– По-здорову ли, Анница, живешь? – молвил ей князь Иван, скорее догадавшись только,
что это прежняя Анница, невенчанная жена пана Феликса.
– Здравствуй, батюшка Иван Андреевич, князь милостивец, – поклонилась ему Анница
низко.
– Где же государь твой Феликс Акентьич? – спросил князь Иван, фыркая и отмахиваясь
от дыма.
Анница вскинула на князя Ивана глаза испуганно.
– Нету, нету, – залепетала она, озираясь по сторонам. – Не живет... Не приезжал... Ты по
полкам походи, ратных поспроси...
– Как же?.. – удивился князь Иван и присел на стоявший подле обрубок. – А ты что?..
– Да так; – развела руками Анница. – Что будешь делать!..
Князь Иван сидел молча, не зная, как поступить ему дальше. Молча стояла и Анница у
печки, молча во все глаза уставился на князя Ивана с пола светлоголовый мальчик.
– Медмедь, – молвил он только, показав князю Ивану деревянного медведку. – Гу-гу-у. .
Князь Иван потянулся, взял из рук мальчика игрушку, разглядел ребенка, как две капли
воды на пана Феликса похожего... Да это же Василёк!..
– Василёк? – спросил он, оборотившись к Аннице.
– Василёк, – ответила та, расцветши сразу. – Сыночек.
А Василёк уже совал князю Ивану козликов бумажных, мужичков тряпичных, глиняную
лошадку, оловянную немку. .
– Ты посиди, Иван Андреевич, с Васильком, – кинулась в сени Анница вдруг. – Я тут
соседей поспрошу. Да гляди, – кричала она уже со двора, – не расшибся бы ребенок, борони
бог!
И князь Иван увидел в раскрытую дверь, как пробежала Анница через двор, завернула за
паново крыльцо и пропала в лопухах.
XXXIX. В ЩЕКИ И В БОКИ
Между тем солнце сникло за кровлю дома пана Фелика, и длиннее стала тень,
пробежавшая от «замка» к плетню. Князь Иван вспомнил, что ничего не брал сегодня в рот:
как поехал со двора своего натощак, так и до сих пор проходил, не подкрепившись ничем. Не
оттого ли в ушах шумит и тошнота подступает к горлу?
«Не оттого», – решил князь Иван и все же подумал, что хорошо бы у Анницы
попотчеваться хотя бы коркой хлебной. «Вот придет – спрошу, чего уж...» Стал он ждать,
подбрасывая в руке набитый шерстью кожаный мячик.
Анница обернулась скоро; вот бежит она обратно по двору, ткнулась в сени...
– Пойдем, Иван Андреевич, – молвила она запыхавшись. – Василёчек, пойдем!..
Куда же это она зовет их?
Вышел князь Иван на двор, Анница подхватила на руки Василька...
– Согрешила я, Иван Андреевич, – стала она сокрушаться, – солгала тебе. Что будешь
делать!.. Как наказано мне было от государя моего Феликса Акентьича, так и сказала... Ан
Феликс Акентьич тебя и видеть хочет. Наказ тот, выходит, не про тебя.
– Вот так! – пожал плечами князь Иван. – Чего ж это он?..
– Ох, князь Иван Андреевич, – только и вздохнула Анница, когда поворотили они за дом
и подошли к стожку сена, высившемуся посреди лопухов.
Анница спустила Василька наземь, разгребла в одном месте сено, и увидел князь Иван
землянку и тут же маленькую дверь.
– Ступай, Иван Андреевич, по лесенке, – толкнула ногой Анница дверку. – Да гляди не
оступись, борони бог. Там, там государь мой Феликс Акентьич. А я тут постою, постерегу.
Вот вишь ты, как стало, – всхлипнула она отвернувшись. – Что будешь делать!..
Князь Иван полез в дыру по приставной лестнице навстречу охам и стенаниям,
исходившим откуда-то снизу. И при слабом свете, который пробивался в землянку только
через оставшуюся открытой дверь, разглядел князь Иван на ворохе сена пана Феликса
Заблоцкого, обвязанного полотенцами, облепленного пластырями, оборванного и
измызганного.
– Ох, княже мой любый! – простонал шляхтич, когда князь Иван, не зная, что и подумать,
наклонился и стал искать на лице у друга своего хоть одно живое место, не прикрытое
пластырем, не черневшее ссадиной, не алевшее кровоподтеком. – Ох, княже Иване, –
заворочался на ложе своем пан Феликс. – Все сгибло, все сгибло!..
У князя Ивана сжалось сердце: тоска неизбывная. «То так, – подумал он. – Сгибло... Кто
б мог ждать такого!»
– Пан Феликс! – молвил он, опустившись на колени. – Друже мой! Как это ты?.. Когда же
это?..
– Сегодня рано, – стал рассказывать пан Феликс, – как зазвонили по церквам, кинулся я к
городу, еду, чую – бежит народ с криком, с шумом: «Поляки царя бьют, как бы до смерти не
убили Димитрия Ивановича!» И как мост проехал, тоже все крик: «Бьют царя поляки! Громи,
братцы, литву! Побивай поляков!» Я сдуру коня остановил, кричать стал. «Люди, – кричу, –
как это можно, чтобы поляки чужого царя били? Ха! Поляки и своего короля имеют. Коли уж
надо какого-нибудь монарха побить, то зачем забираться в Москву, ежли король польский сам
имеет и щеки и боки?» Ну, те побаски да шутки чуть не стоили мне головы. Коли б молчал,
так бы и проехал. А то враз кинулась на меня целая куча... «Га, – кричат, – латынник, собачий
сын! Хлеб наш ешь, кровь нашу пьешь, да еще смерти царю нашему хочешь! Сейчас мы тебя
в щеки и в боки...» С коня, негодники, стянули, саблю сорвали, кунтушик сдернули, кольчики
из ушей повыдирали и давай меня так да так, в ухо и в брюхо, за чуприну, за усы, за то, за
другое... «Убьем его, – кричат, – и мясо собакам кинем!..» Да тут услыхали: не поляки бьют
царя – уже его убили бояре. Ну, и налетели один на другого с ножами, с чем кто. Тот кричит:
«Димитрий, солнышко наше!..» Тот вопит: «Вор твой Димитрий, да и сам ты вор!..» А я
шмыг тем временем, да и дал драпака. Ой!.. – простонал пан Феликс, попытавшись руку
протянуть князю Ивану. – Ой, княже Иване, сгибло, все сгибло...
– То так, пан Феликс, – согласился князь Иван.
– Ой, так, князь ваша милость, – продолжал стонать и вздыхать пан Феликс. – Ой, так...
Кабы мне только на ноги подняться – не останусь я теперь на Московщине, задам драпака
хоть куда...
– Ты – вольная птица, пан Феликс, легкий ты человек, всюду не свой, да и свой... А мне,
друже, каково теперь быть?..
– Ой, так! – твердил пан Феликс в лад словам князя Ивана. – Ой, верно!
Но растянувшийся на сене пан Феликс почему-то встрепенулся сразу, сеном зашуршал и,
несмотря на сильную боль, даже на ложе своем присел.
– Да это еще так ли?.. – молвил он, понизив голос. – Это еще верно ли?.. Может, и не
убили Димитрия?.. Может, это только смутки да враки... И тогда не все и сгибло. Так когда-то
уже было с Димитрием, в Угличе это было: убили будто какого-то мальчика, попова, говорят,
сына, да только не Димитрия. Может, и сей раз так?
Князь Иван с изумлением слушал шляхтича, из расшибленных уст которого исходили
столь странные речи; от них голова стала кружиться у князя Ивана, как от другого на
площади утром, когда прокисший шубник изрыгал перед всем народом ложь и хулу. И
впрямь! Как не пришло в голову князю Ивану разведать подробно, что случилось, как там
сталось? А он вместо того прогонял с литовкою полдня. Может, и сейчас они там бьются,
Шуйские с казаками, с государевыми стрельцами?.. И Димитрий Иванович, может быть,
жив?!
– Пан Феликс! – вскочил князь Иван с коленей. – Ох, друже!.. Как же это я!.. Побегу,
побегу. . Разведаю допряма... Что там у них?.. Что там?.. Как же это я!..
И пан Феликс моргнуть не успел, как взметнулся князь Иван по лестнице вверх, чуть
Анницу не сшиб, чуть Василька не убил и, не видя ничего от ударившего в глаза солнца, руки
вперед простер и ринулся по лопухам.
XL. ЦАРЬ – ЗМЕЙ, ЦАРИЦА – ЗМЕИЦА
Как слепой конь на всем скаку, врезался князь Иван в плетень, опомнился тут, рукою по
глазам провел и увидел себя в огромном облаке пыли, поднятом возвращавшимся с выгона
стадом. Мычали коровы на улице, хлопали бичами пастухи, но князь Иван, не теряя времени,
