свои характеры. За болотами земля обычно плохая, люди держатся за лес,

ищут спасения в нем.

С ягодами, орехами, грибами запасают на зиму желуди: целыми горами

ссыпают в сусеки. Желуди любят свиньи, желуди толкут на муку: хлеб там

редко без желудевой примеси.

Бывает и только из желудевой муки. Он в горле - как глина, в животе -

что кирпич. За болотами школ меньше и учителей меньше, из-за болот люди

редко выбираются в свет. Там не удивительно встретить женщину или парня,

которые никогда не видели ни паровоза, ни парохода. Там больше всего

темных, больных лихорадкой, чахоточных, там самые недоверчивые, диковатые

взгляды...

"Довольно однородный..." Тот, кто писал книжку, интересовался

этнографией, он рассказывал об этнографическом составе населения района.

Его не интересовало - он "имел право" обойти - главноег что определяло

положение людей в обществе, - состояние их хозяйства; главное, что

бросалось прежде всего в глаза бывшему крестьянскому парню и теперешнему

председателю райисполкома. Не только по обязанности, а прежде всего из

душевных побуждений выяснял Апейка, какое у человека хозяйство: сколько

земли - пахоты, сенокоса, леса (был еще, случалось, "свой" лес); сколько

едоков в семье, сколько трудоспособных; сколько лошадей или быков - какое

тягло; сколько коров, овец, свиней. Не безразличный, не формальный,

человеческий интерес толкал его дознаться не только о том, сколько земли и

сенокоса, но и каких; и кто те едоки в семье, что не работают; и какой

конь, корова - какая польза от них. Разные ведь земли и кони бывают - знал

он не из учебников, а потому, что поисходил эти всякие земли, поизъездил,

понаработался на всяких конях. И еще не забыл ни разу спросить: не служит

ли кто из сыновей в Красной Армии, где и кем, - не забыл не только потому,

что знал, как много значит парень в хозяйстве, а и потому, что помнил,

уважал армейскую службу; хотел, чтобы все помнили: армия - это армия,

парень не на гулянке, а на государственной службе, служит народу. Значит,

почет и ему, и его родителям, и братьям. Почет и уважение.

Видел Апейка, что и зажиточные и бедняки не все были на одну колодку.

Были среди зажиточных богатеи-кулаки, пиявки, что только и жили чужой

кровью, чужим потом, а были и такие, где достаток приобретался тем, что

семья вся - из подросших, работящих девчат и парней, которыми правит

суровый, беспощадный командир - отец. Отец-монарх, отец-каторжник,

командир каторжной команды. Были и такие, у которых только числилось земли

больше, чем у других; но потому, что земля их желтела песочком, зажиточные

такие в действительности напоминали голых королей.

Были и такие, у которых за черными, покосившимися стенами, за слепыми

оконцами, заткнутыми онучами, таились богатство и хищность, о которых

никогда бы не подумал: полная кулацкая держава под ободранной, нищенской

стрехой!

А другого готовы были зачислить в кулаки только потому, что хата у него

видная на все село: вылез, поставил всем на зависть, бросается всем в

глаза своими хоромами; а в тех хором-ax вечно голодные дети - все

богатство!

Не близнецами были, видел Апейка, и те, кого объединяли одним понятием

- беднота. За тем общим, хорошо знакомым обличием голытьбы и голодности,

которое объединяло всех, видел Апейка разницу судеб и причин: бедные от

бедности земли - что ты выжмешь из того песочка ил и болота! - от нехватки

тягла: попробуй развернись без коня! - оттого,

что больны кормильцы; оттого, что несчастья - неизвестно за какие грехи

- сыплются; оттого, что ртов детских полно в хате: все дай да дай, а

помощи никакой! Были бедняки, что всегда в работе, в хлопотах, и бедняки,

что чесались и то с ленью; были вечно трезвые и вечно пьяные. Были такие,

что Апейка загодя мог бы поручиться - в колхозе опорой станут, колхозное

хозяйство на таких держаться будет; а были и такие - Апейка это так же

хорошо видел, - что не порадуется колхоз, приобретя: трутень,

прихлебатель, бедностью своей похваляться будет, как билетом на бесплатную

поездку в рай...

Что правда, то правда: были в болотной да лесной стороне, в которой

Апейке выпало работать с людьми, тихие, покладистые, именно такие, какими

полешуков показывали миру старые сочувственные книги; но были и совсем

иные, неизвестно почему не ворвавшиеся в книги: не кроткие, а горластые,

задиристые даже; были робкие, что дрожали перед всем, и ухари, которые не

страшились ни черта, ни бога. Были ужасающие темень и дикость, но сколько

встречал в глухомани своей Апейка таких теток и дядек, что хоть не умели

расписаться и весь век копались на своих богом забытых островках, а были

настоящими мудрецами. Хоть, казалось, должен привыкнуть - встречал таких

не единицы: чуть не в каждом селе встретить можно такого, - каждый раз

восхищался глубиной, четкостью суждений, широтой мысли не известных нигде,

кроме своего села, философов. Не мог не удивляться, как можно иметь такой

ясный, богатый ум при извечной, до изнеможения, работе, при многовековой

дикости.

Он любил болотных мудрецов. У Апейки была неодолимая слабость:

побеседовать с таким философом, задеть, вызвать на спор, затеять

дискуссию; у каждого из них были свои суждения, свои доводы, свои

сомнения, - сколько здесь можно было услышать интересного и поучительного

ему, уже немало повидавшему на свете!..

В одном, может, большинство людей, с которыми доводилось встречаться,

походили друг на друга: в том, как относились ко всему, что говорили им.

Даже Апейка, свой человек, чувствовал неизменно: у земляков его нет

избытка доверчивости. Они слушали Апейку; родственный им, он умел говорить

с ними, знал, как подойти. Его слушали и охотно, даже очень охотно,

кивали, соглашались. Однако почти каждый, слушая, кивая, ощущал Апейка, не

забывал никогда притом просеивать все через свое очень частое, бдительное

сито.

В каждом селе, да и почти в каждой хате - крестьяне в этом были

убеждены еще больше Апейки - жили чем-нибудь выдающиеся люди. В одной хате

славился на все село пасечник, который так постиг пчеловодческое дело, что

разговаривать с пчелами умеет; в другой - удивительный грибник, проникший

во все грибные тайны, всегда приносивший грибов больше других; в третьей -

слава сияет над охотником: мало того, что волков да рысей перебил

неисчислимо, с закрытыми глазами в уток попадает из ружья; этот знает

такие секреты рыболовства, что другим и не снилось; тот - такой выдумщик,

что, как сочинит, животы надорвете; тот - так споет, что за сердце

хватает; тот - сказочник, тот - балалаечник, тот плясун! А сколько

мастеров косить, копнить, стога метать, жать, молотить, веять! Печь хлебы,

стряпать кушанья; колоть кабанов, резать телят! Прясть, ткать, отбеливать

холсты! Пилить дрова, плести лапти! Много в чем есть человеку показать

свою сноровку, свой талант!..

Тысячами самых разных, путаных, иной раз, казалось бы, неожиданных

узлов вязала неутомимая жизнь человеческие взаимоотношения. Пестрый,

дерзко красочный шел перед Апейкиными глазами мир; мир не застывших,

простеньких, черно-белых существ, а мир сложных, не подвластных схемам, с

различными, порой противоречивыми чертами, стремлениями, чувствами людей;

живых людей.

Апейка жил в этом мире: среди противоречий, путаницы, загадок. Он не

умел - и не мог - жить среди выдуманных, кому-то удобных существ; ему не

позволяли этого ни его место в жизни, ни характер его: ежедневно,

ежеминутно небезразличным сердцем ощущал он живую беду, живые надежды! Ему