

ужаса и стыда. Она знала, какой ценой достанется ей морфий,

что за несколько кубиков этой жидкости ей придется пройти

через унижение, оскорбления, терпеть физические истязания

садиста. Она думала об этом с содроганием, забившись в угол

заднего сиденья такси. Наума она ненавидела, боялась и шла

к нему только в силу крайней необходимости. Она чувствовала

себя в полной зависимости от этого человека, однажды и

навсегда изуродовавшего ее судьбу. Еще полгода назад она

иногда задумывалась над своим будущим, несмело

спрашивала себя: "А что же дальше? Что будет завтра?" - и

слышала жестокий, холодящий душу ответ: "Ничего не будет. .

Пустота и мрак". Теперь она не решалась задавать себе даже

и эти вопросы - не хотела лишний раз терзать больную душу.

У Гольцера на даче сплошной тесовый некрашеный

забор, в который вмонтированы дверь кирпичного гаража,

заменяющего ворота, и неширокая калитка с крепкой дверью,

навешенной на кирпичный столб. В столбе микрофон и

электрический замок. Но Соне не пришлось на этот раз

пользоваться техникой. Наум ждал ее у калитки с трешкой,

приготовленной для таксиста. Вид у него был недовольный и

злой, и, как только такси отъехало от дачи, Наум вместо ответа

на приветствие девушки сердито проворчал:

- Ты кому дала мой телефон?

- Твой телефон? - шедшая впереди Гольцера по

кирпичной дорожке, Соня остановилась с неподдельным

недоумением на лице. - Никому не давала.

Наум грубо обогнал ее, шагнув на крыльцо. На масляном,

упитанном лице его дрожали какие-то тени. Соня брела за ним

семенящей походкой, пытаясь понять свою вину. Уже на

террасе Наум, сдвинув густые брови и погладив ладонью

преждевременную плешь, строго сказал:

- Зачем врешь?! Только что звонил какой-то абориген.

Тебя спрашивал.

Соня в замешательстве потерла свой прямой тонкий

носик. И наконец вспомнила:

- Ах да... Знаю. Вот дурачок. В поезде пристал один, - и

расхохоталась грубоватым смехом. Но, увидав в глазах

Гольцера суровый огонь, осеклась, спросила виновато: - Он

тебе звонил? Я даже имени его не знаю.

- Вот как! Имени не знаешь, путаешься со всякими

проходимцами и даешь чужие телефоны. - Густые брови его

изогнулись, гладко выбритое сизое лицо густо побагровело.

Взметнулась волосатая по локоть обнаженная рука и широкой

мясистой ладонью шлепнула по бледной щеке девушки. Соня