Автобусу предстояло преодолеть отделяющие Холломен от Хартфорда сорок миль. Это было изнурительное путешествие, поскольку он то и дело съезжал с шоссе, чтобы высадить пассажиров и принять новых. Дороги между городами, кроме главных, зимой как следует не чистили, так же как и улицы, где не пролегали автобусные маршруты.

Если бы суд над Маркусом назначили на неделю раньше, поездка получилась бы намного легче. Но оттепель пришла и ушла, снова навалило снегу, и температура упала ниже нуля по Фаренгейту. Когда автобус прибыл в Мидлтаун, с неба посыпали хлопья. Снегопад не прекращался весь остаток пути, отчего они ехали дольше, чем предполагали, и сильно устали.

Благодаря своим документам Джошуа получил комнату в мотеле неподалеку от зала суда. Как все места общественного проживания, в мотеле можно было отапливать номера до шестидесяти градусов по Фаренгейту с шести утра до десяти вечера, а в столовой для постояльцев – жечь газовый камин, имитацию под настоящий. Спустившись на ужин в первый вечер, Джошуа с удивлением обнаружил, что в столовой почти не было мест. Но затем понял, что большинство постояльцев, как и он, приехали на процесс Маркуса. В большинстве своем это были журналисты. Он узнал одиноко сидящего за угловым столиком маэстро Бенджамена Стейнфельда. Неподалеку ужинал мэр Детройта Доминик д’Эсте в компании белокожей, темноволосой женщины, чье лицо показалось ему смутно знакомым. Проходя, Джошуа бросил на нее недоуменный взгляд, и она, к его удивлению, ему вежливо улыбнулась и хоть и холодно, но с готовностью кивнула. Лицо не из телевизора. Должно быть, они где-то встречались, но где?

Измученная хозяйка мотеля еле держалась на ногах – Джошуа почувствовал это по атмосфере вокруг нее. Он сел рядом со столиком д’Эсте и его спутницы и благодарно улыбнулся хозяйке. И женщина приняла его улыбку (с Джошуа это часто случалось, хотя он сам не понимал почему) так, словно он протянул ей чашу с живящим эликсиром. «Какая же это волшебная вещь, улыбка!» – подумал он. Почему же, если кто-то начинает проповедовать улыбку в качестве реального средства терапии, получается плоско и банально, словно плохая поздравительная открытка?

Меню оказалось совсем недурным – с широким набором традиционных блюд янки и Восточного побережья: от трех видов супа из моллюсков до тушеного мяса, свиного студня с кукурузной мукой и индейского пудинга. Как ни странно, несмотря на высочайший уровень маминой кулинарии, Джошуа больше интересовался едой, когда уезжал из дома, особенно если, как в этот раз, поездку не отягощали трудности очередной профессиональной конференции. Он выбрал суп из моллюсков Новой Англии, жаркое по-лондонски к салату с русской заправкой, а о десерте решил подумать позже. Заказывая еду, он улыбался официантке так же ласково, как до этого хозяйке мотеля.

Маэстро Стейнфельд поднялся из-за столика и на всем пути из зала царственно раскланивался со знакомыми. Затем он остановился переброситься парой слов с телевизионщиками из Детройта. Его представили сидевшей рядом с д’Эсте женщине. Музыкант наклонился, чтобы поцеловать ей руку, и от этого движения волосы упали ему на лоб, что позволило маэстро, выпрямившись, резким театральным движением закинуть непокорную прядь на место. Казалось, копна его волос была специально предназначена для такого представления.

Кристиан с любопытством наблюдал за ним боковым зрением, пока не принесли первое блюдо, после чего переключил свое внимание на большую миску с дымящимся сливочным супом. Он обнаружил на дне щедрый слой измельченных моллюсков и кубиков картофеля.

Все было такое сытное, свежее и вкусно приготовленное, что от десерта Джошуа отказался.

– Только кофе и двойной коньяк. Благодарю вас. – Он кивнул в сторону занятых столиков. – У вас сегодня много народу.

– Приехали на процесс Маркуса, – объяснила официантка, мысленно соглашаясь с тем, что ей шепнула хозяйка: она будет обслуживать самого привлекательного мужчину в зале. Да, маэстро Стейнфельд был очень эффектным, но чопорным, мэр д’Эсте настолько хорош собой, что казался вылепленным из воска. Зато доктор Кристиан был по-настоящему обаятельным. Его улыбка говорила, что собеседница ему интересна и нравится, но при этом было ясно, что он не из тех мужчин, кто ищет любовных приключений.

– Меня вызвали помочь, – продолжила она и, испугавшись, как бы клиент не подумал, что она не профессиональная официантка, добавила: – По вторникам я обычно выходная.

Девушка из центральных областей, решил Кристиан, бесхитростная и практичная.

– Не думал, что суд над Маркусом станет таким заметным событием.

– О нем напишут во всех газетах, – торжественно предрекла официантка. – Бедняга! Убитый всего-то и хотел немного дров.

– Он действовал противозаконно. – Джошуа произнес это вовсе не осуждающим тоном.

– Закон бессердечен, мистер.

– Истинная правда. – Он посмотрел на ее левую руку и, заметив кольцо, сказал: – Я вижу, вы замужем. И тем не менее работаете.

– Надо платить по счетам, мистер. Они сами себя не оплачивают.

– Ребенка еще нет? – Джошуа спросил потому, что обычно женщина, родив, бросает работу.

– Нет. Джонни – это мой муж – говорит, надо подождать, пока нас не переселят на постоянное место жительства на юг.

– Очень разумно. Когда вы рассчитываете переехать?

Официантка вздохнула:

– Не знаю, мистер. Джонни надо сначала найти работу там, где нам подыщут жилплощадь. Заявление мы подали. Теперь, наверное, остается ждать.

– Чем занимается ваш муж?

– Он водопроводчик в городском хозяйстве Хартфорда.

Доктор Кристиан откинул голову и рассмеялся:

– В таком случае не волнуйтесь: работу в месте, где теплее, он найдет. Даже машины, которые перевозят людей, не любят, когда в них появляется течь.

Официантка повеселела, приободрилась. Теперь несколько дней она будет рассказывать родным и знакомым, какого приятного мужчину обслуживала в столовой мотеля.

Кофе оказался вкусным, коньяк «Реми Мартен» отличным, а официантка не забывала вовремя наполнять и чашку, и рюмку. Согревшись и насытившись, Джошуа захотел выкурить сигару – верный признак того, что ужин доставил ему истинное удовольствие. Но курение в помещении строжайше запрещалось, а на улице было не лето. Поэтому он сказал себе: радуйся тому, что выдался случай вырваться из дома и из клиники. Обидно, что он получал так мало удовольствия от профессиональных конференций. Но кому понравится находиться в окружении тех, кто тебя презирает и над тобой смеется? Другое дело судебный процесс по делу об убийстве – как раз то, что нужно.

Джошуа не очень охотно поднялся, добавил к счету щедрые чаевые и направился к выходу, забыв бросить взгляд в сторону темноволосой женщины, которую он откуда-то знал.

За его спиной Джудит Кэрриол, сидя за столиком с мэром д’Эсте, размышляла о разговоре доктора Кристиана с официанткой, который бессовестно подслушала. Очень интересный разговор! Как ласково он обращался к девушке. Обычный набор любезностей, но каким смыслом он их наполнил! И официантка на глазах расцвела. Харизма? Так ли это? Есть ли в нем, как считает Моше Чейсен, харизма?

Джудит нахмурилась, но только внутренне. Мэр д’Эсте рассуждал по поводу государственной программы переселения и сыпал аргументами в защиту продолжающегося федерального финансирования исключительно зимних переездов. Джудит оставалось лишь время от времени одобрительно кивать, поэтому мозг ее был свободен размышлять, о чем ей хотелось. О харизме. У сидящего перед ней кандидата харизма явно отсутствовала. Сердечный, обворожительный, красивый, он в то же время производил впечатление ужасного зануды, стоило ему в разговоре оседлать своего любимого конька. Вот как сейчас. Скажи спасибо, усмехнулась про себя Джудит, что он, как некоторые, не требует, чтобы его слушали по-настоящему.

Сенатор Хиллиер был отработанным материалом. Благодаря положению Джудит ей не составило труда познакомиться с ним в Вашингтоне, и их встреча не вызвала недоумения. Он произвел на нее впечатление, но именно этого она и ожидала. Динамичный, умный, внимательный человек. Ему повезло родиться в сорочке, он воспитывался в богатой семье со старыми американскими традициями, где считалось, что служение обществу не должно приносить личную прибыль. Кэрриол провела с ним приятный день, и у нее сложилось твердое убеждение, что сенатор Дэвид Симс Хиллиер Седьмой беззаветно влюблен во власть. Вне всяких сомнений, ему не нужны были ни деньги, которые приносит власть, ни тем более социальное положение. Нет. Он жаждал власти ради самой власти, а это, по убеждению Джудит, было намного опаснее. И еще она соглашалась с Моше Чейсеном: у Хиллиера начисто отсутствовала харизма. Ему приходилось изрядно трудиться, чтобы завоевывать попадающих в его сферу людей – чувствовалось, как внутри его черепа беспрестанно вращаются колесики и шестеренки. Харизма же – нечто, дающееся безо всяких усилий.