Налетчиков на Василия Шустова разыскать не удалось.

Официантка ресторана, допрошенная работником уголовного

розыска, рассказала, что после ухода Шустова и Дины за их

столик сел молодой человек, заказал триста граммов сухого

вина и холодную осетрину, быстро покушал - дело было перед

самым закрытием ресторана, - а когда расплатился, вдруг

наклонился под стол, поднял партбилет и, пожимая плечами,

сказал: "Кто-то обронил. Возьмите, девушка. Человек

спохватится, придет - спасибо скажет". И передал официантке

партбилет. Все довольно просто и примитивно. И в этой

простоте кроется вся сложность поисков преступников. "Дело"

Шустова не было закончено, и партбилет его все еще хранился

в райкомовском сейфе.

Василий был обеспокоен главным образом состоянием

здоровья Захваткиной: обычно повязка у больной снимается на

двенадцатый день после операции методом вакуумтерапии.

Срок снятия повязки Захваткиной приходился на третье мая.

Ясеневы собрались всем семейством, исключая бабушку,

идти на первомайскую демонстрацию в колонне, в которой

шли представители клиники, где работала Ирина. Ирина ждала

этих первомайских праздников и демонстрации с не меньшим,

а пожалуй, с еще большим нетерпением, чем ее семилетняя

дочь. К Первомаю Ирина сшила себе новое платье. Ей

хотелось быть в эти праздничные дни, как никогда, красивой. И

уж во всяком случае, она должна выглядеть не хуже, а лучше

Дины Шахмагоновой, которая, думала Ирина, обязательно

пойдет на демонстрацию и будет "покорять мужиков". Под

последними она подразумевала прежде всего Василия

Шустова, которого ревновала теперь ко всему свету, -хотя

признаться в этом не могла даже самой себе. Ирина уговорила

идти на демонстрацию не только Шустова - она заранее

пригласила его в гости после демонстрации, - но и

Похлебкина, для чего ей пришлось разговаривать с невестой

Петра Высокого Аннушкой Парамоновой - студенткой

четвертого курса МГУ, дочерью заслуженного врача

республики, профессора, доктора медицинских наук

Александра Мартыновича Парамонова, потому что все

праздники и вообще все свободное время Петра Высокого

принадлежало Аннушке Парамоновой. Аннушка согласилась

идти на демонстрацию вместе с клиникой только потому, что

так хотел, по словам Петра и Ирины, выдающийся ученик ее

отца Василий Шустов, о котором девушка слышала много

лестного от отца и от своего жениха. Будущих молодоженов

Ирина также заранее пригласила к себе в гости в праздники.

Петр Высокий посоветовался с Аннушкой и согласился при

одном условии: мол, пусть это будет складчина. Шустов его

поддержал. Решили, что гости приносят выпивку, а хозяева

готовят закуску.

Но не только у Ирины были друзья и сослуживцы. Они

были и у Андрея. Во всяком случае, еще двадцать девятого

апреля Юрий Струнов завел с Ясеневым разговор о празднике

и предложил собраться у него. Андрей помялся и сказал, что

"лучше у нас", потому как Ирина "там что-то затевает". Тем

более что к Ясеневым в гости на праздники приехала из

деревни мать Андрея Пелагея Антиповна и было бы совсем уж

неприлично оставить дома двух старушек, а самим уйти в

гости. Струнов согласился. А тридцатого апреля стало

известно, что Андрею придется Первого мая до окончания

демонстрации быть на службе. Это огорчило Катюшу. Но

неожиданное дежурство Андрея нисколько не нарушало

праздничной программы. Подготовка к празднику возбудила

Ирину необыкновенно, она хлопотливо и с азартом носилась

по магазинам за продуктами, при этом, имея довольно

скромный бюджет, не стеснялась б расходах. Со стороны

можно было подумать, что она готовит свадебный вечер своей

любимой единственной дочери. Это было замечено прежде

всего Антониной Афанасьевной, и мать вслух сказала дочери:

- Что ты так суетишься с этим праздником? Сойдет - свои

люди. А коль складчину решили, так и все одинаковые хозяева,

не одна ты. И денег своих куда столько потратила. А расходов

на дело сколько. Вон Андрюше пальто нужно.

- Знаешь, мама, я не люблю "абы как", - огрызнулась

Ирина. Она в последнее время вообще стала резкой со своими

домашними. - Вот и Пелагея Антиповна в кои веки приехала к

нам погостить. Я хочу, чтоб это было прилично. А деньги что -

их все равно никогда не бывает.

- Без индейки, без икры и семги могли обойтись, -

поучала Антонина Афанасьевна. - И осетрина ни к чему,

заливной судак даже вкусней. - И, глядя на дочь

многозначительно, добавила с намеком, над которым

следовало бы хорошенько задуматься: - Андрюша недоволен

твоей суетой. Вижу, не нравится ему твоя затея...

Ирина не хотела понимать материнских

предостережений. Она не находила в своих поступках ничего

предосудительного. И не только Антонина Афанасьевна

замечала странного "бесенка", поселившегося в дочери. Видел

это и Андрей, хотя в отличие от тещи наблюдал за женой

молча, изучающе, пытаясь найти ответ на простой и столь

беспокойный вопрос: что произошло с Ириной, где причина

таких неожиданных в ней перемен? Дома Ирина всякий раз

воодушевлялась при одном имени Шустова, о нем, о Василии

Алексеевиче, она готова была говорить до бесконечности.

Вначале Андрей не придавал этому значения и сам с

интересом поддерживал разговор жены о делах в клинике, а

потом темой номер один стал случай с хищением партбилета.

Все это казалось в порядке вещей и не вызывало у Ясенева

никаких подозрений. Ничего странного не находил он и в том,

что жена была постоянно возбуждена (мол, причина -

конфликты и баталии на работе), больше уделяла внимания

своим туалетам, покрасила волосы в темно-каштановый цвет,

утром, перед уходом на работу, долго возилась у зеркала. И

все же он не мог не почувствовать по отношению к себе какой-

то до сего небывалый холодок со стороны Ирины. Она не

принимала его ласк, ссылаясь на плохое самочувствие,

перестала интересоваться его работой, спать перешла к

Катюше.

В канун Первомая вечером Андрей принял ванну, лег в

постель и начал читать книгу стихов Василия Федорова. Ирина

всегда принимала ванну последней. Он ждал ее. Решившись

заговорить с женой на щекотливую тему, он не знал, с чего

начать, и в который раз останавливал себя сомнениями: "А

может, мне только кажется, горький плод воображения?"

Ирина, проходя к себе в комнату, где уже спали обе бабушки и

Катюша, на ходу, как-то до обидного торопливо бросила

Андрею: "Покойной ночи". И в словах ее и в жестах сквозил

озабоченный холодок.

- Погоди, Аринка, - остановил он ее и отложил книгу на

столик. - Присядь.

- Да ведь завтра нам рано вставать, - как бы

оправдываясь, обронила она и села на край постели. Голубая

шелковая пижама ладно облегала ее высокую литую грудь.

- Скажи, почему ты от меня все время убегаешь, будто

сторонишься? - начал Андрей, глядя ей в глаза и взяв ее

теплую руку. - Что с тобой происходит?

- Со мной? Происходит? - изобразив на лице удивление,

переспросила Ирина. В его вопросе она почувствовала что-то

недоброе, и глаза выдали то, что она хранила, как тайну.

- Ты только не лги себе, Иришка, - очень мягко и глухо

произнес Андрей, искоса поглядев на жену.

- Мне просто нездоровится, - с покорным видом ответила

Ирина, и вдумчивый кроткий взгляд ее детских глаз торопливо

устремился в дальний угол, где стоял телевизор.

Андрей знал, что говорит она неправду, но не находил