Так или иначе, но преодолев заграждения русские ворвались в укрепление. Что имение происходило в редуте — неизвестно. Тот, кто мог об этом рассказать, вероятно не выжил Те, кто успел уйти, или молчали, или валили на тех, кто побежал первым. Единственным доступным источником может быть рассказанное Вудсу — неким английским офицером, командовавшим в укреплении №1 артиллерией По его словам, защитники были солдатами никудышными, многие пожилые, другие совсем юнцы.{442} Пока русские ограничивались артиллерийским обстрелом, они отбивались стойко, но как только их пехота прошла линию заграждений и была готова ворваться в укрепление, запаниковали.

Англичанин прав лишь отчасти. Турки продержались, может быть, еще какое-то время, но все изменило взятие с. Комары Днепровским пехотным полком, которое не только ставило их под угрозу мощной атаки с фланга, отрезания пути отхода, но и, соответственно, полного истребления Правда, даже в этой ситуации турки не бросились врассыпную сломя голову. Им удалось огнем артиллерии нанести днепровцам потери. В их числе первый русский офицер, погибший в этот день: капитан Днепровского пехотного полка Яков Джебко (Джебка).{443} По данным севастопольского исследователя сражения у Балаклавы Г Мешковского — прямым попаданием артиллерийского снаряда в голову.{444} Смерть конечно, странная, но копаться в ее деталях не будем.

Судьбу первого укрепления решила атака Азовского пехотного полка. По приказа Семякина, лично возглавившего бригаду,{445} прикрывшись густой цепью стрелков (2-я I рота 4-го стрелкового батальона под командованием капитана Калакуцкого,{446} а за ней в ротных колоннах развернули еще 2 батальона{447}), пехота вышла на 150 шагов к укреплению.

Полковник барон Вильгельм Миронович Криденер{448} атаковал разумно, стараясь не терять людей: «…Ротные колонны первой линии быстро подошли к подошве возвышения и, по знаку полковника Криденера, с криком «ура!» стали подниматься к укреплению. Ни значительная крутизна, ни меткий батальный огонь штуцерников с редута ни на минуту не остановили храбрых батальонов азовцев.

Солдаты, видя офицеров впереди, смело бросились на амбразуры — и начался рукопашный бой. Турки, известные своею храбростию при защите укреплений, не устояли. Мужество и быстрота атаки наших войск увенчались блистательным успехом».{449}

В 7.30 все было кончено: «…знамена азовцев …водружены на главной укрепленной горе, а вместе и два соседних укрепления очищены от неприятеля».{450} Все находившиеся в редуте орудия стали трофеями победителям.

Русские бесспорно победили. Досконально исследовавший Крымскую войну венгерский генерал Клапка отметил, что первая атака русских в сражении у Балаклавы «была полностью успешной».{451} Турки, хотя и «…известные своей храбростью при защите укреплений, не устояли».{452}

Но своей гибелью турецкие пехотинцы и артиллеристы, можно сказать, спасли Английскую армию от более тяжелых последствий. Не имея ни малейшего шанса получить от нее помощь, они дали союзникам главное, что требовалось от них — время.

Взятие укрепления и судьба защитников

Что же произошло на редутах, после того как туда ворвалась русская пехота? Упомянутый английский артиллерист утверждал, что солдаты потеряли голову и начали быстро поддаваться панике.{453} Кстати, интересно, а как он остался цел? Похоже, он и был одним из тех, кто сразу устремился к Балаклаве.

Когда азовцы перевалили за бруствер бой перешел в резню: офицер Морской бригады Хейт говорил, что турки выдержали не более 5 минут.{454} Но даже это было много.

^{Рядовой Бугского уланского полка. 1852–1855 гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.}

Кажется, основания для такого поведения у османских солдат были. Военный опыт турецких кампаний показывал, что ничто так не раздражал: русского пехотинца в борьбе с османами, как их упорное сопротивление особенно если оно сопровождалось большими потерями. Турки имели привычку не сильно церемониться с попавшими в их руки русскими ранеными и пленными. Недаром в середине XIX в. считалось, что «…чем менее культурен народ, с которым ведется война, тем легче ожидать, что наши пленные, как здоровые, так и раненые (последние в особенности), будут замучены или престо приколоты».{455}

Естественно, и мы об этом уже не раз говорили, что им платили той же монетой — с турками по-другому не получалось. Другого способа подавить волю к сопротивлению у противника, зубами вцепившегося в позицию, не было. В этом смысле при Балаклаве туркам не особенно повезло. Они столкнулись с 12-й пехотной дивизией, у которой с турками были старые, замешанные на большой крови, счеты.

Редут №1 атаковал Азовский пехотный полк, 1-й батальон которого вел опытный майор Леонард-Максимилиан Игнатьевич Фредро. Во время войны с Турцией 1828–1829 гг. полк участвовал во взятии Браилова, действовал у Эски-Стамбула, в сражении при Куртепэ, за бесстрашную атаку в котором начальник отряда назвал азовцев «бешеными». Под Адрианополем в полку осталось едва 100 чел.

Другой полк дивизии, Одесский егерский, в той войне с Турцией принимал участие в осаде крепости Браилов и блокировании Шумлы. 18 сентября 1828 г. у горы Курье-Тене одесцы приняли участие в атаке «безумной храбрости» против превосходящих сил турок. По свидетельству немецкого фельдмаршала Мольтке-старшего, эта атака «является одним из самых блестящих дел войны 1828-го, и в нем русский солдат покрыл себя славой».

В 1854 г. в строю полков могло быть лишь несколько штаб-офицеров, участников той кампании, но солдатская молва надежно хранила память и потому новое столкновение в бою с жестоким противником грозило такой же жестокой местью. Прошлое освежили во время Дунайской кампании 1854 г., в которой полки 12-й дивизии участвовали в нескольких жесточайших столкновениях с турками.

Тот же Одесский егерский полк в ожесточенном бою у Четати 25 декабря 1853 г. почти весь вышел из строя, выручая Тобольский пехотный полк. Пройдя за два часа 12 верст, полк атаковал превосходящие силы противника. Турки были разбиты и отброшены за Дунай. Опоздай полк хоть на полчаса, тоболыцы были бы полностью истреблены. Из боя солдаты вынесли раненного двумя пулями и тяжело контуженного осколками ядра тогдашнего командира полка, предшественника на этом посту полковника Скюдери, генерала Жигмонта, который за проявленное в этом сражении мужество получил золотую шпагу, украшенную бриллиантами, с надписью «За храбрость». 18 офицеров и 60 солдат полка были также награждены боевыми наградами.

И Четати, и другие, предшествовавшие Балаклавскому сражению события, укрепили у русских мнение, что иначе как штыком и повальным убийством говорить с турками нельзя. Подобную репутацию османские солдаты «сделали» себе сами. Низкий уровень развития солдат, подогреваемых религиозным фанатизмом, стал виновником варварски жестокого и зверского отношения к убитым, раненым и пленным противникам.

Многие солдаты и офицеры 12-й дивизии участвовали в тяжелейших боях под Силистрией. Многие знали, что после отражения штурма Араб-Табии турки отрезали головы более чем 60 убитым в надежде получить награду, но перед ними закрыли ворота (в городе заправляли англичане, не одобрявшие подобные мерзости). Грешили этим «промыслом» не только неуправляемые иррегулярные башибузуки, но и солдаты регулярной армии: «турецкий солдат очень любит головы и никак не может понять возможности сражаться, не снимая голов с плеч своих неприятелей».{456}

При Четати множество раненых одессцев было турками добито самым изуверским образом. Два офицера, майоры Стефанский и Поздняков, мало что были заколоты в беспомощном состоянии, но еще и подверглись глумлению. Последнему отрезали уши, затолкав их в рот, и изрубили тело саблями.{457} Участник Четатского сражения вспоминал: «Наших раненых турки добивали, снимали с них сапоги, амуницию и хорошие шинели».{458}