Вот какой решительной победой Пирр открыл свою кампанию; он оправдал возбужденные его именем великие ожидания; робевшие доселе враги Рима охотно восстали теперь, с тем чтобы вести борьбу под начальством победоносного полководца. Царь упрекнул их за то, что они не явились ранее и сами не помогли отвоевать добычу, часть которой он уделил им, но в таких выражениях, что это привлекло к нему сердца италиков. Города Южной Италии сдались ему. Локры выдали Пирру римский гарнизон. Вождь кампанского легиона тот же умысел приписывал Регию; он предъявил письма, по которым жители предложили открыть ворота, если Пирр пришлет к ним 5000 воинов; город был передан солдатам на разграбление, мужчин перебили, женщин и детей продали в рабство; Регием овладели словно завоеванным городом; злодеев подстегнул пример их кампанских одноплеменников, мамертинпев в Мессане. После этого насильственного поступка римляне лишились последнего укрепленного места на юге. Пирр мог без помехи двинуться далее, и где бы он ни проходил, везде страна и народ покорялись ему. Он шел на север, как кажется, дорогой близ морского берега. Царь собирался по возможности скорее подойти к Риму, частью для того, чтобы своим появлением побудить отпасть также других союзников и подданных Рима, вместе с тем сократить его боевые средства и в той же мере увеличить свои; частью с тем, чтобы вступить в непосредственную связь с Этрурией. Там известные два города все еще поддерживали борьбу, а появление Пирра, как он полагал, возымеет, вероятно, последствием всеобщее восстание остальных, которые лишь год тому назад заключили мир; в таком случае римлянам не оставалось бы ничего более, как просить мира на каких угодно условиях.
Как мало понимал он еще этих римлян, которым удивлялся. Скорбная весть о Гераклее не лишила их мужества, напротив, она лишь возбудила в них весь избыток нравственной энергии, каковой ни один народ никогда не обладал уже в более высокой степени. Сенаторы, конечно, ревностно совещались, но отнюдь не о мире. «Не римляне, — сказал К. Фабриций, спаситель Фурий, — побеждены, а Левин». Консула однако не сменили; решились послать ему свежие войска. Не лишив его своего доверия, сенат восстановил этим также всеобщее доверие к нему. Решено было снарядить два новых легиона; их предполагалось собрать не рекрутским набором, я из добровольцев. Когда герольд стал вызывать охотников, готовых жертвовать жизнью за отчизну, то народ стал записываться гурьбой. Новые войска немедля отправились в Капую. Город привели в оборонительное состояние; пуще всего пытались высвободить легионы в Этрурии; Вольском и Вольсинию были предложены, без сомнения, самые выгодные условия; необходимо было согласиться на уступки, так чтобы их не соблазняли более ни союз с Пирром, ни возможные от того успехи. Благодаря этому консул Корунканий мог вернуться для обороны города. Все, оказавшиеся на берегах Тибра, были вооружены для встречи царя. Он и в самом деле подходил уже к Капуе. Левин между тем перешел с апулийской границы на север, опередив его; он присоединил к себе два новых легиона и занял Капую. Царь во главе своих войск и соединенных с ним теперь союзных ратей атаковал город, однако не мог взять его. Он напал на Неаполь, но также безуспешно. Пирр не знал еще о заключенном с этрусками мире; он спешил и с ними также войти в непосредственные отношения. Царь прошел но Кампании, опустошая и разоряя край. Минуя путь через Террацину, которую Ленин прикрывал из Капуи, он по латинской дороге направился в страну герников. Поля по берегам Лириса были опустошены и разграблены, Фрегеллы взяты приступом и разрушены. Пирр находился в тех местах, которые двадцать пять лет тому назад за ужасное сопротивление Риму поплатились такою же ужасное карою; тогда расторгнуты были их исконные общины, уничтожено было их политическое существование; они поэтому приветствовали царя как избавителя от позорнейшего рабства. Не подлежит, конечно, сомнению, что все это совершилось таким образом: он вступил в Анагнию; римлянам, по-видимому, не удалось при посредстве гарнизонов и заложников отнять у него мелкие города, лежавшие между Анагнией и Фрегеллами. Он двинулся к Пренесте; сенаторы этого города лишь за несколько месяцев тому назад отведены были в Рим и умерщвлены в казначействе. Цитадель города считалась недоступной, но она сдалась царю. Войска его двинулись уже за город; перед ними раскинулась равнина, а там, менее нежели в четырех милях перед ними, показались холмы Рима. Тут положен был предел греческому оружию.
Пирра известили о том, что этруски заключили мир и что консул Корунканий со своими легионами стоит в Риме. Решиться ли ему на битву у ворот города? Если ему удастся победить, то городские стены все-таки послужат оградою врагу, потом на выручку подойдет еще Левин со всеми предкреплениями, какие успеет присоединить к себе в древних верных местностях по Аппиевой дороге. Пирр сознавал, что ему не справиться с двойным натиском, с отчаянной борьбой таких врагов, с какими он успел ознакомиться на берегах Сириса; если ему не удастся победить, то для него все пропало. А может быть, подходя к Риму, он уже вступил в переговоры; сенат без сомнения отверг их. Не засесть ли Пирру в тех горных местах и, осаждая менее значительные города, не завладеть ли еще большим пространством? В этом виделось мало проку, а остаться здесь долее было бы в высшей степени опасно: местность была опустошена; она не могла долгое время кормить войско, за которым тащилось множество пленных; эпироты утомились от бесплодных переходов и были крайне недовольны; они не щадили даже имущества союзников; дальнейшее пребывание в крае угрожало разладом, даже отпадением, и вследствие возраставшего оскудения добычи нарушалась сама дисциплина в разноплеменном войске. Царь в это время находился между легионами в Риме и в Кампании; мало того, в крайнем случае к ним могли присоединиться еще войска из Самнии, и тогда Пирр внутри Италии был бы отрезан как от юга, так и от моря.
Царь поневоле решился отступить. В таком случае, конечно, граждан Пренесте, Анагнии, герников, всех друзей пришлось предоставить мести Рима; несмотря на отчаянное их положение Пирр, не мог отменить свое решение. Он провел свое обремененное добычею войско назад в Кампанию той же дорогой, по которой пришел. Слоны были уже отправлены вперед, То, что Корунканий со своими легионами шел вслед за ним по кратчайшей Аппиевой дороге и оттуда то и дело тревожил его войска, понятно само собою, хотя авторы и умалчивают об этом.
Когда царь вступил в кампанскую равнину, то увидел, что Корунканий соединился уже с Левином. «Уж не с гидрой ли мы воюем!» — воскликнул Пирр. Он выстроил войско в боевой порядок, велел, как гласит предание, поднять бранный клик и ударять копьями о шиты; трубные звуки и рев слонов вторили этому вызову на бой. Однако римляне отзывались еще более громким, более отважным боевым кликом, и царь счел за лучшее уклониться от битвы со своими за свою добычу опасавшимися воинами; распустили слух, будто жертвы не благоприятствовали. Труднее понять, отчего Левин без помехи пропустил его мимо себя; одно только ужасное воспоминание о гераклейской битве и справедливое опасение в виду соединенных с тех пор с Пирром италиков могло побудить его к такой крайней осторожности. Пирр беспрепятственно двинулся далее и расположился в Кампании на зимние квартиры. Пока воины царя по обычаю родного края прогуливали там свою богатую добычу, в то же время сенат велел разбитым при Сирисе легионам в наказание расположиться станом под Ферептином, прозимовать в палатках и не ожидать никакой помощи, пока они не овладеют городом. Вновь навербованные два легиона остались, вероятно, в Капуе.
Время зимовки прошло в переговорах. Хотя они известны всему свету, однако в отношении подробностей, взаимных условий, хронологии многое остается еще под сомнением. Это были посольства Фабриция и Кинея. О важнейших затруднениях упомянем в примечаниях: самая суть крайне разукрашенных преданий сводится к следующему.
Пирр в эту кампанию захватил много римских военнопленных, частью в битве при Гераклее, частью гарнизоны городов, взятых приступом, вроде Фрегелл, или добровольно сдавшихся, вроде Локр. Сенат решился вступить с Пирром в переговоры касательно обмена или выкупа; для этого он избрал К. Фабриция, спасителя Фурий, П. Корнелия Долабеллу, победителя сеннонов, и К. Эмилия Панна, усмирителя бойев, все консульских сановников, достойных представителей римского имени перед греческим царем. Пирр принял их в Таренте со всеми почестями. Это послание он счел желанием римлян сблизиться с ним и надеялся получить предложения о мире. Однако послам предписано было только переговорить касательно пленных. Пирр совещался со своими доверенными лицами; по свойственному ему нраву он, очевидно, хотел бы отнестись с царским великодушием к народу, которому удивлялся; вместе с тем в эту первую кампанию ему пришлось убедиться, что Рим нельзя уничтожить подобно греческим республикам, ни захватить врасплох, и что было бы выгоднее заключить по возможности скорее мир, чем продлить войну.
