была безразличной: к людям, к вещам и даже к пище. Ночами

ее мучила бессонница и жажда. Она просыпалась в половине

третьего, полусонная шла на кухню и выпивала чашку резкого,

игристого, внешне похожего на шампанское настоя чайного

гриба. Затем ложилась в постель, но сон уже не возвращался:

она в мучительной полудреме ворочалась, сбрасывала и вновь

натягивала на себя одеяло, металась по постели в странном

полузабытьи, отыскивая удобное положение. "Шалят нервы", -

как эхо, вспоминались слова отчима, и чем сильней ей

хотелось спать, тем острее ощущалось совершенно

необъяснимое мучение, исключающее даже возможность сна.

В такие минуты ей казалось, что она сходит с ума. Тогда она

снова вставала, вынимала из маленького чемоданчика шприц

и морфий, запирала свою комнату на ключ и делала себе укол.

И сразу на нее находило состояние покоя - она засыпала и

спала беспросыпно и без сновидений часа четыре, а иногда и

больше. Но, проснувшись, снова чувствовала себя разбитой и

раздавленной.

Потом появились боли. Сначала в правом боку. К врачам

она не обращалась, но мать утверждала, что это болит печень,

и советовала не есть острой пищи. Со временем к этим болям

прибавились другие - ломота во всем теле, точно ее жестоко

пытали. Они были страшнее бессонницы. И единственное

спасение от них Соня находила в очередной дозе морфия. Но

облегчение приходило не надолго: на смену возбуждению

снова появлялись нестерпимые боли: организм требовал

новой порции наркотиков.

Соня наскоро умылась, поставила на плиту чайник и

полезла в чемоданчик за шприцем и морфием. С ужасом

обнаружила, что морфия осталось всего на один укол. Ну а

потом, что потом, как она будет без морфия, который ей теперь

нужен, как хлеб? Нет. больше чем хлеб: без хлеба она может

жить, без морфия нет. Она не вынесет адской физической

боли в суставах и тех кошмарных тисков, которые давят ее

мозг. Надо немедленно, сейчас же ехать в Москву и доставать

морфий, постараться раздобыть как можно больше, чтоб

хватило надолго.

Морфий стоит денег - и немалых. Не говоря уже о том,

что достать его очень трудно. Полученные когда-то деньги от

Марата Инофатьева давно израсходованы. Осталась лишь

ниточка жемчуга - щедрый подарок. Между прочим, с Маратом

она встречалась всего один раз. Он ею больше не

интересовался. А она, решив однажды напомнить ему о себе,

попросила у Гольцера телефон редактора "Новостей". Наум

взорвался, как ошпаренный:

- Не смей! Я предупреждал тебя - забудь! Выбрось из

своей дурацкой головы это имя. Ты никогда с ним не

встречалась. Понимаешь - никогда!.. - Покрасневшие

выпученные глаза его с желтыми белками угрожающе

сверкали.

Наума она побаивалась и терпела все его грубые,

животные выходки.

Соня положила ниточку жемчуга в сумочку, взяла шприц,

последнюю дозу морфия и заперла дверь на ключ. А через

полчаса усталая, с бледным лицом и оживленно сверкающими

глазами она уже стояла на платформе и ждала электричку на

Москву. Майский день сверкал молодой листвой,

ослепительным солнцем и пестрыми новыми нарядами

женщин. Соня тоже была в новом нарядном платье - по

черному полю белые линии - и в красном пальто из

кожзаменителя. Стройная, худенькая, бледнолицая,

темноволосая, с глазами, полными огня и мечты, она

выглядела довольно эффектно, обращая на себя внимание.

Поезд, к которому она шла, был отменен: обычные

"фокусы" в работе пригородных поездов. Пассажиры

возмущались постоянными отменами пригородных поездов,

жаловались друг другу - опаздывают. Соня никуда не

опаздывала и никому не жаловалась. Правда, как и у других, у

нее были свои заботы: продать жемчуг и во что бы то ни стало

раздобыть морфий. Но где его достать? Разве что у Наума

Гольцера. Наум все может. Для него нет ничего в мире

невозможного; и Соня всерьез была уверена, что Гольцер,

если того пожелает, может достать Золотую Звезду Героя или

медаль лауреата любой премии, генеральские погоны и

министерское кресло. Свое могущество он не раз

демонстрировал Соне, будучи изрядно пьяным, когда она

оставалась у него ночевать. Наум приучил Соню к наркотикам,

хотя сам их не употреблял. Он распоряжался Соней, как хотел,

и она безропотно подчинялась ему. Он ей приказывал, и она

послушно выполняла его волю. Она могла исполнить любое

его требование за несколько доз морфия.

До следующего поезда оставалось сорок минут, и

возвращаться домой Соне не было никакого смысла. Она

прогуливалась по платформе под любопытными, иногда

нескромными взглядами мужчин. Соня знала, что кто-нибудь

да заговорит с ней, чтобы познакомиться; она к этому уже

привыкла и решила, что первым это сделает вон тот молодой

человек с книгой в руках, потому что глаза его смотрят не

столько в раскрытые страницы, сколько в сторону Сони. Но

она ошиблась: первым заговорил с ней пожилой

представительный мужчина лет сорока пяти, высокий,

плотный, с крупными чертами лица. И начал-то со

стереотипной фразы, которая едва не рассмешила Соню:

- Девушка, у вас какое-то большое горе? Я верно

отгадал?

- Да, у меня вытащили деньги, - решив "поиграть", с

серьезным, печальным видом ответила Соня.

- Вы позволите помочь вам? И много было денег? -

Мужчина сделал жест, говоривший о его готовности достать

свой бумажник.

- Благодарю вас, у меня на билет есть, а больше и не

нужно. - Вы, очевидно, на работу, в Москву?

- Да.

- А вы где работаете, если не секрет?

- Там, где и ваша жена.

- Вот даже как! Вы меня знаете? - В глазах у мужчины

мелькнуло скрытое смущение.

- Разумеется, - серьезно сказала Соня и добавила с

озорной усмешкой: - Передайте привет своей супруге, если не

боитесь семейной сцены.

Потом уже перед самым приходом поезда к ней подошел

паренек с книгой. Он долго не мог решиться и наконец

осмелился, заговорил, волнуясь и с трудом подавляя

смущение. Это был один из тех скромных юношей-романтиков

с открытой душой и чистыми глазами. Такие влюбляются с

первого взгляда и готовы, не задумываясь, идти на казнь во

имя своей первой любви. На этих юношей Соня смотрела с

холодной иронией, переходящей иногда в презрение. Их

доверчивая, откровенная чистота отдавалась в ее душе

тяжким укором, задевала больные струны об утраченной,

жестоко погубленной юности. Паренек оказался студентом

пединститута имени Крупской. Попросил телефон. Она

назвала номер телефона Гольцера, так, в шутку, из озорства.

В Москве с вокзала поехала в комиссионный и сдала

жемчуг. Обуреваемая одной целью - раздобыть морфий, -

помчалась к друзьям. Многих из своих коллег по несчастью

она знала в лицо, с некоторыми, например с Игорем

Ивановым, была лично знакома. Худые, с изможденными

лицами и лихорадочными глазами, они метались в уголке

небольшой московской площади в поисках добычи,

обалделые, одержимые единственной страстью - любой ценой

раздобыть хоть понюшку гашиша или кубик морфия. Соня

окинула привычным взглядом толпу, состоящую в основном из

людей, не имеющих никакого отношения к наркотикам, и среди

них узнала нескольких человек "своих". Один, уже пожилой,

неопрятный, в поношенном пиджачишке, с неумытым лицом,

подошел к ней, спросил вполголоса, нет ли морфия.

- Сама куплю, - ответила Соня и отошла в сторонку,

увидав знакомую ей поставщицу запретного товара - прилично

одетую даму с букетом тюльпанов. Соня подошла к ней,