- Всё? - поднял он глаза на Харчева.

- Всё.

- Больше ничего? Других фактов вины его нет?

- Других мы просто не знаем.

- Значит, и ссылаться на них не будем...

- Почему это? А если я уверен! Если сердце мне подсказывает!

- Сердце, друг, может порой и подвести...

- И Шабета говорит: птица подозрительная...

- Извини, но Шабета не дал ни одного доказательства, что Дятел бандит.

Есть только факт, который показывает, что его принудили проводить бандитов.

- Одного этого факта, если на то пошло, достаточно.

- А я думаю - мало. - Апейка заметил, как Харчев резко, с упрямым

выражением лица провел рукой по ремню, одергивая гимнастерку. Начальник

милиции был не согласен.

Апейка мягко постарался разъяснить: - Мало - не потому, что факт один,

а потому, что он... недостаточен для твоих выводов...

- Как это - недостаточен?

- Он, повторяю, не говорит, что Дятел - бандит. Или даже - их

пособник...

- Но ведь пособлял же! Сам признался!

- Проводил под обрезами! Один раз!

- Узнай поди! - Харчев заходил по комнате. - Один или не один раз. Под

обрезами или не под обрезами. Все они, когда попадутся, под обрезами

помогали! Все честные, ангелы! А - маслаковцы орудуют! Кто только их

кормит да наводит! - Он стал перед Апейкой, дружески, но твердо взял его

за руку. - Я считаю: если хотим прикончить Маслака, нечего миндальничать.

Помог маслакам? Помог. Значит, тоже участник! Ну и посиди, попарься!

Одного посадишь - другой бояться будет!

- Бояться будут, - согласился хАпейка.

Он, близко заглянув в глаза Харчева, вздохнул:

- Но что мы за советская власть, если нас свои бояться должны?

- Ничего, беды большой в этом нет. Зато порядок будет, дисциплина!..

Каждый знать будет, что спуску никому не дадим! Что бы ни сделал - по всей

строгости! Как в революцию! .. А то ведь до чего дошло, - Харчев

загорячился, - всюду тишина, порядок, детей бандитами перестали пугать! А

в нашей волости, совсем под боком, - лазят, обрезы наставляют, грозят! Мы

же сидим, как телепухи! Сделать ничего не умеем. Миндальничаем!

- Миндальничать с поганью, конечно, не следует!.. Но, Змитро, пойми -

не можем мы держать в тюрьме человека без достаточной вины!

- Без вины? Мы с тобой - как в сказке про белого бычка. Я одно говорю,

а ты свое гнешь! - Харчев снова бросился в контрнаступление: - Ты что,

знаешь его, что так уверен в нем? Ты вот упрекаешь меня, что фактов мало,

а у тебя они есть?

Апейка ответил не сразу, хотел, чтобы Харчев успокоился.

- Много не много, а есть. Есть поручительство человека, который его

хорошо знает и которому я верю. - Он опередил возражение начальника

милиции: - Если хочешь, скажу, чтоб он завтра зашел к тебе. Поговори - наш

человек, надежный... - Апейка вдруг попросил: - Знаешь, а теперь прикажи

привести твоего преступника. Давай посмотрим, вместе порасспросим его?

Харчев неохотно согласился, вышел в коридор, позвал дежурного.

Вернувшись, он сел за стол, деловито-озабоченный, строгий, будто заранее

готовый к разговору с арестованным.

Сцепив пальцы крепких красных рук с набухшими венами, он вытянул их

перед собой на столе. Апейка, сидевщий сбоку за столом, пододвинул к себе

газету, достал карандаш, торчавший из нагрудного кармана, стал выводить

завитушки подписей.

Войдя, Василь прищурил глаза от яркого света, мельком, без всякого

любопытства, взглянул на Апейку и исподлобья уставился на Харчева. Он

глядел с таким выражением, которое, казалось Апейке, будто говорило:

"Знаю, зачем позвали, - Ч) чем спрашивать будете, - добра не жду".

Харчев расцепил руки, шевельнулся.

- Ты что же это, друг, не признаешься? - четко, выделяя каждое слово,

спросил он. - Не признаешься, что помогал Маслаку?

Василь отвел взгляд в сторону, переступил с ноги на ногу.

- Не помогал я...

- Как же не помогал?

Василь промолчал. Апейка прочел на его лице, замкнутом, настороженном:

"Так я и знал, этого и ждал..." Воспользовавшись минутной тишиной,

председатель волисполкома заговорил сам, спросив о таком, что, казалось,

не имело никакого касательства к беседе:

- Какой надел у тебя?

Василь равнодушно ответил.

- Земля хорошая?

- Какая земля... У нас, в Куренях, земля...

- Есть и хорошая!

- Есть. Да не для нас...

- Для кого же? - шевельнулся Харчев.

Василь не ответил.

- Почему ж ты против землеустройства?

- Я против? - явно не согласился Василь.

- А как же? Разве не ты навел маслаковцев, чтоб они сорвали передел? -

вмешался Харчев.

Василь не нашелся что сказать. Апейка заметил, как парень снова

безнадежно ссутулился: что скажешь людям, которые только твердят: "водил,

помогал", понять не хотят ничего?

- Я знаю, ты - не бандит, - сказал вдруг Апейка.

Василь ожил, но тут же спохватился, сдержался, бросил настороженный

взгляд.

- Ты - не бандит! - повторил Апейка более твердо. - Ты просто - трус!

Апейка сказал это недобро, с осуждением, но Василя ни его слова, ни тон

не обидели. Он смотрел на Апейку уже не настороженно, но с надеждой,

правда недоверчивой.

Апейка неожиданно стал злиться.

- Черт вас побери! - Даже злясь, он говорил ровно, тихо. - Для вас, для

вашего счастья, стараются, гибнут люди.

А вы, вы - за себя постоять не умеете!.. Ты - не бандит, ты - крот,

который копается в своей норе. И только одну свою шкуру бережет! А там -

хоть трава не расти! Пусть другие принесут тебе счастье на блюдечке!.. Ты,

конечно, не откажешься земли хорошей взять! - Василь при этих словах

кивнул головой: кто от такого откажется? - Конечно, ты не против

землеустройства! И сам же помог сорвать его!

Апейка заметил, что парень хотел что-то возразить ему, но сдержался,

побоялся, видно, рассердить его. "Эх, разговорился, судья! - подумал о

себе председатель. - А он стоит - хоть бы что, об одном думает: отпустят

или нет? .."

- Я - всё, я поговорил, - сказал он начальнику милиции.

Когда дежурный, вызванный Харчевым, указал парню на дверь, Василь

неожиданно поклонился...

5

Апейка не ошибся: Василь, слушая его, действительно думал об одном:

отпустят или не отпустят? В нем, как никогда в последние дни,

зашевелилась, затрепетала надежда: "Может, отпустят?" Всю ночь он

вспоминал, слово за словом мысленно перебирал разговор в кабинете Харчева,

будто заново переживал всё. Гадая о своей судьбе, он чувствовал, что

держался не так, как следовало, - молчал, не оправдывал:

ся, - и теперь ругал себя за молчаливость: такой удобный момент

упустил, недотёпа! Хорошо хоть, что поклонился:

уважение, конечно, нравится начальству.

Сдержал все-таки Хвощик свое обещание, пошел к волостному начальнику.

Значит, не врал, что с самим Апейкой знаком - как свой с ним. Смотри, куда

сиганул! И что в комсомольцы записался, тоже, видно, правда чистая...

Благодаря мысленно товарища, невольно позавидовал: "Выскочил Хвощик,

хитер!.. Все Хвощи хитрые!" Позавидовал не со злостью, не с возмущением, а

от души: хитрость - она как деньги, как удача, счастье...

Мысли от Костика незаметно перебежали к Апеике. Василь вспомнил щуплую

фигуру председателя: совсем невидный, а столько власти в руках держит,

начальник над всей волостью! И что особенно поражало, - имея большую

власть, так прост и обходителен!

Как только он подумал об Апеике, снова ожило беспокойное, желанное:

"Может, отпустят?.. Сказал же он: "Ты - не бандит!.. Не бандит, знаю", -