вертлявый, захлебывающийся, в восторге кричит: "Давите их,
Виктор Степанович!" "Это нижегородский губернатор Немцов",
- поясняет Маша. Потом на экране появляются омоновцы. Их
лица крупным планом - озверелые, обезумевшие от водки и
крови, те, кто выполнял приказ главных убийц. В моем
сознании всплывает образ фашистских эсесовцев, убивающих
русских детей. Они стреляли в будущее великой державы, как
и эти. До чего ж они похожи - эсесовцы и омоновцы. И те и эти
кровожадные твари убивали безвинных людей только за то,
что они любили свою родину. Убивали патриотов. А на экране
новый кадр: во дворе какого-то дома на грязной земле
раненый юноша, совсем еще мальчишка. Лицо в крови. Он
пытается подняться, но сил не хватает. Испуганный взгляд его
просит о помощи. Но вокруг - никого из людей. Он истекает
кровью. В умаляющих глазах жажды жизни. Откуда-то из угла
появляются двое в черных одеждах и черных масках с
пистолетами в руках. Они останавливаются возле раненого и,
осмотревшись кругом, хладнокровно стреляют в русского
юношу. "Да это же бейтары!", - в ужасе воскликнула Маша. "Кто
такие, что за бейтары?" - спросил я, совершенно подавленный
увиденным. "Еврейская молодежная организация, - ответила
Маша и добавила: "Бесенята, жаждущие русской крови.
Дождались своего часа". А я подумал: придет ли когда-нибудь
возмездие? И в ответ услышал голос Ангела: "Вы русские
умеете прощать и любить. Пора бы вам научиться ненавидеть
и мстить". И с этими словами погас экран.
2
В расстрелянной Москве
Нас высадили в шесть утра недалеко от платформы
Семхоз Ярославской железной дороги. Было еще темно, но
электрички уже ходили. Алексей предлагал сразу пойти на
нашу дачу и осмотреться, разобраться в обстановке. Я
предлагала сразу же ехать в Москву. Во-первых, у нас не было
от дачи ключей, а мама обычно уезжала с дачи на московскую
квартиру в середине сентября. Сейчас же, судя по прохладной
погоде, должно быть, заканчивается сентябрь, и мы могли не
попасть на дачу. Конечно, можно было зайти к соседям,
подсказал Алеша, выяснить обстановку и потом добираться до
дома. Я отвергла и этот вариант: мы были одеты по-летнему,
пледом, который оказался при нас, мы укутали Настеньку. И
пока мы дискутировали, стоя на платформе, подошла
электричка, и мы сели в полупустой вагон. У пассажира узнали,
255
что сегодня вторник 5 октября. Первое, на что обратили
внимание, было мрачное, какое-то подавленное состояние
пассажиров. Значит, свершилась трагедия, частицу которой мы
видели из космоса.
В Москве у трех вокзалов было много вооруженных
людей: военных, милиции. Мы спешили домой. Мы понимали,
что наше появление на пороге собственной квартиры будет
ударом для мамы. Надо бы предварительно позвонить по
телефону. Но у нас не оказалось монет, у нас вообще не было
ни копейки денег, и потому мы не могли воспользоваться
метро, - пришлось добираться наземным транспортом с тремя
пересадками. Наш звонок в квартиру, тем более в такую рань
встревожил маму:
- Кто? - настороженно спросила она.
- Мама, это мы, - сказала я, и, наученная нами,
повторила Настенька с радостным возбуждением:
- Это мы, бабушка.
Ну, конечно, слезы, рыдания, радость. Нас считали
пропавшими без вести и не чаяли нашего воскресения. Мама
за этот год очень сдала, постарела, осунулась. Наше
исчезновение здорово ее подкосило. Гипертония, астма,
радикулит, словом, целый набор недугов обручился на нее.
"Будем лечить", - прочла я мысль Алексея и сказала вслух:
- Мы тебя подлечим, мама, поправим твое здоровье.
На все расспросы мамы мы отвечали, как условились:
мол, совершали свадебное путешествие.
- Да разве ж так можно: раздетые, с одним пледом? Да
что ж это за путешествие? - недоверчиво проговорила мама,
глядя на нас подозрительно. Но от дальнейших вопросов мы
отвлекли ее расспросами о кровавой бойне в Москве. И она
начала рассказывать об ужасах, творимых бандой Ельцина в
эти октябрьские дни в столице. Тут и Настенька совсем не к
месту встряла в разговор:
- Бабушка, мы видели застрелянную девушку и
мальчика, которого застрелили два бандита в черных масках.
По телевидению...
- Ты помолчи, дай нам поговорить с бабушкой, -
оборвала я ее, но мама что-то заподозрила и снова пошли
вопросы: какое телевидение и где? И почему больше года не
давали о себе знать? И все это очень странно и совсем не
понятно. Могли бы хоть письма, хоть коротенькую записку
прислать.
256
- Не могли, мама, в том-то и дело, что не могли, и давай
эту тему навсегда исключим из нашего разговора. Лучше
займемся твоими хворями. Сегодня же.
Мне действительно не терпелось испробывать свои
лекарские способности, которыми нас одарил Ангел. И я с
каким-то необычным душевным подъемом, как
наэлектризованная тотчас же занялась этим благородным
делом. Даже мама удивилась: зачем такая спешка? Но я не
могла себя остановить, я должна была, обязана, я
подчинялась какой-то внутренней энергии заняться
врачеванием, точно это было теперь главное в моей жизни
Первые три дня мы не выходили из квартиры: надо было
"акклиматизироваться". На четвертый день Алеша решил
сделать выход в город, прежде всего надо было зайти в
Сбербанк и получить пенсию за год с лишнем, и посмотреть
мастерскую. Он возвратился к вечеру с кучей денег. Побывал в
своей мастерской, наводил там порядок после "визита" туда
грабителей. Я думаю, в мастерской мы сделаем нечто
лечебного пункта, будем там принимать больных.
На другой день Алеша позвонил владыке Хрисанфу. Тот
очень обрадовался его звонку и пожелал встретиться у него на
квартире. Мы решили навестить архиепископа вдвоем.
Настеньку оставили с бабушкой. За прошедший год Москва
еще больше захирела. Грязные улицы заставлены сплошь
торговыми палатками, в которых восседают молодые
откормленные, самодовольные, наглые парни и девицы,
предлагая импорт на любой вкус, а главное - несметный выбор
спиртного с яркими кричащими этикетками. Цены
фантастические. Это и есть рынок, в который кнутом, как скот,
загоняют народ демократы. В подземных переходах и в метро
сидят и лежат нищие, среди них много детей, в том числе и
школьного возраста, истощенных, голодных, больных. И это
новая Россия, страна рабов, страна господ!.. С замиранием
сердца я смотрю на этих обездоленных, обреченных,
ограбленных, униженных и оскорбленных, до которых никому
нет дела И в памяти всплывает святой образ девочки на
асфальте, расстрелянной бесами, и юноши, приконченном
бейтарами. Эти образы преследуют меня, как и то сонмище
душ наших соотечественников, витающее в высоком небе над
Россией И почему-то в сердце стучат некрасовские строки: "Ты
и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная,
матушка Русь!" Да, была могучей и обильной совсем недавно,
как бы не лгали и не клеветали сионистские борзописцы. И
257
сделали ее, насильно, вопреки воли и желанию народа, убогой
и бессильной западные спецслужбы с помощью сионистов.
Владыка Хрисанф встретил нас очень радушно. На его
расспросы о нашем исчезновении мы отвечали уклончиво, он
это понял, и не стал допытываться. Кровь, пролитая в октябре,
заставила его пересмотреть свои прежние политические
взгляды, особенно на роль патриарха в эти трагические дни.
Святейший, переполненный ядом антисоветизма, не