Друзья, задрав головы, молча наблюдали за восхождением д’Артаньяна.

Из всей четверки один только Портос знал, что Алексей с детства патологически боится высоты и именно поэтому решил заниматься альпинизмом. На его счету – покорение нескольких горных вершин. Поташев приучил себя идти навстречу своему страху. Но было то, чего не знал даже друг детства – Валера Белогор. Когда у д’Артаньяна случались периоды депрессии, когда служебные и личные обстоятельства складывались в узел неразрешимых противоречий, он пытался решить проблему порцией адреналина. Помогала езда на высокой скорости по безлюдной загородной трассе, поход на захватывающий футбольный матч или, как сейчас, подъем на какую-то верхотуру, куда залезть – а особенно слезть – было делом совсем не простым. Но зато адреналин начисто выбивал из организма архитектора тревогу, тоску и самоедство. Пока Алексей сидел на верхней точке аркады, его друзья за итальянским десертом – тирамису и кофе – обсуждали планы на Новый год. Где гулять, было понятно: у Белогора, в одном из его сетевых ресторанов. Оставалось только решить, куда ехать на зимние каникулы. Из-за того, что Поташеву нужно к Рождеству сдавать объект, зáмок алкогольного магната, первоначальный план – поехать вчетвером кататься на лыжах – похоже, придется отменить. Ехать же без Алексея друзьям не хотелось.

Д’Артаньян сидел на верхотуре и думал о том, что привычный способ убежать от проблем на сей раз не сработал. И дело было вовсе не в Топчие и не в этом злополучном скелете в шкафу. Дело было в Лизе. Сколько бы он ни гнал от себя мысли о ней, они возвращались с навязчивостью, с которой он никак не мог справиться. Алексей устроился на самом верху, свесив ноги с двух сторон железной дуги, опираясь спиной о верхнюю часть арки, укрепленную бетонным каркасом. Он разместился в самом неудобном для размышлений месте, но мысли о Лизе были настолько важными и личными, что ему просто необходимо было побыть одному.

Вскоре он спустился с арочного пролета, выпил с друзьями на посошок и отправился домой, в холостяцкую квартиру. Лежа в темноте, он продолжал думать о ней, представляя себе, чем она может быть занята. Так и заснул, пожелав себе, чтоб она ему приснилась…

Поташев спал, и ему снилась картина Иеронима Босха. «Извлечение камня глупости» или, как она еще называлась, «Операция глупости».

Почему-то во сне он вспомнил, что видел эту картину в музее Прадо в Мадриде.

На первый взгляд в этом произведении была изображена обычная, хотя и опасная операция, которую хирург проводил почему-то под открытым небом, водрузив себе на голову воронку. В качестве пациента Поташев увидел себя. Это ему делали трепанацию черепа и извлекали «камень глупости». Во сне ему было совсем не больно. Наоборот, его разбирало любопытство. Он глядел на женщину, ассистентку хирурга, у которой на голове лежала книга. Как понимал спящий Алексей, это был символ невежества, демонстративная лженаука. Ему во сне вообще все символы и шарады Босха казались совершенно очевидными. Если в жизни он ломал голову над загадочными картинами нидерландского гения и чаще всего не находил ответов на свои вопросы, то во сне все было так ясно, что Поташев просто наслаждался своим пониманием мастера северного Возрождения.

Перевернутую воронку, надетую на голову хирурга, архитектор толковал так, что хирург был совсем не специалистом в своей области и, пожалуй, вместе с «камнем глупости» мог вырезать пациенту и часть мозга, но Поташева собственное здоровье во сне почему-то совсем не тревожило. Он вспомнил, что голландское выражение «иметь камень в голове» означало «быть глупым, безумным, с головой не на месте». Во сне, как и на картине, вопреки ожиданиям извлекался не камень, а цветок, и это слегка озадачило спящего Алексея. Он присмотрелся к цветку повнимательнее – это оказался тюльпан. Но, в отличие от того, что было изображено на картине, хирург не удалял тюльпан из головы пациента, а, полюбовавшись на него, зашивал его обратно больному в голову. Здесь и таилась разгадка – тюльпаны больше всех прочих цветов любила Лиза Раневская. Из этого следовал очевидный для Поташева вывод, что он пытается удалить из своей головы воспоминания о Лизавете, но это невозможно, поскольку они в его голову зашиты весьма прочно.

В аудитории стояла жуткая тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Профессор Острем, преподавательница зарубежной литературы, спросила, глядя в стол:

– Кто любил Дездемону?

Аудиторию, где собрались экзаменуемые студенты, охватил тихий трепет.

– Отелло, – отвечал Стас Топчий, не сводивший пристального взгляда с грозной ученой дамы.

– А еще кто? – Острем подняла на него холодные скандинавские глаза.

– Кассио? – В ушной раковине Стаса притаился невидимый, телесного цвета наушничек, подсказывающий правильные ответы. Черная масса волос шапкой закрывала лоб и уши парня.

Профессор перевела взгляд за окно, на холодное осеннее небо. Ей хотелось побыстрее принять экзамен у этих папенькиных сынков, приезжавших в вуз на «ягуарах», БМВ и «ауди», и поскорей оказаться в своей тесной квартирке с двумя любимыми котами. Она произнесла, подавив зевок:

– А еще? Говорите, говорите быстрее.

Топчий-младший немного замялся, дожидаясь подсказки, и, услыхав ее, бодро ответил:

– Еще Яго любил Дездемону.

– Да, и я тоже так думаю, хотя Шекспир об этом прямо не говорит. Давайте свою зачетную книжку, – удовлетворенно сказала Острем. «Для режиссера будущих дебильных ситкомов вполне достаточно. Может, он даже читал краткий пересказ пьесы в Интернете».

Стас победной поступью вышел из института. В свои двадцать три года он выглядел на все двадцать семь и внешне напоминал героя сериалов, плейбоя и мачо: даже теперь, в зимнюю пору, красиво загорелый (что выдавало в нем постоянного посетителя соляриев), с роскошной гривой вьющихся черных волос, с накачанным телом, упругие мышцы которого угадывались под одеждой. Его машина – ярко-красный «ягуар» – была слегка припорошена снегом и, казалось, вся лучилась переливами кристаллов Сваровски.

Парень вынул из уха «подсказчицу» и направился домой, где семья уже готовилась отметить удачно сданный экзамен сына.

Дом винного магната, точнее, этаж в старинном доме на улице Горького, был, согласно желанию заказчика, разделен на две половины – женскую и мужскую. Перепланировкой и архитектурным образом этого жилища тоже занималось архитектурное бюро Поташева.

Женская половина апартаментов, предназначенная для жены и дочери, напоминала роскошную шкатулочку. Она была выполнена в уютном и интимном стиле, известном как стиль рококо. В этом игривом кокетливом слове, кажется, была заключена вся суть женской половины семьи. Ее философией была игра, карнавал и бесконечный праздник. Этот дамский уголок для прекрасного, хотя и слабого пола, состоял из гостиной с камином, милой спаленки дочери, небольшого тренажерного зала, сауны, ванной с туалетом, массажного кабинета и небольшой кухоньки.

В дизайне всех помещений господствовал прихотливый орнаментальный ритм. Линии декора стен и мебели причудливо изгибались, текстура предметов говорила о тяге ко всему натуральному. Натуральным было дерево с инкрустациями, а также камень, украшенный резьбой с гирляндами цветов, раковинами, фигурками амуров. Интерьеры были решены в мягких пастельных тонах, они оставляли впечатление изящества и легкости. Хозяйка дома не поскупилась, наполнив свою часть квартиры старинной бронзой, картинами, живописными панно в затейливых рамах и зеркалами, зеркалами, зеркалами… Вся эта роскошь была щедро покрыта позолотой и в сочетании со светлыми стенами создавала тот самый утонченно-роскошный стиль, который так импонировал жене олигарха – Марте Васильевне Топчий. Самой любимой комнатой хозяйки дома была гардеробная, большая и продуманная. Шкафы, полки для обуви, шляпные коробки, отделения для сумок – их содержимое доставляло удовольствие и радость владелице.