VII
Черное око
Несколько часов тому назад охотники сели в поезд, идущий из Найроби в Кисуму, откуда намеревались верхом добраться до Уганды. Томек уже устал смотреть из окна вагона на проносящиеся мимо пейзажи; воспользовавшись тем, что остальные участники путешествия задремали, он решил написать письмо Салли. Достав письменные приборы, он начал писать:
"Найроби-Кисуму, 5 августа 1903 года
Дорогая Салли!
Ты наверно будешь удивлена, что всего лишь через несколько дней после того, как я отослал тебе письмо из Найроби, – пишу опять. Дело в том, что теперь я не скоро смогу тебе написать, так как мы приближаемся к Уганде, стране джунглей. Сколько времени займет охота на горилл и окапи, сказать трудно. По всей вероятности на это потребуется несколько недель, но кто в состоянии предвидеть все, что может случиться? По мнению Хантера, а он в этом специалист, нас ждет трудное дело. Таким образом, я напишу тебе опять лишь после окончания охоты на горилл и окапи.
В последнем письме я тебе писал, как мы наняли превосходных масайских воинов для охраны нашей экспедиции. Ты уже знаешь и то, как мы охотились на львов, пожирающих людей. Прошу тебя, будь спокойна за Динго. Наш общий любимец превосходно пережил приключение со львами и весело машет хвостом, когда видит диких животных, которых мы время от времени наблюдаем из окна мчащегося поезда. Да, я совсем забыл упомянуть, что это письмо пишу тебе в вагоне, по дороге из Найроби в Кисуму. Но раз уж об этом зашла речь, то должен тебе сказать, что постройка железнодорожной линии в этой высокогорной стране совсем не легкое дело. Расстояние между Момбасой и Кисуму, то есть от берегов Индийского океана до озера Виктория, составляет почти пятьсот восемьдесят английских миль[27] . Начиная от Момбасы, поезд поднимается вверх по плоскогорью на триста сорок шесть миль, достигая в конце долины Рифт, расположенной на территории племени кикую, на высоте семи тысяч шестьсот футов над уровнем моря. Потом поезд спускается вниз по великолепным мостам, переброшенным через пропасти, до высоты шести тысяч футов. Теперь, однако, мы снова начали взбираться вверх и в этот момент проезжаем горы May и находимся на высоте восьми тысяч футов над уровнем моря, но вблизи Кисуму спустимся на высоту неполных четырех тысяч футов.
Не знаю, интересуют ли тебя эти данные, поэтому заканчиваю описание нашей дороги и перехожу к другому. В Кении масса различных животных. Может быть, ты подумаешь обо мне плохо, но должен признаться, что, стреляя в диких животных, я не чувствую большого удовлетворения. Дядя Смуга и папа довольны этим, но боцман Новицкий смеется надо мной и утверждает, что я «шляпа». Когда я первый раз сказал ему, что мне жалко убитых львов, он пожал плечами и сказал: «Ты, браток, помрешь с голоду, глядя на живую жирную курицу»! Месхерия, которого ты знаешь из моего прежнего письма, придерживается того же мнения, что и боцман. Он считает, что если я сам не убью и не съем дикого животного, то оно сожрет меня без всяких колебаний. Я, право, и сам не знаю, что обо всем этом думать. Во всяком случае, предпочитаю ловить живых зверей, чем лишать их жизни.
Должен тебе сказать, что мы все очень полюбили Месхерию. Он командует нашим масайским конвоем. Месхерию ничто не может вывести из себя. Он никогда не расстается с оружием и постоянно повторяет:
«Иметь винтовку – значит не бояться даже ниам-ниам». Ниам-ниам – это племя людоедов, которое живет в Центральной Африке. Когда думаю о каннибалах, мне становится жарко, но отец не считает их жестокими. Они будто бы верят, что, съедая убитого врага, не только его уничтожают, но приобретают также его отвагу. Я утешаю себя тем, что мы едем к ним с дружескими намерениями..."
В этот момент боцман Новицкий сел на лавку рядом с Томеком. Взглянув на прилежно пишущего мальчика, он спросил:
– Что это ты так прилежно скрипишь пером, браток? Наверное, дневник пишешь, признайся!
Томек поднял голову и прекратил писать.
– А кому нужен мой дневник, кто его будет читать? Просто пишу письмо, – пробурчал он в ответ.
– Наверное, в Варшаву, Карским!
– Нет, не Карским! К ним я послал письмо из Найроби.
– Значит, снова кропишь над письмом к своей милой голубушке из Австралии, – рассмеялся боцман.
– Почему вы называете Салли «голубушкой»?
– А ты мне зубы не заговаривай, браток! Ведь ты ей тоже писал письмо из Найроби!
– Ну и что же, что писал, Салли наверное беспокоится о Динго. И мне надо ее успокоить.
– А пиши себе, пиши, она очень милая голубушка. Ну-ка, что ты там ей нацарапал в своем письме?
– Прочитать вам?
– Читай, браток, только медленно, чтобы я хорошо понял, – согласился боцман, усаживаясь поудобнее. Он набил трубку табаком и, выпуская клубы голубого дыма, внимательно слушал, как Томек читал свое письмо.
– Ну, ну, совсем неплохо! Ты бы и в газету мог написать, – похвалил боцман, когда Томек окончил чтение.
– Вы и в самом деле считаете, что я хорошо написал?
– Здорово! Письмо как стихи.
– Это хорошо, потому что Салли читает мои письма подругам.
– Обещай ей какой-нибудь подарок. Знаешь что? Есть у меня идея. Подари ей шкуру того льва, которого мы вместе с тобой убили.
– Не знаю, можно ли дарить девушке сувенир такого рода!
– Конечно, можно! Она эту шкуру повесит над койкой и как только на нее посмотрит, то сразу же подумает о тебе. Ведь нельзя же ей подарить такой браслет, какой носят женщины масаев. Как бы она выглядела, закованная в тяжелую трубу?
Томек расхохотался и воскликнул:
– У вас в самом деле множество великолепных идей!
– Эх, дружище! Я уже не одно письмо нацарапал своей милой. Привычка тоже кое-что значит! – похвастался боцман.
– Салли совсем не моя «милая», – возразил Томек.
– Ах ты, лицемер! А кого это ты, извиняюсь за выражение, называешь «дорогая Салли»?
– Это только вежливое обращение, применяемое во всех письмах, – защищался мальчик.
– Ну да, человек «обращается» и «обращается», пока не попадает в сети, – смеялся боцман. – Ну, что же, кончай свое письмо!
Томек стал писать, а боцман через его плечо читал про себя:
"Я приготовил тебе сувенир. По совету моего друга и опекуна боцмана Новицкого, я дарю тебе шкуру с убитого нами льва. Ты сможешь повесить ее на стену над своей кроватью. Теперь масаи заняты ее выделкой. После возвращения в Найроби вышлю тебе этот подарок по почте. К сожалению, я уже должен кончать письмо, потому что поезд приближается к Кисуму. Шлю тебе привет от себя и Динго.
Томек Вильмовский"
– Напиши Салли, что я тоже шлю ей привет, – добавил боцман.
– С удовольствием. Она очень обрадуется, – сказал Томек.
Он дописал несколько слов, заклеил письмо и спрятал конверт в карман.
– Через два часа мы будем в Кисуму, – сообщил Вильмовский, входя в купе. – Вы чувствуете дуновение влажного ветра?
– Чего бы стоил нос моряка, который бы не чувствовал близости воды, – ответил боцман.
– Папа, мы из Кисуму сразу же пускаемся в дальнейший путь? – спросил мальчик.
– Да, Томек. Мы должны как можно скорее очутиться в Буганде. В октябре здесь начинается период дождей, тогда ухудшаются условия охоты.
Томек взглянул в окно. Вдоль пути тянулись цепи пологих холмов, поросших высокими, раскидистыми деревьями. Мальчик подумал, что скоро они поедут верхом в Уганду, но впервые с момента высадки в Африке не почувствовал радости. Вернее, его охватила неясная тревога. Он стал думать о том, что их ждет в глубине таинственного материка во время охоты на горилл и окапи. Хантер боялся этой охоты. Обвинять в трусости такого опытного охотника невозможно. Если он первоначально отказался участвовать в охоте на окапи, то лишь потому, что эта охота была связана со значительным риском. Томек вспомнил пигмеев с их отравленными стрелами, каннибалов и ужасных диких горилл, но сразу же отогнал от себя неприятные мысли, так как его оптимистический характер не позволял ему долго думать о неприятных вещах.
