Потомок украинского гетмана И. И. Скоропадского, служившего петровской России, упразднил УНР и провозгласил создание Украинской державы. На его сторону перешла половина сечевиков. Однако гетманом Скоропадский пробыл недолго: после Брест-Литовского мира и ухода германцев с Украины он 14 декабря того же 1918 года отрекся от гетманского поста и убыл в эмиграцию в Германию, где прожил двадцать семь лет и сотрудничал с гитлеровцами. Был убит в Берлине во время воздушного налета на город.

…Дроздовский, прочитав письмо с такой поразительной для многих его соратников информацией, сказал не без задумчивости:

— Какая судьба у этого человека! Вчера Скоропадский был у императора Николая II командиром 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. Сегодня стал у немцев украинским гетманом…

Ночевка в Николаевке едва не лишила белый отряд бронеавтомобиля „Верный“. По неизвестной причине внутри его взорвалась ручная граната. Находивший в броневике в ту минуту единственный член экипажа — шофер-рядовой — не пострадал. Взрывом вырвало заднюю дверцу, сорвало пулемет и расщепило днище. На двух пулеметных лентах „погорели и полопались“ патроны. Однако покалеченный „Верный“ свою подвижность и „работоспособность“ сохранил.

Немцы продолжали подтягивать в Таганрог по железной дороге новые войска. Разведка из города подтвердила опасения Дроздовского.

— Германцы выдвигаются на Ростов.

— Спешат?

— Нет. Словно чувствуют свою силу. Не торопятся.

— Ничего. Мы поспешим. Авось обгоним их и первыми придем в Синявскую. А из этой станицы пойдем добывать Ростов.

— Хорошо бы там Пасху встретить? Не говели еще.

— Встретим. Пожалуй, нам придется еще идти, как вечному Каину…

С немцами, занявшими Таганрог, Дроздовский решил наладить если не дружественные, то хотя бы нейтральные отношения, чтобы на Дону не оказаться между двух огней. Такое поручение он дал опытному штабисту полковнику Лесли.

— Георгий Дмитриевич, не подзабыли свой немецкий?

— Как его забудешь, Михаил Гордеевич. На фронте австрийцы и германцы были перед нами, сейчас — вокруг нас.

— Надо вам по полной форме съездить в Таганрог и представиться от меня местному немецкому командованию, особенно коменданту города.

— Значит, подружиться с ними?

— Именно так. Мы должны пройти бригадой мимо Таганрога без помех.

— Что еще надо будет сделать?

— Возьмешь с собой разведчиков ротмистра Болотовского, пусть они арестуют кое-кого без шума. Есть указания, между прочим, о предательстве вдовы одного расстрелянного казачьего офицера.

— Будет исполнено.

— Свяжись также с местным „Союзом фронтовиков“. В городе, как знаю, много офицеров. Пусть помогут людьми, бензином Адреса есть?

— Задачу понял, Михаил Гордеевич. Адреса нужных людей уже у меня. В Таганроге даже сослуживцы оказались по 5-й стрелковой дивизии.

— Вот и отлично. Возьмешь с собой интенданта. Пусть разузнает на складах о запасах подков и седел. Лошади у нас подбиваются, а нам еще с вами пылить и пылить, Георгий Дмитриевич…

Полковник Лесли с задачами справился. Бригадная разведывательная команда особого назначения свою миссию в городе, занятом германскими войсками, исполнила. Немецкий комендант был настроен миролюбиво к противникам большевиков: иных указаний он, по всей видимости, от начальства и не имел.

Походная колонна „дроздов“ вступила в станицу Синявскую в восемь часов утра. Стало известно, что на сообщение о появлении под самым Таганрогом 1-й русской добровольческой бригады немецкое командование не отреагировало осторожностью к ней. Дроздовский на то заметил:

— Еще бы, мы старые знакомые, с Каховки. Делить нам пока здесь нечего. Швабы это понимают. И мы ученые…

Лесли вновь был послан в Таганрог — для вывоза имущества. Он провел переговоры с нужными людьми и добился неожиданно действительно многого. Добровольцы „из-под немецких часовых“ получили сто пятьдесят седел, два аэроплана на местном авиаремонтном заводе (офицеры-летчики в бригаде имелись) и автомобиль.

Так в добровольческой бригаде появился свой небольшой авиационный отряд. Но из-за ограниченности горючего двум аэропланам летать почти не пришлось, разве что на разведку.

Седла и прочая конская сбруя требовались для отрядной конницы, которая стала заметно увеличивать свою численность. Верховых лошадей, годных для кавалерии, большей частью „реквизированных“ у „красных реквизиторов“, набиралось много. А вот кавалерийские (казачьи) седла оказались в большом дефиците. Тыловики сбивались с ног в поисках „приличной“ конской амуниции.

Полковник Лесли, докладывая Дроздовскому о результатах повторного визита в Таганрог, не без возмущения сказал о германском коменданте города и его начальниках, управлявших им по телеграфу из Киева:

— Броневика и снарядов не дали, под самыми разными предлогами. Подлецы, одним словом. Ведь обещали еще утром все это дать!

— Не кипятись зря. Немцы не дураки. Чуют, что мы за Россию единую и неделимую. Как же нас вооружать? Не с руки такое делать их коменданту…

Однако часть обещанного вооружения и боевых припасов в Таганроге белые добровольцы все же получили и доставили к себе. Помог „Союз фронтовиков“, имевший своих людей на местных военных складах: в станицу Синявскую доставили часть обещанных германцами винтовок и патронов, в чем бригада, заметно пополнившаяся людьми, испытывала нужду.

Вечером и сам Дроздовский посетил Таганрог. В частном собрании собрались местные офицеры — гарнизонные, но большей частью вернувшиеся с фронта. Михаил Гордеевич агитировал их за Белое дело, но не все получилось, как ему хотелось.

Разговор получился трудный („инертность страшная“). Офицерская масса еще не перегорелась начавшейся Гражданской. Ее еще не всколыхнули репрессии красных по отношению к бывшему офицерству старой русской армии: Таганрог еще не знал массовых арестов и расстрелов „золотопогонников“.

Отсюда „росли ноги“ того, что услышал полковник Генерального штаба Дроздовский, человек монархических взглядов, на том негласном офицерском собрании.

— Русской армии уже нет. Где она?..

— Неясна задача Белого дела Мы за Корнилова, а он погиб под Екатеринодаром Кто теперь военный вождь белых?

— Война против большевиков так не делается. Ее надо начинать совсем иначе…

— Вы же раскалываете Россию. У нас немцы дома, а вы раскачиваете лодку, наше отечество…

— У вас же нет сил. Где вы их возьмете?»

— Нам лучше и безопаснее на местах, чем в походах…

— Сколько можно нам воевать? Вчера фронт там, сегодня фронт здесь. Устали от войны…

Для полковника-генштабиста, давно поражавшего людей, хорошо знавших его, своим ровным отношением к происходящему и редко выходящего из себя, такие слова были большой личной обидой. Причем они исходили не от каких-то малознакомых ему офицерских товариществ, а от своих собратьев-фронтовиков.

Собрание, такое сдержанное в начале откровенного разговора, закончилось на «минорных нотах». Командир отряда добровольцев, который под славным для истории Андреевским флагом, по сути дела, завершил поход Яссы — Дон, сказал таганрогским офицерам свое последнее слово, которое на подобных собраниях называют заключительным:

— Я пришел к вам, как к офицерам и фронтовикам, с предложением защитить Россию от большевизма и берлинского кайзера. Я не в обиде на вас за то, что вы здесь высказали. Но все вы должны понять одно: не мы, белые добровольцы, принесли вам сюда гражданскую войну. Она уже у вас идет. Вы это должны понять сами.

Когда небольшой зал, переполненный людьми в полувоенном одеянии, от этих слов притих, полковник Дроздовский заключил сказанное им перед этим:

— Если кто-то из вас завтра придет ко мне в отряд, я приму его как человека офицерского долга. Дам винтовку и руку боевого товарища.

Вряд ли кто из тех, кто в этот поздний вечер собрался здесь, мог себе представить, что в не маленьком по тому времени городе на берегу Азовского моря, в Области Войска Донского, разыграются одни из самых трагических событий Гражданской войны. И имя им — красный террор к «классовому врагу», хотя большинство этих врагов не поднимали оружия против новой власти. И больше всего полило своей кровью таганрогскую землю местное офицерство.