пользу. Приглашает некто товарищ Сухов Петр Степанович. Он

ведет это дело о десяти злополучных сантиметрах. Заметьте -

уже дело.

Леонид Викторович сделал паузу, покусал верхнюю губу и

подозрительно, как заговорщик, посмотрел на проходящих

мимо них людей. Взволнованный голос его перешел на шепот:

- Вам фамилия Сухов ни о чем не говорит? Не помните

такого? - Коля пожал плечами и отрицательно покачал головой.

- На фронте под Москвой командовал взводом на зеленом

островке. Ранен там. Его Остапов сменил. Потом он

командовал ротой, батальоном. Это уже под Двориками, где

вас немцы в стоге прихватили.

- Помню, - кратко и строго отозвался Коля.

- Он сейчас в народном контроле. Изменился, конечно,

облагородился. Важная персона. Принял меня ласково, как

бывшего своего начальника. Вспомнили зиму сорок первого -

сорок второго, однополчан. Вас он хорошо помнит. Тепло о вас

отзывался.

Брусничкин говорил правду - Сухов и в самом деле

принял его радушно, как это всегда бывает среди однополчан-

ветеранов, но Коля слушал Леонида Викторовича

недоверчиво, с подозрением, ожидая чего-то очень

неприятного.

- Все сейчас зависит от Сухова, - продолжал Брусничкин,

имея в виду дело о десяти сантиметрах. - Обвиняетесь вы оба

- архитектор и прораб. Но что такое Ариадна для Сухова?

Ничто. То, что она моя жена, дела не меняет. Она для него

обыкновенный, рядовой работник, допустивший служебную

халатность, недосмотр. У него к ней не будет никакого

снисхождения. Другое дело вы, Николай Николаевич. Сухов

вас помнит, знает по фронту и глубоко уважает. Вы для него -

живая и волнующая история, память о его боевой юности. Вас

он в обиду не даст. Вы согласны со мной? Согласны?

Коля смотрел на Брусничкина смело и строго, прямо в

глаза, и взгляд его смущал Леонида Викторовича. Коля хотел

догадаться, куда клонит Брусничкин и что хочет, чего

домогается. Вместо ответа Коля сказал довольно холодно и

сухо: - Я вас слушаю, Леонид Викторович. Продолжайте.

- Мы с Ариадной Павловной пришли к такому мнению,

что лучше будет, если вы все это дело возьмете на себя. Мол,

виноват, бес попутал.

- Имя этого коварного беса? - со злой иронией перебил

Коля. Он вспомнил тот поздний бурный вечер, проведенный с

Ариадной в квартире ее подруги. Домой он тогда возвратился в

два часа ночи. Брусничкин конечно же знал, где так поздно и с

кем проводила время его жена. Реплика Коли несколько

смутила Брусничкина, но не обескуражила, не вызвала

возможной в подобных случаях заминки. Он ответил быстро и

естественно, словно не понял иронии в реплике Фролова:

- Разумеется, Матвеев. Он попросил вас, вы уважили.

Почему бы не сделать приятное хорошему человеку?

- Вот именно - хорошему, прекраснейшему из добрейших,

добрейшему из талантливых, - вспомнил Коля слова Ариадны.

- Поймите, Николай Николаевич, вы в конце концов

мужчина, человек, прошедший войну. Вам легче будет

пережить эту неприятность, чем женщине. Ариадна Павловна

- человек впечатлительный, легкоранимый. Пожалейте ее.

Ведь вам не будет легче оттого, что вину вы разделите на

двоих, пусть не поровну, но на двоих. Как говорится в народе:

семь бед - один ответ. Она верит вам, верит в ваше

благородство.

- Скажите, Леонид Викторович, - перебил его Коля,

задумчиво щуря глаза, - то, что вы мне предлагаете, исходит

лично от вас или от Ариадны Павловны?

Брусничкин хорошо понял смысл вопроса и в душе

обрадовался: после его ответа Коля должен презирать

Ариадну, между ними все будет кончено. Сказал твердо и без

колебаний:

- Разумеется, это ее просьба, убедительная. Собственно,

она мне поручила сказать вам все, что я сказал.

- А если я не возьму всю вину на себя, если я предпочту

разделить ее вместе с вашей женой во имя справедливости и

изложу народному контролю правду, все как есть на самом

деле, что тогда?

Похоже, что Брусничкин не ожидал подобного оборота

дела и заранее не предусмотрел этого варианта. Он

стушевался и заговорил, заикаясь и путаясь в словах:

- Ну, знаете ли, такого ни я, ни моя жена не ожидали от

вас. Мы всегда вас считали... Для Ариадны Павловны вы

всегда были человеком глубоко порядочным...

- Оставьте о порядочности, не кощунствуйте, - неприятно

поморщившись, оборвал его Коля. В нем закипали священный

гнев и презрение. - Не вам говорить о порядочности.

Последняя фраза сорвалась с уст Коли помимо его

желания, под напором ярости. Она больно задела самолюбие

Брусничкина, он не мог снести такого грубого оскорбления.

Лицо его сделалось каменным, в стеклянных глазах появился

ледяной блеск, голос приобрел оттенок металла.

- В таком случае, - отчеканил Брусничкин, - Матвеев

защитит честь моей жены. Он покажет, что имел дело только с

вами, Фролов, что Ариадна ничего о вашей сделке не знала.

Он скажет, что обещал солидно вознаградить вас за услугу. Но

только обещал, не собираясь давать вам противозаконной

взятки.

Коля натянуто рассмеялся. Это был горький,

искусственный смех.

- Прекрасно, - проговорил он сквозь смех. - Этого

следовало ожидать. Блестящая концовка романа. Привет

Матвееву и Ариадне. Желаю успеха.

Он резко повернулся и скрылся в толпе. Скрылся от

Брусничкина. А куда скроешься от самого себя, от своей

совести, от позора? Жизнь бросала Николая Фролова в разные

переделки, всякое бывало - и подчиненные подводили, и сам

по неопытности, по горячности делал ошибки, за которые

приходилось расплачиваться выговорами, замечаниями,

неприятным разговором с начальниками. Но положение, в

которое он попал сейчас, казалось немыслимым, позорным;

оно задевало самое глубинное и больно давило на совесть. И

не поведение Брусничкина наносило ему боль и унижение - в

конце концов от Брусничкина иного нельзя было ожидать. Но

Ариадна, та самая Ариадна, которая называла его любимым,

которая говорила, что жить без него не может. . Оказывается,

не только может, но и требует от него бесчестья. Собственно,

она поставила его в дурацкое положение, по ее милости

получился такой позор, и теперь она хочет выйти из грязи

чистенькой, "а ты, мой любимый, дорогой, барахтайся в этой

грязи один, бери все на себя, будь рыцарем". Как она могла?

А может, не могла, может, не она, а Брусничкин ее

именем требует от него "рыцарства"? Мысль такая казалась

спасительной, обнадеживающей. То, что ему придется держать

ответ за совершенный подлог, что придется пожертвовать

служебным положением, возможно, партийным билетом,

достоинством и честью, отходило на задний план. Главное

было - поведение Ариадны. Каково оно истинное, настоящее?

Задав себе такой вопрос, он уже не сомневался, что

Брусничкин говорил от себя, что Ариадна ничего подобного ему

не поручала, да и не могла. Нет, как он мог подумать о ней

такое? Ему стало неловко, стыдно. Конечно же он возьмет всю

вину на себя, но без чьей бы то ни было подсказки или

просьбы, сам. Угрозы Брусничкина, что Матвеев защитит честь

Ариадны своим лжесвидетельством, внезапно порождали в

нем взрыв бешенства, путали мысли, совершенно выбивали

почву из-под ног.

Часа два он бродил по Москве, не находя себе места и не

в состоянии успокоиться. Потом его осенила мысль позвонить

Ариадне, чтоб услышать от нее все то, что сказал от ее имени

Брусничкин. Он вошел в телефонную будку, поставил на

автомат монету и долго не решался набрать номер. Он не

знал, с чего начать разговор. Наконец решился. К телефону