весело хохотал. «Ну с чего я взял, что его убили? Ну не кретин ли?! Ведь

ранили! Подумаешь — горло перебили! Сейчас что угодно пришивают: руки,

ноги, сердце. Подумаешь, горло им зашить!» Он оглядывался и так, чтобы

лейтенант не видел, смотрел на его горло. Лейтенант ворчал и,

кажется, не видел, куда смотрит Саня. На горле его был синий неровный

рубец. «Избушка-избушка, повернись ко мне передом, а к лесу задом!» —

приказывал лейтенант. И Саня понимал, что он от него хочет. Требовал,

чтобы развернулся на пушку лобовой броней,— он всегда так шутил.

Саня разворачивал свою БМП, но все не в лоб, все не в лоб, все

промахивался как-то. Но это нисколько его не беспокоило. В голове

вертелась веселая песенка на мотив Высоцкого, и он иногда выкрикивал ее

вслух:

Мой юный друг, сними бронежилет! Поверь, дружок, он жмет тебе в

коленках!

Машина крутилась на месте, Саня напевал под нос песенку, а

уснувшее намертво контрольное «я» все длило и длило его сонное счастье.

ПОВЕСТИ

«ВНИМАНИЕ: ВСПЛЫТИЕ!»

1

Собака гавкала без увлечения, но методично, и Коля решил, что завтра

он обязательно разберется с ее хозяйкой, этой вечно размалеванной тетерей с

пятого этажа, потому что псина была ее, это Коля знал точно; он давно уже

различал по голосам все дворовое собачье братство. Нельзя же так

распускать!.. Можно было встать и чем-нибудь запустить в собаку прямо

через форточку, но не хотелось. И телевизор выключать не хотелось, хотя

хоккей давно кончился и по экрану мельтешил красно-сине-зеленый «снег».

Свет автомобильных фар обозначил на дальней от Коли стене решетку

окна и начал смещаться влево, в угол; на следующей стене он прошелся по

стеклам книжного шкафа, затем выхватил несколько репродукций из

«Советского фото» и замер на распятом Христе, вырезанном из куска березы.

Левее Христа висели часы-кукушка. Коля вгляделся в циферблат. Двадцать

три пятьдесят.

Машина стояла под самым окном. Мотор работал на малых оборотах,

и в комнате скоро запахло отработанным газом — форточка была приоткрыта.

«Не ходи босый, не живи на первом этаже»,— зачем-то вслух проговорил

Коля и стал ждать, когда хлопнет автомобильная дверца. Из машины вышли

минуты через три. Он услышал знакомое: «Ну ладно, чао!» — и встал с

дивана.

Коля стоял в коридоре, прислонившись спиной к стене, и молча

смотрел, как Люся раздевается.

— Кони сытые бьют копытами,— наконец

сказал он. И, чуть помедлив, добавил:—

Все наетые и напитые... Ну как повеселилась?

Люся молча прошла в спальню. Оттуда донеслось недовольное

покряхтывание Алешки, потом звякнула крышка горшка. Сыну было шесть

лет, но он все еще не вставал по-маленькому сам; они с Люсей уже несколько

раз обращались к врачу.

— Я говорю, как повеселилась? Гене

рал-то был? Или доцент какой завалящий? —

снова спросил Коля жену, когда та прошла мимо него в ванную.

Она опять промолчала.

Коля сходил в комнату, выключил телевизор и пошел в кухню. Когда

Люся пришла туда, он встретил ее новыми вопросами:

— А кому «чао»? Ленке, что ли?

— Да нет, дяденьке одному,— спокойно ответила Люся. И так же

спокойно, без раздражения, спросила сама: — Чем мы опять недовольны? Я

ведь тебя, кажется, звала? Чего завелся опять?

— А кто говорит, что мы недовольны? Мы радые. Слава богу, сегодня

пришла, а не завтра. Или завтра? — Коля взял левую руку жены — на ней

были часы — и поднес ее к своим глазам.— Ноль-ноль-пять. Значит, вчера

пришла. Молодец. Нормально, все довольны. Люся резко выдернула руку.

—

Я сколько раз просила — без рук!

Тема ссоры была привычная: Люся опять

«гуляла».

На этот раз выдавали замуж бухгалтершу из ее ОРСа. Бухгалтерше

было далеко за тридцать, замуж она выходила в первый раз, и манкировать

этим событием было никак нельзя.

— Что ты от меня хочешь? — злым голосом почти крикнула Люся.—

Чтобы я стала таким же домоседом, как ты?!

— Не ори,— тоже повысил голос Коля. Он встал с табуретки и закрыл

кухонную дверь.— Не ори,— повторил он тише.— Надоело. И похождения

твои надоели. До чертиков. И все, чего я хочу — так это прекратить их

наконец.

Люся склонила голову набок и, поигрывая спичками,— она

собиралась включить газ — насмешливо протянула:

— Ух ты-и! Давно надумал? Сегодня? Или

вчера? — она поднесла к глазам руку с часами.

Коля с ненавистью смотрел на жену.

— Прекрати ц-цирк, п-понятно? Тебе это

с-совсем не идет!

Он, когда волновался, начинал слегка заикаться. Это было с детства.

Заикой Коля себя не любил. Обычно, дойдя до этой точки, он замолкал.

Замолчал он и сейчас. Сел на табуретку, посмотрел в окно. По

черному экрану окна мельтешил мелкий колючий снег. Как в телевизоре. Коля

встал, медленно подошел к окну, задернул шторы. И пошел из кухни

вон. У самой двери он приставил указательные пальцы к голове, на манер

рожек, сказал «му-у!» — и толкнул дверь этими же рожками.

В Колином характере была одна очень сильная сторона: он умел

неожиданно переключаться. Со злой раздражительности — на

обезоруживающую мягкую улыбку. В одно мгновение. Или как сейчас:

выкинет нелепый фокус — и прочь с поля боя. За девять лет жизни с Колей

Люсе ни разу не приходило в голову, что эти переключения стоили ему каких-

то душевных усилий, что он насилует себя, настолько они были естественны и

неожиданны. Она давно привыкла к тому, что в характере ее мужа есть такая

вот маленькая счастливая странность. Без этого приятного украшения,

казалось ей, с ним просто невозможно было бы жить. Особенно в последние

полгода.

Тихо, чтобы не разбудить Алешку, Коля достал из тумбочки в спальне

простыню, взял с тахты подушку, покрывало — и постелил себе на диване в

большой комнате.

Минут через десять в комнату зашла Люся, спросила, не звонили ли ей

с базы; после короткого Колиного «нет» она еще с минуту походила по

комнате, пошелестела телевизионной программой, заглянула в книжный шкаф

и, ничего не взяв оттуда, протяжно зевнула и пошла к двери.

— Пожалуйста, не бери к себе Алешку,— попросил ее Коля, когда она

выходила из комнаты.

— Это еще почему? — не оборачиваясь, напряженно спросила Люся.

— Не бери. Пусть один спит.

— Но почему все-таки? — Люся быстро повернулась к Коле лицом и

прислонилась плечом к дверному косяку.

— Потому что вырастет весь в папашу. Я тоже лет до восьми с

матерью спал.

— А чем ты после этого плох?— спросила Люся.

— Ты лучше спроси: чем хорош,— равнодушно сказал Коля и

отвернулся к спинке дивана.

Люся долго стояла в дверях, видимо ожидая, что он скажет что-нибудь

еще. Но он ничего не говорил, и она наконец ушла.

Утром, собираясь на работу, Люся попросила забрать из садика

Алешку не позже шести: воспитательница очень недовольна, что они вечно на

грани опоздания. И еще попросила купить молока в подвальчике, лучше

разливного, потому что витаминизированное в последнее время — вообще ни

в какие ворота. Сама она обещала быть дома не раньше восьми: ожидаются

вагоны с яблоками из Чимкента, а принимать кроме нее некому.

— Это ничего, что я на мужика мово столько хлопот навешиваю? —

шутливо-деликатным тоном спросила она, целуя Колю в

свежевыбритую щеку.

Коля сказал, что ничего.

Люся выбежала из подъезда, и почти тотчас же под окнами тормознула

желтая «Нива» Вострецовых. Ленка сидела за рулем, Андрей — рядом. Коля

изобразил им через окно приветственный жест.

Им всем троим было по пути: Ленке с Люсей — в ОРС

стройуправления, они обе работал там товароведами, Андрею — в само