сказал просто:

- Завтра будет ветреный день.

Но до завтра еще надо было дожить.

Ворвавшийся в Артемки разведбатальон капитана

Корепанова вышвырнул немцев из деревни, но удержаться не

мог и под напором танков вынужден был оставить этот

населенный пункт, расположенный на автостраде. Полосухин

же на радостях поспешил доложить командарму, что Артемки в

наших руках, и теперь не знал, как ему быть: доложить в штаб

армии, что противник снова занял Артемки, или повременить?

Он бы, пожалуй, повременил, но в это время позвонил сам

командующий. Пришлось сообщить неприятное. Командарм

рассердился.

- Ты что, комдив! Под трибунал захотел? Какое ты имел

право отходить?! - кричал Лелюшенко в телефон. -

Приказываю: любой ценой выбить фашистов из Артемок! Ты

меня понял? - И когда Полосухин негромко повторил приказ,

командарм добавил: - Да смотри - береги людей. Избегай

напрасных жертв.

Виктор Иванович еще не знал о смерти Гоголева, как не

знал в этот вечер и Глеб Макаров. Командиру полка в разгар

боя у Шевардинского редута доложили, что комиссар ранен во

время атаки и отправлен в медсанбат. И хотя от Шевардино до

часовни Тучкова каких-нибудь три километра, обстановка не

позволяла Глебу оставить КП и навестить раненого, по крайней

мере в этот день. Связаться с медсанбатом по телефону он не

мог. В результате усилившегося огня немецкой артиллерии

было много повреждений в проволочной линии связи,

связисты не успевали ее исправлять, и Глеб приказал своему

адъютанту скакать в район Спасо-Бородинского монастыря и

там, в медсанбате, разузнать все о состоянии раненого.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Варя получила от Олега всего два письма: первое - из

учебного отряда, второе - с фронта. В первом он писал о ней, о

Варе, о своих чувствах, о большой любви своей. Во втором

письме главным мотивом была Родина, ее судьба, Россия,

красоту и величие которой он по-настоящему понял лишь

сейчас, когда так обнаженно встали рядом вопросы жизни и

смерти: быть или не быть?.. Заканчивалось это письмо

словами: "Перед нами озверелые банды фашистов, за нашими

плечами Бородинское поле и Москва. Через это поле, мимо

гранитных обелисков, наш отряд шел на боевые рубежи, на те

самые, которые сооружала ты со своими подругами. Мы

сделали десятиминутный привал у памятника лейб-гвардии

Финляндскому полку. Может, помнишь такой на холме? Могила

и надпись надгробная: "Капитан лейб-гвардии Финляндского

полка Александр Гаврилович Огарев. Родился в 1785 году,

скончался от раны, полученной в Бородинской битве в 1812

году". Наш политрук сказал: "Священна слава российская. Она

поможет нам одолеть- Гитлера". И я, дорогая Варенька,

поверил в его простые, обыкновенные слова, - поможет.

Политрук сказал то, что думал и чувствовал я сам".

Варя читала это письмо по нескольку раз и плакала,

испытывая наслаждение, полное радостных мук. Сразу после

ухода Олега на фронт она пошла работать в госпиталь свекра

и перебралась к ним на квартиру: тоскливо было одной у себя,

пустынной и печальной казалась их комната, где все

напоминало ее милого, славного Олега. Перебраться в дом

Остаповых предложила Варе свекровь.

- Что тебе там одной маяться, - говорила Наталья

Павловна. - Перебирайся к нам, вместе легче будет пережить

это трудное время. Да и нам, старикам, веселей. - Она хотела

добавить "и спокойней", но не сказала, не обидела невестку.

Варя глубоко уважала родителей мужа и охотно согласилась

перейти на время к ним.

Как-то поздно вечером, когда в доме Остаповых, придя с

работы, собрались все за ужином, Борис Всеволодович, по

своему обыкновению, открыл номер "Правды" - газеты он

читал дома, на работе, в госпитале, не было для этого

времени - и в списках Героев Советского Союза увидел

фамилию старшего лейтенанта Макарова Игоря Трофимовича.

Варя в это время помогала Наталье Павловне накрывать на

стол. Свекор, не выпуская из рук развернутой газеты,

посмотрел на сноху поверх очков как-то по-особому. Варя

обратила внимание на необыкновенный искрящийся блеск его

светлых, всегда внимательных глаз, и этот слишком

пристальный и чем-то встревоженно-обрадованный взгляд

даже смутил ее.

- Варя, как вашего младшего брата имя? - спросил Борис

Всеволодович.

- Игорь. А что такое? - встревожилась Варя, уставив на

свекра широко раскрытые родниковые глаза.

- Вот тут указ о присвоении звания Героя. Среди других и

старший лейтенант Макаров Игорь Трофимович. - И подал

Варе газету.

Она смотрела и не верила своим глазам. Все как будто

совпадало.

- Игорь, - повторила она рассеянно. - Но он же был

лейтенант. - И вопрошающе смотрела на свекра.

- А стал старшим лейтенантом. Сейчас это быстро, -

ответил Борис Всеволодович.

- А может, он убит? - вдруг спохватилась Варя, и лицо ее

враз побледнело.

- Тогда б так и написали: "посмертно", - успокоил свекор.

Наутро, до того, как поехать в госпиталь, сунув в карман

газету, Варя помчалась на Верхнюю Масловку к родным, чтобы

порадовать их чрезвычайной вестью. Отца уже не застала

дома: ушел на работу, а Вера Ильинична, как только Варя

переступила порог, ошарашила ее слезливо:

- Игорек-то наш раненый лежит, в Туле. Письмо вчера

получили, собиралась сегодня к тебе поехать. Навестить бы

его надо. Ты одна у нас только и можешь съездить. Отпросись

у Бориса Всеволодовича. Дело-то какое.

И она суетливо пошла за Игоревым письмом, чтобы

показать его дочери, а Варя сразу порадовала мать приятной

новостью, подавая взамен письма газету:

- Вот, читай: твой сын, дорогая мамочка, Герой

Советского Союза. Поздравляю тебя, - и поцеловала ее в

смоченные слезой морщины.

И хотя Игорь писал, что ранение его пустяковое, что

больше недели он не пролежит, что ему вообще нечего делать

в госпитале, так как рана быстро заживает, все же на другой

день с письмом профессора Остапова Варя помчалась в Тулу.

И действительно, ранение было неопасным, дело хоть и

медленно, но шло на поправку. Приезду сестры Игорь

несказанно обрадовался. Главным врачом госпиталя, в

котором лежал Игорь, оказался бывший ученик Бориса

Всеволодовича, и поэтому он без всякой канители разрешил

Варе перевезти брата из Тулы в Москву для дальнейшего

лечения у профессора Остапова. В столичном госпитале Игоря

навещали мать и отец, подолгу беседовали с ним и

радовались тому, что сын выглядит и чувствует себя

молодцом. Игорь не унывал, был со всеми общительным,

веселым, правда, немножко возбужденным.

В госпитале старшей сестрой отделения работала Саша

Фролова. Впрочем, Сашей она была только для Вари, с

которой как-то сразу подружилась и близко сошлась, а для всех

остальных - Александра Васильевна. Варя была моложе Саши

на восемь лет, но для дружбы такая разница в возрасте не

имеет значения. Да Саше никто и не давал тридцати двух; эта

яркая, солнечная, зеленоглазая блондинка с тонкими чертами

лица, на котором часто светилась милая, очаровательная

улыбка, выглядела совсем юной. Она одевалась строго и со

вкусом, следила за собой; в ее привычках, жестах, манере

держаться, разговаривать, во всем внешнем облике не было

ничего нарочитого, искусственного. При всей своей хрупкости,

нежности и доброте она обладала сильным характером,

твердым и настойчивым, умела постоять за свои убеждения и

от принципов своих, от своего решения не отступала ни на шаг.