рядом этот, "партейный до ниточки". У Глушака вдруг появилось подозрение:
а может быть, "партейный" этот не землемер вовсе, а какой-нибудь
начальник. "Из ГПУ, видно, приволокся, пронюхать хочет, что и как, Харчева
приятель..."
Рассуждая, прикидывая, старик внимательно слушал, что говорил Дубодел.
Но хотя Глушак и не пропускал ни слова, многого, как и другие на собрании,
он не понимал или считал не стоящим внимания. Криворотый долго и нудно
говорил не о деле, а о политике. Только когда Дубодел перешел к
землеустройству, старик насторожился. Дубодел, однако, опять долго
объяснял то, для чего нужно переделять землю и какой это важный замысел -
землеустройство; томил, пугал Глушака неопределенностью. Чем дольше он
говорил, тем больше пропадала у Глушака робкая надежда на то, что, может,
все минует, обойдет его эта беда. Ощутил неприятную слабость, когда
Дубодел объявил:
- У нас тоже комиссия, которая была избрана по всем законам на общем
собрании деревни Курени, нашла разные факты. А именно - неправильную
запись земли для сельсовета, что в свою очередь привело к неправильной
оплате налога со стороны этих укрывателей...
- А кто такие эти укрыватели? - не выдержал Андрей Рудой.
- Можно и назвать, хотя избранный председатель этой комиссии вашей
деревни Дятел Миканор в своем рапорте после меня обо всем доложит сам. Это
такие лица, как Черняк Прокоп, Дятел Змитро...
Он, видно} назвал бы всех, но Митя, услышав свою фамилию, оборвал его,
крикнул во весь голос:
- Это все - ерунда!
Дубодел возмутился:
- Что - ерунда?
- Все! - с пьяной непоколебимостью пояснил Митя.
В хате засмеялись, захохотали.
- Неправильно записано! - отозвался не очень уверенно, скорее для виду,
Прокоп.
- Вы, дядько, помолчали бы! - не выдержал, вскочил Миканор, готовый
ринуться в защиту своей чести.
Дубодел подал ему знак сесть.
- Вот тут гражданин вашей деревни Курени Дятел Змитро, - заговорил он
степенно, тоном руководителя и оратора, - заявляет...
- Заявлял и заявлять буду - ерунда!
В хате снова засмеялись. Дубодел покраснел.
- Гражданин Дятел Змитро, вам слова не давали. Прошу не перебивать! Тем
более что своими выкриками вы некультурно замахиваетесь не только на
сельсовет, но и на избранный всем народом вашей деревни орган - комиссию!..
- Плевал я на твою комиссию! - Митя рвался к столу, но его сдерживали.
Он кипел: - Комиссия! Тоже мне - указ.
Начальство!.. Я в лесу - сам себе начальство! Над всеми елками и
палками! И сею - где хочу! И не суйся!
- Х-хорошо! - зловеще сказал Дубодел. - Мы тебе покажем, куда можно и
куда нельзя соваться избранной комиссии и сельсовету, который есть полная
власть на месте!..
- Покажи! - Митя не слушал уговоров ближних. Душила обида. - Всякое
лезет в начальство! А того не кумекает, что у меня свой закон, своя власть!
- Все свое у тебя! Правильно! - поддел с хохотом Хоня.
Смех и веселый гомон, нараставшие в хате, подогревали Митю. Неизвестно,
чем бы кончилась эта перепалка, если бы за столом не поднялся незнакомый в
военном кителе, спокойно и твердо приказал:
- Прошу вывести пьяного.
Митю окружили, взяли под руки и под веселый смешок Хони вывели из хаты.
Подождав, пока утих гомон, человек одернул китель и неожиданно приветливым
голосом объявил:
- Если есть какие-нибудь претензии к комиссии по землеустройству или
если такие претензии появятся завтра, - как бы выделил последние слова
незнакомый, - прошу заявить об этом либо комиссии, либо мне лично.
- А кто ты такой? - крикнула ему Сорока.
Человек с усмешкой взглянул на Дубодела: ваша вина, что не догадались
познакомить вовремя.
Дубодел не столько назвал, сколько упрекнул Сороку за
несообразительность.
- Товарищ Зубрич это! Специальный уполномоченный из волости!..
Зубрич кивком головы поблагодарил его, снова обратился ко всем:
- Таким образом, товарищи, со всеми жалобами, которые возникнут, прошу
обращаться ко мне. Мы их, не откладывая, тут же, вместе с вами, проверим и
решим, как быть дальше.
Зубрич приветливо улыбнулся. Эта улыбка Зубрича--не только не
успокаивала старого Глушака, но настораживала:
даже когда смеялся уполномоченный из волости, старик чувствовал, что
этот человек всегда себе на уме. "Смеется, а усмешка вроде не его, -
подумал Глушак. - Будто чужая".
Другим же Зубрич, как видно, понравился. В хате после его слов стоял
гул одобрения: правильно, по справедливости надо разобраться, вместе со
всеми.
Уверенная строгость Зубрича к Мите и обходительность с людьми вызвали
уважение к нему и доверие. Зубрич вдруг стал живой надеждой куреневцев.
Он почувствовал это, легко, незаметно взял руководство собранием в свои
руки, объявил, что слово имеет председатель комиссии по землеустройству
Дятел Миканор. Миканор вышел из-за стола, и Дубоделу, хочешь не хочешь,
так и не договорив, пришлось сесть.
- Так вот, тут дядько Прокоп, - сразу ринулся в наступление Миканор, -
сказал, что комиссия неправильно произвела обмер...
- Не я один. Митя вон больше говорил... - прогудел, оправдываясь,
Прокоп.
- Митя - тот пьяный, и его вывели из хаты.
- Ну так что, если вывели?
- А то, что о пьяном, да еще отсутствующем, нечего и говорить!
- Так ежели он, Прокоп, выйдет, то и о нем не будет разговора? -
ворвалась в спор Сорока.
- Ага, правда, - поддержал ее Прокоп.
Он, как видно, хотел лишь отступить с достоинством, уклониться от
ответа. Но Миканора это распалило еще сильнее.
- Вы не крутите, дядько!
- Чего это ты вцепился в меня! - вдруг загорелся Прокоп, Шея его
налилась кровью.
- И правда, привязался! - снова поддержала Прокопа Сорока.
Глушак мысленно был на стороне Прокопа, но сдержался, не вступился за
него: бросишь слово против этой рябой заразы - только беды лишней
накличешь! А еще неизвестно, что будет с самим и как самому отбиваться
придется.
"Ну и зараза! Вот же зараза, скажи ты! - подумал о Миканоре. - И такой
нахальный! О Маслаке даже и не думает, будто тот ничего не значит. Неужто
и опаска не берет, что он может объявиться?" Глушак при этой мысли
почувствовал себя слабым, беспомощным...
- Я в вас не вцепился, - не отпускал Прокопа Миканор, - а только я не
люблю неправды! Не люблю, когда обманывают да еще других потом винят!
- А он и не винит никого - ни черта, ни бога! - вступилась за него
Сорока.
- Не виню...
- Так не говорите, что неправильно померяли. Вы полторы десятины не
вписали!
- А что ему - самому вписать надо было? - отозвался Ларивон, и Глушак
кивнул в знак согласия.
Тут в спор ввязался Хоня, уколол:
- Попросить надо было кого-нибудь - кто грамотный!
Миканор поискал взглядом по хате.
- Вот тут еще один забыл померить свою землю. - При этих словах Глушак
почувствовал: о нем сейчас говорить будет. - Не домерил без четырех
саженей три десятины!
- Кто это? - выскочил Андрей Рудой.
- Это - Глушак Халимон.
Лицо, плечи, руки Глушака налились чем-то тяжелым, как горячая глина,
но он переборол злобу, сказал спокойно:
- Ну, так спасибо, что перемерил.
- Не за что, - уколол Миканор.
- Старался же, ходил всюду. Сам я, может, век не собрался бы померить!
- Вы и семью посчитать не собрались, лишнего вписали.
- И за это спасибо. Помог и тут.
Глушак подобрал полу кожуха и снова нагнал на лицо сонливое выражение:
трудно было понять, то ли слушает человек, то ли дремлет. Но внутри у него
