– А я думаю, что сейчас он как раз есть.

– Вот именно. Думаете. Поэтому и возникает страх. Страх у вас в голове, в ваших мыслях. И паук тут совершенно ни при чем.

Беру себя в руки и говорю:

– Окей. Давайте.

Он снова открывает стакан и медленно переводит его в горизонтальное положение. Паук начинает перебирать лапками с неимоверной быстротой, и это приводит меня в ужас. Изо всех сил стараюсь не зажмуриться и смотреть, как паук перебегает из стакана на заботливо подставленную терапевтом руку. Подавляю желание вскочить и убежать. Чувствую, как по спине, вдоль позвоночника, ползет одна, потом другая капелька пота. Холодного пота. Заставляю себя сидеть и смотреть. Паук останавливается и замирает на ладони терапевта воплощенным кошмаром – со своими паучьими лапками, каким-то пушком и прочей непереносимой гадостью.

Снова пытаюсь собраться, используя методы, которым обучилась за последние недели. Все внимание на тело, как учили, это позволит мне обрести неестественное самообладание. Отклонив верхнюю часть туловища до предела влево, сижу, скорчившись на дальнем краю кушетки. И спрашиваю себя: разве этого ты хотела – как кролик перед удавом? Или ты сможешь сделать это сейчас и потом в будущем. И я выпрямляюсь, расправляю плечи, поднимаю подбородок. Протягиваю руку и киваю человеку с пауком: давай. Пальцы дрожат, но руку не убираю.

– Вы в порядке? – спрашивает он.

Молча киваю, изо всех сил стараясь унять дрожь в пальцах.

– Все ясно, – говорит человек с пауком и начинает приближать свою руку к моей. Какое-то время паук сидит на месте неподвижно. Рассматриваю его. Толстые мохнатые лапки, упитанное тело, тоже почти все мохнатое, с одним маленьким лысым пятном посередине спины. Лапки полосатые, черные и светло-коричневые, черные и светло-коричневые с оранжевыми шерстинками в глубине. И тут мне приходит на ум, что такого никогда не было. Вот сидит паук, спокойно на ладони у терапевта, и я думаю, что смогу.

И тут он начал двигаться. Отвратительное зрелище. Под ложечкой засосало, в глазах зарябило, но я сижу неподвижно, совершенно неподвижно, и эта тварь переползает на мою ладонь. Первые прикосновения его лапок к ладони вызывают панику, но я продолжаю сидеть неподвижно. Паук-птицеед ползет по моей руке. Чувствую его тяжесть, чувствую, как он перебирает лапками, как потом елозит мохнатым брюхом по тыльной стороне ладони. На мгновение приходит мысль: а если он посеменит дальше, по руке, на плечо, на шею, налицо? – но он остановился на месте. Только немножко переступает лапками. У меня на руке. Смотрю на него, вот он. И это не кошмар. Это реальность, это происходит прямо сейчас, и ты терпишь, это твой страх, и ты полна им, и ты терпишь. У меня кружится голова, хочется взять и упасть в обморок, но я не падаю в обморок. Я сижу. На руке у меня паук-птицеед. Он не двигается, просто смирно сидит, чего-то ждет. Я исследую свой страх. Мой страх – темный колодец, в который я свалилась. Я барахтаюсь на месте, пытаясь нащупать ногой дно, но пока не нащупала.

– Я его забираю? – спрашивает терапевт, и я выхожу из транса.

Сил хватает только на то, чтобы молча кивнуть. Он осторожно берет насекомое в пригоршню и усаживает в специальный контейнер, который ставит в спортивную сумку, с которой пришел.

Я смотрю на свою руку, чувствую, как бьется сердце, как пересохло во рту, как напряжены мускулы. Футболка, влажная от пота, липнет к телу. Лицо скривилось, как будто вот-вот заплачу, но слез нет, так часто бывает в последние годы, я плачу без слез, мучительные сухие рыдания.

Я сделала это.

Сижу в своем любимом кресле, смотрю в темноту за окном и жду восхода солнца. Опушка леса объята покоем. Так хочется увидеть в холодном свете звезд какое-нибудь животное, но все неподвижно. Только непрестанно – то тут, то там – ухают сычи.

Над верхушками деревьев – ясное звездное небо. Кто знает, есть ли там вверху на самом деле звезды? Звезды ведь могут быть с нами даже тогда, когда перестали существовать, – они светят нам и после смерти. Ведь если звезда находится на расстоянии тысячи световых лет, то после того, как она погаснет, по теории, свет ее будет доходить до нас еще тысячу лет.

Ничего мы не знаем. Ни в чем нельзя быть уверенным.

Отвожу взгляд от небесной тверди, сворачиваюсь калачиком в кресле, пытаюсь немного поспать. Позади интересный день и плодотворная рабочая ночь. Завтра важный разговор с экспертом, к которому надо тщательно подготовиться.

Скоро опять открываю глаза, ясно, что уснуть не получится. Вытягиваюсь в кресле – не усну, так хоть немного отдохну. Перед глазами луг у дома, опушка леса и сверкающий огнями берег озера. Долго вот так сижу. И думаю: мне только кажется, что звезды вроде бы чуть-чуть побледнели, а цвет неба начал слегка меняться. Вдруг за открытым окном грянул птичий щебет, так внезапно и разом, будто невидимый дирижер повелительно взмахнул перед пернатым оркестром своей палочкой, и понимаю: восходит солнце. Вначале появляются сияющие полосы на деревьях, а потом выплывает и оно само, победительное, пылающее.

Похоже на чудо. Отчетливо ощущаю, что нахожусь на маленькой планетке, которая несется с сумасшедшей скоростью в бесконечных пространствах вселенной, неутомимо нарезая отчаянные орбиты вокруг солнца, и думаю: полный бред. Что это вообще существует: земля, солнце, звезды и я, которая тут сижу, и на все это смотрю, и что-то чувствую, все это невероятно – настоящее чудо. Если возможно такое, значит, возможно все.

Прошло совсем немного времени, и передо мной уже прекрасное ясное утро. Смотрю на часы. До прихода человека, который принесет мне оборудование для прослушки, остается еще несколько часов.

Встаю, готовлю чай, приношу ноутбук из кабинета, устраиваюсь за столом на кухне. Снова просматриваю статью, которую читала ночью. Буковски ведет себя отвратительно, не дает покоя, выпускаю его на улицу и смотрю, как он радуется наступившему дню.

Когда я, наконец, с этим разделалась, солнце уже начало опускаться. Мы с Шарлоттой на кухне, она разбирает покупки на неделю.

– Вы не могли бы напоследок, перед вашим уходом, кое-что сделать – еще раз погулять с собакой? – спрашиваю я.

– Конечно. Без проблем.

Шарлотта знает, что я предпочитаю встречаться со своими экспертами наедине и только поэтому в очередной раз отправляю ее гулять с собакой, она не задает лишних вопросов, принимает все как само собой разумеющееся. Гляжу, как за окном садовник косит траву. Заметив меня, он вскидывает в приветствии руку. Машу ему в ответ и закрываю окно. Доктора Кристенсена буду принимать здесь.

Не прошло и получаса, как он уже сидит напротив меня. Американец немецкого происхождения, блондин, смотрит на меня своими ледяными голубыми глазами. У него крепкое рукопожатие и такой взгляд, что я могу его выдержать только благодаря всем своим упражнениям последних недель. Шарлотта давно ушла домой, смеркается. О встрече мы условились еще несколько недель назад, и мне пришлось истратить кучу денег, чтобы уговорить его снизойти до визита ко мне. Кристенсен – эксперт по выбиванию признаний у преступников. Его специализация – знаменитая рейд-методика – официально не разрешенная в Германии техника допроса, которая с помощью психологических хитростей и целого арсенала уловок в конечном итоге приводит к полному психическому подавлению потенциального преступника.

Наверное, это наивность – надеяться, что Ленцен признается.

Но если уж мне представится возможность говорить с ним, хочу к ней основательно подготовиться. Я должна его вызвать на разговор помимо интервью. Задавать ему вопросы, заставить его запутаться в противоречиях, если надо, спровоцировать и каким-то образом уличить. И если кто-то способен помочь мне научиться, как навязать преступнику свою волю и выудить из него признание, то это именно он – доктор Артур Кристенсен.