— Завтрак? — переспросил секретарь, казалось, само слово было ему совершенно чуждо. — У нас нет времени на подобные мелочи. Вам следует знать, гренадер номер семьдесят семь, человеку следует употреблять пищу не только для тела, но и для разума.

— От такой пищи мой разум скоро впадет в маразм.

Мою реплику секретарь одарил молчаливым презрением. Да, я жалкая смертная, но кормить-то меня надо!

Хозяин гостиницы нас не обманул. Контора адвокатов находилась в единственном четырехэтажном доме города. «Похоже, дом богатых гномиков», — решила я, задирая вверх голову. Внешне здание отличалось только размерами, дизайн не выбивался из общей кучи. Возле парадной лестницы висела позолоченная табличка с гравировкой: «Адвокатская контора „Тюдор&Енвер“». В приемной конторы нас встретил молодой человек, с ужасом во взгляде разбирающий ящики с документами. Видимо, он пытался навести в них порядок. Приметив нас, он отвлекся от своего гиблого дела и проводил в кабинет. Оказалось, господин Енвер давно почивал, в конторе остался только господин Тюдор. Кабинет адвоката был обставлен со всем шиком. Богатый книжный шкаф из темного дерева, причудливой формы письменный стол с кучей ящиков, два удобных стула, кожаный диван, пара непонятных картин на стенах и махровый ковер. Усевшись, — Ландыша я предусмотрительно привязала на улице к фонарному столбу (надеюсь, его не украдут), — я принялась рассматривать самого господина Тюдора. Полный мужчина лет шестидесяти, в дорогом костюме, с сияющей лысиной и умным взглядом из-за круглых очков в золотой оправе. Он вольготно расположил свое бренное тело в полустуле-полукресле, на выпирающем животе у него громоздилась ароматная чашка чая вместе с блюдцем. «Господин адвокат не бедствует… и не голодает», — с завистью подумала я.

— Думаю, вы знаете, зачем мы здесь, — начал секретарь.

— Разумеется. Боюсь, господин Рант, дела с передачей наследства покойного господина Соверена вашей организации обстоят не так просто, как нам всем хотелось бы, — ленивым голосом, растягивая слова, проговорил адвокат, прихлебывая из чашки.

— Просто превосходно! Взять во внимание то, что все условия с покойным обсуждались десять раз! У господина Соверена в последнее время имелись трудности, касающиеся работы его фабрики. Он не был в состоянии справляться со всеми проблемами самостоятельно. Так как господин Соверен долгое время спонсировал Западное отделение гренадеров, он договорился с нашим начальством о передаче прав на владение фабрики Отделу. Все было согласовано, но, к сожалению, господин Соверен не успел подписать соответствующих документов: он скончался. Отдел получил информацию, что господин Соверен, видно чувствуя свою близкую кончину, составил новое завещание, в котором оставляет ЗОГу все права на владение фабрикой. Все предельно точно и ясно. Неожиданно от вас приходит извещение о том, что с завещанием возникли какие-то проблемы; замечу, какие — вы не уточняете. Наше начальство тут же отреагировало и направило меня на разрешение данной проблемы. Теперь, беря во внимание все мною сказанное, я немедленно жду от вас точного и подробного объяснения возникшего у вас форс-мажора, — закончил Вальтер с вызовом в голосе.

— Я понимаю ваше недовольство, господин Рант, прекрасно понимаю. Поверьте, я возмущен не меньше вашего. После смерти господина Соверена мы обнаружили пропажу.

— Только не говорите, что пропало завещание.

— Нет, завещание находится у меня в целости и сохранности, — господин Тюдор похлопал по ящику стола. — Права на владение фабрикой пропали. Вы осознаете, что без этих документов, даже имея согласие господина Соверена, записанное в завещание, фабрика не может перейти к вашей… хм, фирме? Это будет незаконно.

— В высшей степени восхитительно, — едко прошипел Вальтер. Мне стало жутко. — Хочу узнать, куда же могли пропасть эти бумаги?

— Я тоже хочу. Но чего не знаю, того не знаю. Завещание — все, что передал мне покойный. В других документах, хранящихся у нас в конторе, ничего нет. Господин Соверен не отличался особой аккуратностью. Возможно, вам удастся отыскать документы в архивах фабрики или же у него дома. Не исключаю, что они могут валяться где-нибудь под диваном. Господин Соверен мог думать только о работе, забывая все на свете. Чудесный был человек, все его здесь любили. Пусть земля ему будет пухом, эх. Мой помощник выдаст вам ключи от фабрики и дома.

— Благодарю вас, — со сталью в голосе поблагодарил секретарь. От подобной благодарности лично у меня пошел мороз по коже. — Так и поступим.

Оказалось, что длинный глухой забор, тянувшийся по одной стороне улицы, был территорией фабрики. Сама фабрика брала не ввысь, а вширь, из-за забора выглядывала только макушка. Ворота, ведущие на ее территорию, оказались чугунными, массивными, с гравировкой в форме пятилистного цветка на засове. Наверное, той самой загадочной босвеллии. Вальтер дернул засов, и ворота со скрипом распахнулись, открывая перед нами проход в святая святых столярного производства.

— Буррр, — не вовремя раздалось на округу, прерывая всю важность момента.

— Что это за звук?

— Какой звук? — попыталась изобразить я полное непонимание и глухоту.

— Буррр, — предательски протянул мой живот.

— Этот звук.

— Простите, я вчера не ужинала и сегодня не завтракала. Мои кишки бунтуют.

— Давайте оставим ваш ливер в покое, — морщась, попросил секретарь. — Значит, вы проголодались. Пожалуй, это моя вина. Погрузившись в работу, я совсем забыл о ваших потребностях. Прошу принять мои извинения. Думаю, на фабрике ваша помощь мне не понадобится. Вы ведь совершенно не представляете себе, как должны выглядеть эти документы?

Я отрицательно покачала головой.

— Как я и предполагал. Пока я занимаюсь делами на фабрике, можете позавтракать, да и взять на сегодня отгул. Толку от вас мне все равно не будет, — подумав, решил Вальтер.

При слове «отгул» мои глаза засияли. Неужели я дождалась от этого бюрократического бронтозавра хоть каплю понимания и человечности? Да ради такого дела я и все напасти утра перенесу!

— Тогда я побежала, а то без меня все вкусное съедят! Огромное спасибо за выходной! — Отсалютовав секретарю, я поспешно скрылась вниз по улице. Вдруг передумает.

— И все-таки это дыра, — угрюмо протянула я, засовывая одну сушку себе в рот, а другую собаке.

Ландыш с хрустом прожевал угощение, громко чихнув в подтверждение моему мнению. Так называемые питейные заведения оказались вовсе не питейными; все, что я смогла раздобыть, было пара булочек и пара бутербродов, которые мы, разделив по-братски, тут же съели вместе с собакой. Теперь, сидя на скамейке, мы давились сушками, пустыми глазами смотря на стелющийся по дороге туман. Тоска зеленая.

— Здравствуйте, милая девушка, позволите присесть с вами рядом? — спросил появившийся из тумана пожилой мужчина с палочкой в руках. — Если ваша собачка, конечно, подвинется.

Я посмотрела на «собачку», высота которой в холке составляла семьдесят два сантиметра, а вес девяносто килограммов. Ландыш одарил мужчину презрительно-равнодушным взглядом.

— Да-да, садитесь. Щас я его подвину, — с этими словами я взяла дога себе на руки. Ух, тяжелый кабанчик. По-моему, он весит больше девяноста килограммов. Все, сушками больше не кормлю. Ландыш, воспользовавшись сменой позиций, положил свою морду мне на голову. О-очень удобно. Только не слюнявь ее, ради всего святого! — Пожалуйста, присаживайтесь.

— Благодарствую. — Мужчина с кряхтением опустился на скамью. — Старые кости. Приятно увидеть среди этих развалин симпатичную девушку. Вы не против, если я посижу с вами пару минут, подышу свежим воздухом?

— Не против. Воздуха мне не жалко.

— Воздух, он здесь все еще свеж. Я хорошо помню те времена, когда улицы города были полны жизни. Нельзя было и сотни шагов пройти, не поздоровавшись с хорошим знакомым… Да. Все изменилось. Наш городок не тот, что раньше. Совсем не тот… — мужчина покачал седой головой. — Молодежь уезжает из Босвелла в более перспективные города. Нельзя их винить, каждому нужно зарабатывать себе на хлеб, правда? На фабрике Соверенов теперь нет работы; возможно, скоро и самой фабрики не будет. Быть отрезанным от большого мира не так уж и приятно, вы мне поверьте! Остается только покой, но и покой быстро надоедает. Плохо, когда он приходит раньше смерти, ведь как бы ни хотели, мы все равно к нему придем.