разноцветными гранями бриллианта. После нашего похода в

571

церковь она стала для меня еще ближе и дороже, и во мне

начал шевелиться червячок страха потерять ее.

На другой день Лариса уехала в Тверь и обещала

позвонить мне после девяти вечера, что б рассказать о

положении дел с ее уходом из университета, хотя приличной

должности для нее в Москве мы пока что не нашли. Поэтому я

не поехал на дачу, ожидая ее звонка. Уезжала она в Тверь

просветленная. Я проводил ее до Ленинградского вокзала. И

как всегда мне было тягостно расставаться с ней, хотя я и

знал, что через несколько дней мы снова встретимся и поедем

ко мне на дачу, сходим по грибы и вообще погуляем по лесу.

Удивительно: когда от меня уходила Альбина, я провожал ее

только до порога и никогда не печалился расставанием, знал,

что рано или поздно мы снова встретимся у меня на квартире.

Словом полное спокойствие. А с Ларисой всегда тревожно на

душе, не хочется отпускать ее. И после каждого ее ухода я

ощущал какую-то щемящую пустоту. А на этот раз особенно. И

Лариса была уже особенной после посещения нами церкви.

Лариса позвонила в тот же вечер, сказала, что дома без

изменений, и что она на днях заявится и найдет меня либо в

Москве, либо на даче. От московской квартиры она имеет

ключи.

Глава восьмая

ЛАРИСА

Вообще-то я собиралась ехать в Москву только после

завтра, о чем и предупредила Лукича по телефону. Но сегодня

на меня что-то "нашло", такая тоска-кручинушка, что места

себе не находишь. Проходя мимо университета, я

почувствовала горечь и раздражение: он стал для меня чужим.

Мне не хотелось опять возвращаться сюда, ввязываться в

политические интриги, видеть самодовольные рыла

сторонников режима. Но и в Москве все поиски для моей

работы пока ничего положительного не дали. И я оказалась в

какой-то безвыходной ловушке. Я металась по квартире,

бралась то за одно, то за другое, и все бросала, все у меня

валилось из рук даже в буквальном смысле. Неловким, резким

движением я смахнула со стола хрустальный бокал - подарок

Лукича. И мне со страшной силой захотелось быть с ним

рядом, с моим Егором, с моим счастьем и горем. И ближе к

вечеру я быстро собралась и поехала в Москву. Сразу с

572

вокзала на метро я доехала, как обычно до "Охотного ряда" и

уже через пять минут была на Брюсовом. Но вот результат

спешки: второпях я оставила в Твери ключ от квартиры Лукича.

Позвонила в дверь - молчание. Раз, другой - тишина. Значит,

нет дома. Но все же от центрального телеграфа позвонила по

телефону. И снова молчание. Значит, он на даче. Я быстренько

на вокзал, что бы поехать на дачу - дело шло к вечеру, солнце

уже почти касалось горизонта. До темна надо было добраться

до поселка. На поезд успела за пять минут до отправления.

Вошла в вагон запыхавшись, и вдруг сзади чья-то рука жестко

легла мне на плечо. Рассердившись, я оглянулась. Ба!

Виталий Воронин. Я была рада: значит он проводит меня до

дачи Лукича, потому что солнце уже опустилось за горизонт.

Всю дорогу мы с Виталием проговорили. Вернее, говорил в

основном он, рассказывал, как он учился в Литературном

институте, какие там свободные нравы.

В поселок мы пришли уже в темноте. Сразу, на что я

обратила внимание, это отсутствие света в окнах дачи Лукича.

На калитке висел замок.

- Приехали, - сказал Виталий, но не с досадой, а как

будто даже с радостью.

Такого обстоятельства я не только не предполагала, но и

не могла предвидеть. Сразу возникло несколько неприятных

вопросов. Во- первых, что с Лукичом? Где он может быть? И я

тут же успокаивала себя: задержался у кого-нибудь из друзей.

Сегодня он меня не ждал. Второй вопрос посерьезней: как

теперь добраться до электрички и потом до Москвы или, что

еще хуже до Твери. Вся надежда на Воронина: он проводит

меня до электрички. Но через минуту и эта довольно зыбкая

надежда рухнула в темноту.

- Надеюсь, Виталий, ты меня проводишь до

платформы?

- Как? Зачем? В такую темень. Ну приедешь в Москву, а

Лукича все еще нет. Что тогда?

- Тогда в Тверь, - не очень твердо сказала я.

- Да ты опоздаешь на последний тверской поезд.

Он был прав: не успею.

- Так что же мне делать? - с досадой проговорила я.

- Подумаешь, проблему нашла. У меня переночуешь.

Моих нет, они в Москве.

- А если приедут? - почему-то обеспокоилась я.

- Как это они приедут, когда только что отправили меня.

Жена появится только послезавтра, а дочь и того позже.

573

- Мм да, - процедила я. - У меня, кажется, нет выбора.

- А зачем тебе выбор? Ты что боишься меня? Я

совершенно безопасный. Выделю тебе отдельную комнату и

пожелаю приятных сновидений. Может и Лукич приснится,

может и я.

Дружеский тон, миролюбивые слова меня успокоили. В

конце концов он же приятель Лукича. Правда, я тут же

вспомнила другого приятеля Лукича - Игоря Ююкина. Но там

дело происходило днем. А здесь - целая ночь. Я подумала:

будь что будет, посмотрим.

- Ладно, пошли.

Меня немного настораживало слишком приподнятое

настроение Виталия, его открытая радость. Когда вошли на его

дачу, он все с тем же возбуждением провел меня по всем

комнатам, а их было четыре и сказал:

- Выбирай себе любую, какая тебе больше нравится и

располагайся. Вот эта комната жены, эта дочери, там мой

кабинет, там гостиная. А пока давай попьем чайку.

Я предпочла комнату дочери, осмотрела его кабинет с

приличной библиотекой, в которой целая полка книг с

дарственными автографами, а также сборники стихов самого

Воронина. Среди них прекрасно изданный том "Избранных" с

портретом поэта. Мужественное лицо, уверенный взгляд. Чем

не "производитель", мысленно подумала я и рассмеялась. И

тут послышался сзади голос:

- Что смешного нашла?

- Лицо очень строгое и вдохновенное, - сказала я и

протянула ему томик.

- Тебе нравится? Я тебе подарю.

Он сел за письменный стол и энергично неровным

почерком накарябал: "Ларисе Малининой. Прекрасная Чайка,

давай не скучай-ка, мы оба не будем скучать". И пригласил

меня на кухню, где на столе стояла бутылка вина и нехитрая

закуска: колбаса, свежие огурцы и помидоры. Вино мне не

нравилось, но он его нахваливал и настойчиво предлагал пить,

потому, что, как он утверждал, оно целебное. Я догадывалась:

он старается напоить меня, и я говорила, что вино его -

"самоделка", и оно мне не нравится. Тогда он быстро извлек

откуда-то уже на половину опустошенную бутылку водки и

предложил:

- А в самом деле: водка плохой не бывает. - Я наотрез

отказалась. Вино его все же действовало. Мне было весело и

забавно смотреть, как он суетливо петушился. Он все же налил

574

себе водки и, высоко подняв рюмку, торжественно

провозгласил:

- За тебя, Лариса прекрасная! Ты мне очень нравишься.

У поэтов особое чутье на женщин. Только поэт может по-

настоящему оценить красоту.

Он сверлил меня влажными хмельными глазами. И, как

заправский выпивоха, выпил до дна и даже не поморщился.

Он явно рисовался и был крайне возбужден. Меня это начало

настораживать. А он предложил:

- Хочешь послушать стихи?

- Твои?

- Конечно мои.

- Читай. Буду слушать внимательно.

Он прочитал с пафосом, и, как я ожидала, "любовную

лирику", явно посвященную кому-то из поклонниц. Прочитав

два стихотворения он спросил:

- Ну как? Я не усыпил тебя?