Город Сидней носил характер портового города. Южная часть отделялась от северной бухтой Порт-Джексон, который вреза́лся в сушу языком десятикилометровой длины, тянувшимся вплоть до устья реки Парраматта. Сильно изрезанный берег изобилует здесь десятками заливов и бухточек.

Наши путешественники остановились на берегу, чтобы полюбоваться видом северной части города, расположенной на противоположной стороне бухты Порт-Джексон. Они уселись на скамьях посреди большого парка, сплошь заросшего кустарником и пальмами.

– Ну как, Томек, нравится вам наш Сидней? – спросил Гарт.

– Не в обиду Бентли, надо признать, что Сидней, пожалуй, красивее Мельбурна. Здесь не столь правильная и симметричная застройка, как в Мельбурне, поэтому город выглядит живописнее, – ответил Томек.

– Если так, то, может быть, вы решите поселиться здесь? Я могу предложить вам хорошую должность в управлении парка Таронга.

– Ничего из этого не выйдет! Я как-то пытался задержать Томека в Мельбурне, – вмешался Бентли. – В ответ он пригласил меня в Варшаву после того, как Польша получит независимость.

– Что ж, с течением времени суждения меняются, – со смехом сказал Гарт. – Часто на такое изменение влияют личные обстоятельства.

Томек покраснел, а Гарт добавил:

– Не спешите с ответом. Я возобновлю свое предложение после возвращения экспедиции из Новой Гвинеи.

– Спасибо, я подумаю, – ответил молодой человек.

– Как пить дать, Томек готов сесть на мель, – зычно шепнул на ухо Смуге капитан Новицкий.

– Мне тоже очень нравится Сидней, – бойко заявила Салли. – Сюда обязательно надо перенести столицу Австралийского Союза.

– Ого, вашими устами говорит жительница Нового Южного Уэльса, – возразил Бентли, поддерживая спор между Мельбурном и Сиднеем о том, какому городу быть столицей Австралийского Союза, основанного в 1900 году.

– Вы убедитесь, что в будущем Сидней станет еще красивее[40], – сказал Гарт. – Я слышал о проекте, который придаст городу еще большую монументальность и красоту. Я думаю о проекте постройки колоссального моста, который соединит южные районы города с северными[41].

– Каждый кулик свое болото хвалит, – громогласно заявил Новицкий. – Но нигде нет такого города, как наша старая Варшава!

Путешественники вернулись на «Ситу» в прекрасном настроении. На яхте уже заканчивались последние работы по подготовке к выходу в море. Яхта была начищена до блеска. Везде пахло свежей краской.

Миссис Аллан была очень взволнована. Она ни на шаг не отходила от дочери, просила всех и каждого оберегать ее от опасностей. Ведь это был предпоследний день перед отъездом ее единственного ребенка в опасное путешествие.

Беседа друзей на яхте затянулась до глубокой ночи, но, несмотря на это, путешественники вскочили с коек на рассвете.

Захватив с собой Динго, они дошли до пристани, откуда на пароме переправились в северную часть Сиднея. В обществе Гарта они в экипажах отправились на пляж Наррабен. Все охотно искупались, не опасаясь нападения акул, так как пляж находился на берегу лагуны, соединяющейся с морем проливом, через который акулы не заплывали. Динго, которому порядком надоело пребывание на тесной яхте, прямо-таки ошалел от радости. Теплый солнечный день прошел весело и беззаботно.

Вечером все иллюминаторы яхты «Сита» ярко светились. Капитан Новицкий давал торжественный прощальный обед. На рассвете следующего дня корабль должен был сняться с якоря.

Яхта «Сита» на всех парусах шла по гладкому как зеркало океану. На руле стоял опытный моряк, индиец Рамасан, который уверенно вел корабль на север, точно по курсу, вдоль восточного побережья Австралии. Поэтому капитан Новицкий, хотя и выходил время от времени, словно по привычке, из каюты и поднимался на капитанский мостик взглянуть на полосу суши на западе, сразу же исчезал в навигационной рубке[42]. Он часто склонялся над картой, лежавшей там на столе; внимательно просматривал вахтенный журнал, куда дежурные офицеры обязаны были вписывать данные обо всем, что было замечено во время их вахты. Встречая в журнале свои поправки к несоответствующим морскому коду записям, капитан снисходительно улыбался, потому что вахтенными офицерами на «Сите» были его ученики по морскому делу: Вильмовский, Смуга и Томек.

Они уже многому научились. Во время рейса с Дальнего Востока в Индию и потом в Австралию они принимали деятельное участие во многих работах на яхте. В трудной и ответственной профессии моряка до сих пор только Томек мог похвастаться серьезными успехами. Даже капитан Новицкий не мог найти в записях Томека, сделанных во время вчерашней вахты, каких-либо ошибок. А записано было вот что:

Из дальнейших записей можно было убедиться, что «Сита» около двенадцати часов назад оставила за собой мыс Санди-Кейп на северной оконечности острова Фрейзер в ста семидесяти милях от Брисбена. Капитан Новицкий сделал нужные расчеты и определил положение яхты на карте. Оказалось, что яхта прошла уже три четверти пути, то есть триста двадцать пять морских миль от Брисбена до Рокгемптона на реке Фицрой. Это был последний порт на австралийском материке, в котором должна была задержаться «Сита». По расчетам капитана Новицкого, «Сита» придет в Рокгемптон утром следующего дня.

На рассвете почти весь экипаж «Ситы» поднялся на палубу яхты, чтобы в блеске безоблачного дня полюбоваться южной оконечностью Большого Барьерного рифа, или, как его еще называют, Большого Кораллового барьера[46]. С тех пор как в 1770 году англичанин Джеймс Кук прошел через рифы Большого Кораллового барьера и очутился во внутренних водах материка, барьер этот считался одним из чудес света. Как раз «Сита» проходила по естественному широкому каналу, левый берег которого был австралийским материком, а правый состоял из множества островов, разбросанных в Коралловом море.

Салли Аллан впервые довелось увидеть грозные коралловые рифы Большого барьера, вызывающие такой страх у всех моряков. Поэтому она, сгорая от любопытства, подбежала к Томеку, стоявшему у правого фальшборта[47].

– Томми, как называются эти живописные острова? – спросила она, придерживая за ухо Динго, ласкавшегося у ее ног. – Далеко ли еще до рифов?

– Это так называемая группа Козерога, по-латыни Каприкорн, а мы идем по проливу Каприкорн, моя красавица, – весело ответил Томек, подражая голосу капитана Новицкого. – Ты спрашиваешь, далеко ли до рифов? Вот они, присмотрись-ка хорошенько, только не высовывайся слишком далеко за борт, а то еще свалишься в воду.