Еще с полчаса продолжал он в том же духе, после чего, если у кого-то из его слушателей и оставались какие-то сомнения в искренности и мудрости мистера Друггинса, они отпали. Но, вы же знаете этих людей с большим сердцем, порой их захватывает такое страстное желание помочь ближнему, что они невольно теряют нить разговора, допускают массу всевозможных ошибок, досадных contretemps[38] и mal aproposisms[39], чем, часто с самыми добрыми намерениями, приносят несоизмеримо больше вреда, чем пользы.

В своей пламенной речи не избежал этого и «старина Чарли», поскольку, хоть он изо всех сил старался помочь подозреваемому, как-то само собой получилось, что каждое произнесенное им слово, которое, хоть и неосознанно, но прямо было направлено на то, чтобы внушить его уважаемым слушателям мысль о скромности оратора, лишь усилило подозрение, уже павшее на его подзащитного, и обратило на него гнев толпы.

Одна из самых досадных оплошностей, совершенных оратором, заключалась в том, что один раз он назвал подозреваемого «наследником огромного состояния всеми уважаемого господина Челнокса». Никому до этого подобная мысль явно не приходила в голову. Все помнили, как пару лет назад дядюшка несколько раз угрожал лишить племянника (своего единственного родственника) наследства, и полагали, что он сдержал свое слово – до того простодушными существами были гвалтвиллцы. Однако замечание «старины Чарли» тут же заставило их призадуматься и вселило в их головы мысль, что угрозы могли так и остаться всего лишь угрозами. Разумеется, тут же возник естественный вопрос: cui bono? Вопрос, который даже больше, чем жилет, указывал на причастность молодого человека к ужасному преступлению. И здесь, дабы избежать недопонимания, позвольте мне на миг отступить от темы и отметить, что короткая и простая латинская фраза, которую употребил я, неизменно переводится и понимается неверно. «Cui bono?» в ходовых романах и прочей литературе подобного сорта – к примеру, у миссис Гор[40] (автора «Сесила»), которая цитирует все языки, от халдейского до наречия племени чикасо, в чем ей систематически «по мере надобности» помогает мистер Бекфорд[41] – во всех ходовых романах, от Булвера[42] и Диккенса до Строчузапенса и Эйнсворта[43], два коротких латинских слова «cui bono» понимаются как «с какой целью?» или (как будто это «quo bono») – «чего ради?». Тем не менее их истинный смысл: «кому на пользу?» Cui означает «кому», а bono – «это несет выгоду». Это выражение применяется в юридической практике, когда рассматриваются именно такие дела, как это, когда вероятность того, что подозреваемый виновен, увеличивается в зависимости от того, какую выгоду несет для него совершенное преступление или его последствия. Итак, в данном случае вопрос «cui bono?» совершенно однозначно указал на мистера Пошла. Его дядя, сделав племянника наследником, не единожды угрожал лишить его наследства. Однако угроза не была исполнена, и завещание, судя по всему, не изменилось. Если бы это произошло, убить своего дядю подозреваемый мог разве что из желания отомстить, но и это маловероятно, поскольку у молодого человека всегда оставалась надежда снова снискать дядюшкино расположение. Поэтому, поскольку завещание изменено не было, а угроза это сделать постоянно висела над головой племянника, вырисовался очень сильный мотив для совершения ужасного злодеяния, чего оказалось вполне достаточно для проницательных обитателей городка Гвалтвилл.

Мистер Пошл был арестован прямо на месте, и после дальнейших непродолжительных поисков толпа направилась обратно, держа задержанного под стражей. Однако по дороге возникло еще одно обстоятельство, которое еще больше укрепило подозрения. Мистер Друггинс, неиссякаемая энергия которого всегда держала его немного впереди остального отряда, вдруг пробежал вперед несколько шагов, наклонился и подобрал из травы какой-то маленький предмет. От глаз следовавших за ним не укрылось, что, осмотрев находку, он попытался незаметно сунуть ее в карман сюртука, но утаить поднятый предмет ему не позволили, и выяснилось, что это испанский складной нож, в котором человек десять тут же признали нож мистера Пошла. Более того, на ручке были выгравированы его инициалы. Лезвие его было открыто и все в крови.

Теперь последние сомнения в виновности племянника отпали, и по возвращении в Гвалтвилл его незамедлительно передали мировому судье для допроса.

И снова дела приняли самый скверный оборот. Обвиняемый, когда его спросили, где он находился утром в тот день, когда исчез мистер Челнокс, имел дерзость открыто заявить, что в то утро охотился с ружьем на оленей у того самого озера, в котором, благодаря прозорливости мистера Друггинса, был обнаружен окровавленный жилет.

Тут вперед вышел сам мистер Друггинс и, едва сдерживая слезы, попросил слова. Он сказал, что священное чувство долга не только перед Создателем, но и перед общественностью не дает ему и дальше сохранять молчание. До сих пор искренняя привязанность, которую он питал к молодому человеку несмотря на его дурное отношение к нему (мистеру Друггинсу), заставляла его придумывать все новые и новые объяснения тому, что казалось подозрительным в обстоятельствах, которые столь веско свидетельствовали против мистера Пошла. Однако обстоятельства эти теперь сделались слишком убедительными… слишком изобличающими, и он больше не в силах противостоять им… он готов рассказать все, все что ему известно об этом деле, хотя его (мистера Друггинса) сердце разрывается на части от этой жестокой необходимости. И он поведал, что накануне отъезда мистера Челнокса в соседний город этот достойный пожилой господин в его (мистера Друггинса) присутствии рассказал своему племяннику, что собирается завтра съездить в соседний город для того, чтобы положить необычно большую сумму в банк «Механики и фермеры», и что во время того же самого разговора вышеозначенный мистер Челнокс поставил вышеозначенного племянника в известность, что принял окончательное решение переписать завещание и лишить его наследства. Далее он (свидетель), обращаясь к подозреваемому, призвал его подтвердить, что все только что сказанное им (свидетелем) является чистой правдой, или же опровергнуть его слова. К величайшему изумлению всех присутствующих, мистер Пошл незамедлительно признал, что все так и было.

После этого судья посчитал своим долгом направить пару констеблей обыскать комнату подозреваемого в доме его дяди. Обыск занял совсем немного времени, вскоре они вернулись с красновато-коричневым кожаным бумажником на стальной застежке, тем самым, с которым престарелый господин Челнокс не расставался вот уже много лет. Однако бумажник был пуст. Судья так и не смог выпытать у обвиняемого, как он поступил с его ценным содержимым или куда его спрятал. Более того, мистер Пошл упорно настаивал на том, что денег не брал, и вообще знать ничего не знает. Еще констебли под матрасом несчастного обнаружили рубашку и шейный платок с его инициалами, на которых были отчетливо видны жутковатые пятна крови жертвы.

В эту напряженную минуту пришло сообщение, что лошадь убитого только что умерла в конюшне от полученной раны. Тут же от мистера Друггинса последовало предложение немедленно провести вскрытие животного с тем, чтобы попытаться отыскать пулю. Так и сделали, и, словно для того, чтобы окончательно развеять последние сомнения в виновности подозреваемого, мистеру Друггинсу, после долгих настойчивых поисков в разверстой груди животного удалось нащупать и извлечь на свет божий огромную пулю, которая, как выяснилось в результате проведенного впоследствии сравнения, в точности соответствовала калибру ружья мистера Пошла и была слишком большой, чтобы подходить к какому-либо иному оружию из того, что имелось во всем городке и его окрестностях. Но и это еще не все. На этой пуле была замечена неровность, небольшая бороздка, идущая под прямым углом к обычному шву, и проверка показала, что это углубление точно совпадает с выступом, имевшемся на литейных формах, которые, по его собственному признанию, принадлежали обвиняемому. После того как была обнаружена эта пуля, мировой судья отказался выслушивать дальнейшие показания и объявил, что обвиняемый будет передан в вышестоящую судебную инстанцию без права освобождения из-под стражи под залог. Смягчить столь суровое решение не смогли даже горячие протесты мистера Друггинса, который предложил собственную кандидатуру в качестве поручителя, и заявил, что готов предоставить любую сумму, которая потребуется. Подобное великодушие «старины Чарли» лишь подчеркнуло добродетель и благородство, которыми неизменно отличалось его поведение за все время его пребывания в городке Гвалтвилл. Только на этот раз сей добрейший господин, должно быть, настолько озаботился судьбой своего юного друга, что, предлагая выплатить залог, совершенно позабыл, что у самого него (мистера Друггинса) нет за душой ни гроша.