Наконец, мне показалось, что нож стал намного острее. Неужели получается?!

Я тщательно вымыла теплой водой нож и прокалила его над пламенем. Теперь пора начинать операцию.

Я до смерти боюсь вида крови, и сейчас при одной мысли, что надо резать живого человека, меня начинало мутить, руки тряслись. Несколько раз я подносила нож к коже и убирала его, кляня себя за трусость. Я пыталась успокоиться, но ничего не выходило.

Незнакомец опять застонал. Этот стон подстегнул меня. Глубоко вздохнув, я попыталась унять дрожь в руках. Прикусив до крови губу, я решительным движением полоснула лезвием по коже.

При первом же надрезе струя гноя брызнула мне в лицо. Теперь, когда первый надрез был сделан, я уже более спокойно продолжила вскрывать нарыв. Гноя было много. Отложив нож, я начала смывать его с раны.

Когда часть гноя, мешавшего видеть рану, удалось смыть, я проверила воду, она была уже горячая. Рубашку незнакомца я уже извела на повязки, поэтому я безжалостно порвала свою запасную тунику. Намочив часть лоскутов в горячей воде, я продолжала промывать рану.

Это было очень тяжело, мне приходилось еще бороться с мужчиной. Он так сильно метался, что я, задыхаясь от слез жалости, еле его удерживала. Ему было так больно, а я не могла ему облегчить боль. Надо было тщательно промыть рану, чтобы не осталось ни капли гноя, вырезать отмершие ткани и зашить рану.

Когда края раны побелели, я, внутренне обмирая от страха, стараясь как можно аккуратнее, стала вырезать мертвые участки. После этого, я полезла в свою сумку за лекарствами. Вдруг мне в руки попался пузырек серебряной воды. Я обрадовалась, лучшего средства, которое дезинфицирует и заживляет раны, нет. А я и забыла, что взяла его, так, на всякий случай.

Это самое дорогое лекарство в нашей аптеке, но оно того стоит. У гномов мы покупаем истинное серебро. Кусочек величиной с булавочную головку стоит семь золотых монет. В темную бутылочку я на растущей луне собираю летом росу, туда опускаем серебро и три дня полнолуния оно растворяется. Бутылочку полагается прятать в темное место днем, лишь на ночь ставить так, чтобы на нее подал свет луны. Оно заживляет быстро все раны. В народе называют его почему-то мертвой водой. Его ценят почти все расы, кроме вампиров и...

Я капнула несколько капель из бутылочки на рану. Вдруг мне показалось, что кровь закипела. Раздался громкий крик боли. Я подняла глаза от раны и встретилась с желтыми нечеловеческими глазами незнакомца. Я проглотила комок в горле.

...оборотней.

-- Ты что, убить меня хочешь?! - прошипел он сквозь зубы.

Я старалась потихоньку отползти от него подальше, следя за каждым его движением.

-- Я не знала, что вы не человек, - заикаясь, прошептала я. Мне казалось, что одно неосторожное движение, и он меня убьет.

-- Тогда что ты здесь делаешь?

-- Вас лечу, - сказала я правду. Я читала, что оборотни могут сами сращивать свои раны, - Ну, я пошла, у меня дела.

Я хотела как можно быстрее уйти от него. Кто знает, что может сделать оборотень. Говорят, они людей могут загрызть, а мне к бабушке нужно спешить. Знала бы, никогда бы не стала с ним заниматься.

-- Ты это куда собралась? - я и не знала, что он заметил мою попытку бегства. - Давай, лечи.

-- А вы меня не убьете?

Несмотря на то, что я пыталась уговорить себя его бросить, этого бы никогда я не сделала. Дядя Лука мне всегда говорил, что лечить нужно всех нуждающихся в этом, несмотря на происхождение, иначе нельзя называть себя лекарем или травницей. Но я хотела получить хоть какие-то гарантии.

Он слабо усмехнулся:

-- Я не в том состоянии, чтобы кого-то убить, даже если мне захочется.

Я осторожно, вздрагивая от каждого его движения, приблизилась к нему. Протянула руку и несмело коснулась его, готовая тут же отдернуть ее, как от огня. Он старался не шевелиться. Немного осмелев, я стала смывать лекарство, пока оно не сожгло ткани. Как хорошо, что я всего лишь несколько капель использовала.

Когда я подняла глаза на пациента, оказалось, что он опять потерял сознание. Теперь мне стало спокойнее. Взяв иголку и белые нитки, которые я никогда не вынимаю из сумки, чтобы не забыть, я стала крупными стежками зашивать рану. Пока я занималась раной, он так и не пришел в себя.

Дальнейшее я почти не осознавала. Я то поила его жаропонижающим отваром, то протирала тело холодной водой, когда он горел. Затем его начинала бить дрожь, и мне приходилось жарче раздувать костер. А еще промывать и смазывать ожоги и раны на груди. В перерывах я в ручье стирала лоскуты и сушила их, развесив на веточках у костра. Все слилось в одну непрекращающуюся череду. Чтобы успокоиться, я говорила с ним, зная, что он не может меня слышать. Я рассказывала, что работаю в аптеке, что у меня есть брат и сводная сестра, а сейчас я иду к бабушке, которая сидит в тюрьме.

Сколько прошло так времени, я не знаю. Но вот, мне показалось, что моему пациенту стало значительно лучше. Дыхание стало ровнее, хотя он так и не пришел в сознание. От облегчения, я расплакалась. Напряжение спало. И тут я почувствовала, что силы меня покинули, через мгновение я заснула.

Когда я проснулась, никого рядом уже не было. Костер был потушен, мои вещи остались валяться так, как я их бросила, не было только лоскутов, которыми я его перевязывала. Побегав по полянке, покричав на всякий случай, я поняла, что он ушел.

Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы обиды. Я его лечила, ночей (интересно, сколько времени прошло) не спала, а он..! Неблагодарный! Как он мог уйти, ведь был без сознания? А вдруг с ним что-нибудь случится, ведь он сейчас слаб, как котенок? А если раны откроются? Но где его искать?

Мне ничего не оставалось, как поесть, собрать вещи и отправиться в путь.

Солнце уже садилось за горизонт, когда вдалеке показались крыши Дубовиц. Это видение словно прибавило мне сил, я в очередной раз переложила сумки с плеча на плечо, и шумно, коротко выдыхая, как заморенная кляча, заторопилась, чтобы успеть войти в город до закрытия ворот.

Наконец-то я добралась!

Около ворот стояли четверо охранников, на их лицах явно была написана скука. Они заметно оживились, увидев меня, и сразу же подтянулись, дабы внушить мысль, что стража не дремлет, и ни один злоумышленников мимо них не пройдет.

-- С какой целью вы прибыли в город? - сурово вопросил старший из них, когда я подошла к воротам.

-- К родственникам в гости, - ответила я.

-- Заплатите пошлину, с вас три медяка. Деньги-то есть? - он скептически посмотрел на меня.

Я сразу же вспомнила, как я выгляжу. Да, зрелище, наверное, не для слабонервных. Одежда покрыта дорожной грязью, туфли стоптаны, полы рубашки оборваны. Неудивительно, что меня приняли за бродяжку.

Покраснев под взглядами стражи, я открыла одну из сумок и, порывшись в одном из кармашков, достала несколько медных монет. Во время одной из остановок я благоразумно отложила небольшую сумму отдельно, чтобы не показывать все деньги. Не стоит искушать стражу, а то они придумают пару новых налогов или сборов. Потом никаких денег не хватит. Еще не известно, сколько придется заплатить за освобождение бабушки.

Отсчитав положенную сумму, я протянула деньги охраннику. Поняв, что большего он от меня не дождется, он скривился от разочарования и небрежно кинул их в прорезь стоящего рядом ящичка. Не говоря ни слова, жестом показал мне, что можно проходить.

Я немного поколебалась, затем спросила:

-- Извините, я давно не была в городе. Не могли бы вы подсказать, где находится здание тюрьмы?

Я, действительно, не знала, где она находится. Когда я была последний раз у бабушки в гостях, никакой тюрьмы и в помине не было. Уж они должны были знать.

-- А зачем тебе? - сразу же насторожились охранники.

Зря я спросила.

-- У меня бабушку арестовали. Вот, еду ее выручать, - пришлось мне объяснить, а то, чего доброго, и меня арестуют как подозрительную личность. Особенно, если вспомнить, как я сейчас выгляжу.