ни с чем не считаются: что им Женевская конвенций, всякий

там Красный Крест.

Перес люто ненавидит коммунистов, какой бы

национальности они ни были: американские, русские или

вьетнамские. Все они одинаковы.

А что думает Виктор о коммунистах? Они для него враги,

коль он с ними воюет. Какие они вблизи, он никогда не видел.

Однажды, когда он еще учился в колледже, Виктор

попросил сестру Наташу рассказать о своем отце. "Зачем

тебе? Он мертв. Зачем его беспокоить?" - резко и

недружелюбно ответила ему Наташа. Но Виктор проявлял

настойчивость: "Он был советский офицер?" "Он был храбрый

офицер, он сражался с фашистами", - ответила Наташа, и в ее

словах и во взгляде Виктор почувствовал нежность. "Он был

коммунист?" - спросил тогда Виктор. "Да, коммунист. Он был

честный человек, не любил несправедливости, лицемерия,

фальши, лжи". Потом она сказала: "Надеюсь, ты маму не

спрашивал о моем отце?" - "Нет". - "Вот и молодец, ты умница,

Вик". Это он запомнил. Но с отцом своим все же как-то завел

разговор о коммунистах. Он спросил Оскара: "Папа, а

коммунисты всегда плохие?" - "В принципе - да, плохие. А

вообще-то бывают разные. Я знал по концлагерю двух

коммунистов: итальянца и француза. Они неплохие

джентльмены". - "Они и сейчас... живы?" - "Да, они,

коммунисты, работают в своих партиях. Я повторяю, Виктор,

коммунисты бывают разные".

Теперь, вспоминая тот давний разговор, Виктор подумал:

"А какие они, коммунисты Вьетнама, - плохие или хорошие? За

что, собственно, они должны нас убивать, что мы им сделали?"

Подумал - и осекся. Как что? А бомбы? Шариковые бомбы на

беззащитных людей, бомбы-"игрушки" для детей. Смерть,

смерть, смерть. Это была неприятная мысль, от нее хотелось

поскорее отмахнуться. "Мы выполняли приказ командования.

Пусть отвечает генерал Абрамс вместе с президентом". Но, к

сожалению, по вьетнамской земле, по этим дьявольским

джунглям, шагают не Абрамс с президентом, а Раймон с Куни,

уходят все дальше и дальше от того района, где они посеяли

смерть, уходят от своих жертв, спасаясь от возмездия. А оно

неминуемо и неотвратимо. Виктор в этом не сомневается.

2

Под вечер, непривычные к подобным путешествиям,

уставшие до такой степени, что, кажется, не в состоянии

сделать и сотни шагов, они вышли из густого леса на опушку,

от которой начиналась большая поляна, мелкий кустарник на

ней и редкие широколистые пальмы. И первое, что им

бросилось в глаза, - среди пальм, на краю поляны,

характерная кровля пагоды. Это было первое строение,

оказавшееся на их пути. Людей, потерпевших

кораблекрушение, радует наконец появившийся берег. Для

Раймона и Куни таким берегом была изогнутая крыша

буддийского храма. Но она не радовала, а настораживала,

тревожила и пугала. Там могли быть люди, а они опасались

расплаты за содеянное зло.

От опушки в сторону пагоды тянулась бамбуковая

изгородь. Прячась за кустами минут десять, они

всматривались в сторону строения, ловя каждый звук и шорох.

Но не было ничего, что бы говорило о присутствии поблизости

людей. И тогда они, с трудом переставляя отекшие ноги,

сутуло и беспечно побрели вдоль изгороди. Виктор шагал

впереди, ступая медленно и тяжело, понуро глядя перед собой

и не поворачивая головы. Куни трусил рысцой в пяти шагах от

своего командира, воровато оглядываясь по сторонам.

Пагода оказалась полуразрушенной. Ее кровля каким-то

чудом держалась на деревянных, причудливой резьбы

колоннах. Тонкий орнамент колонн был сильно поврежден

осколками бомб. Кирпичный пол завален мусором

обвалившегося угла потолка, старыми циновками и битым

оконным стеклом. Посредине храма лежала разбитая статуя

Будды. Виктор поднял с пола две циновки, оттащил в дальний

темный угол и устало опустился на них. Думать ни о чем не

хотелось, ему вообще не хотелось ничего. Полнейшая апатия и

безразличие. Пусть приходят партизаны и забирают его, пусть

делают, что хотят, но сам он не в состоянии встать.

Куни, стоя посредине храма, оценивающе осмотрел пол,

стены, потолок, пнул ногой статую Будды, сказал:

- Видно, наши парни неплохо поработали.

В ответ Виктор недовольно поморщился, и тогда Куни

шепнул ему:

- Пойду на разведку, - и удалился в проем стены.

А он двужильный, этот Дэви Куни. Хоть и ростом мал. Вот

ведь шли вместе, Виктор смертельно умаялся, а он нашел в

себе силы еще пойти осмотреться. Возвратился скоро с

охапкой пальмовых веток. Бросил рядом с Виктором на

кирпичный пол, принес еще циновки, сделал из них подобие

подушек и молча лег на спину, распластав руки и ноги.

- Ну что там? - устало спросил после долгого молчания

Виктор.

- Деревня, - ответил Куки, глядя в зияющую пробоину

потолка. - Была деревня. Похоже, что наши накрыли

напалмом. - Куни ожидал, что Виктор продолжит разговор, но

тот молчал, закрыв глаза. И тогда Куни спросил: - Ночевать

будем здесь?

- Да.

- Ты спишь, Виктор?

- Нет.

- В таком случае я буду спать, а ты бодрствуй. Хорошо?

Виктор промолчал: от усталости тяжело было говорить.

Да и какое это имеет значение - будет он или не будет спать.

Если сюда придут партизаны - один черт, спишь или

бодрствуешь.

- Я имею нехорошую привычку храпеть, - опять заговорил

Куни. - Иногда. Когда лежу на спине. Так ты меня толкни, и я

повернусь. Понимаешь, повернусь не просыпаясь.

Куни лег на бок и сразу же уснул. А к Виктору сон не

приходил. И думы никакие не одолевали, так, скользили в

усталой голове какие-то разрозненные мысли без всякой связи,

а сна не было. Стемнело быстро, как-то сразу, и в потолочном

проеме зажглась яркая одинокая звезда. "Почему только одна?

- подумалось Виктору. - Чья она - моя или Куни? Или одна на

двоих?" Потом появились новые звезды, не похожие на ту,

единственно неподвижную. Эти звезды, как искорки, двигались

внутри пагоды, перемещались из угла в угол, падали на пол и

поднимались высоко к потолку. Виктор догадался: это

светлячки. И было что-то таинственное в их звездном

хороводе, нежное и благостное.

Где-то невдалеке запела ночная птица, и тут же ей

отозвалась другая. Голоса их были громкими и

пронзительными. Затрещали цикады, монотонно и длинно, с

усердном. Потом квакали лягушки, слишком громко,

раздражающе. "Очевидно, те, гигантские", - подумал Виктор. И

все это ему казалось лишь фоном, потому что каким-то другим,

внутренним чутьем, обостренной интуицией он ощущал вокруг

присутствие людей, их активную деятельность в эти ночные

часы. Ему даже казалось, что он слышит их далекие голоса.

Он закрыл глаза, но и в подступающей полудреме ему

виделись мерцающие огоньки светлячков и падающие звезды,

неожиданно превращающиеся в сбитые ракетами самолеты.

Куни спал беспробудно до рассвета, а проснувшись,

тотчас же разбудил Виктора: пора собираться в дорогу. Вся

поляна перед пагодой и опушки леса были погружены в густой

белесый туман, сырой и теплый, и Виктор не сразу решил:

хорошо для них или плохо - туман.

Сборы были недолги: наскоро перекусив, они попытались

было по карте определить свое местонахождение,

ориентируясь на пагоду, но ничего из этого не вышло: пагод на

карте было много, а как называлась сожженная деревня возле

пагоды, в которой ночевали, они не знали. Виктору не