«Держи ход правым галсом!»
Было слышно, как завизжали цепи, и я почувствовал, что
судно накренилось набок; по компасу на стене каюты было
видно, что произошла резкая перемена курса. Мы с Йенсеном
одновременно выскочили из кают и увидели, что нижняя рея
«Южного Креста» касается зеркальной поверхности огромного
ледника, а корпус судна, подчиняясь рулевому управлению,
скользит вдоль ледяной стены.
Не стану скрывать, что при этом зрелище холод прошел
у меня по спине.
К счастью, выяснилось, что встреча с айсбергом причинила
лишь незначительные повреждения такелажу. Нам пришлось
остановить машину и лечь в дрейф, пока не разойдется туман.
Утром 12-го числа бушевал сильный шторм. Я записал
в дневнике:
«Мы плывем на двух парусах; ледяного барьера не видно,
но сквозь крутящийся снег заметны со всех сторон большие
айсберги
Море тяжелое; высокие крутые волны перекатываются через
палубу.
Море окатывает нас вновь и вновь.
Мороз вонзается иголками в лицо.
Брызги воды, попадая на палубу, мгновенно замерзают. Уже
к полудню на палубе льду наросло на фут. Снасти, паруса и реи
покрыты толстым слоем льда.
Капитанский мостик также покрыт льдом и стал таким
скользким, что по нему трудно ходить.
Йенсен и я с семи часов утра без перерыва находились на
капитанском мостике.
Собаки вымокли и сильно от этого страдают. Они не могут
ни стоять, ни лежать, ни принимать пищу. Бедные животные
буквально насквозь промерзли. Судно глубоко зарывается носом
в воду. Передняя часть судна обледенела и своим весом тянет
нос книзу. Бушприт, утлегарь1 и якорь превратились в один
большой ледяной ком. Весь вид судна стал совершенно иным.
Ледяной ком на носу все растет, так же как и слой льда на
палубе. Первое, что нужно будет сделать, когда погода
улучшится,—это счистить лед с палубы и со снастей.
13-го числа опять ужасный шторм и снежная метель с юга.
Волны высоки. На палубе кусает мороз. С девяти утра я трижды
сменил одежду. Сейчас 12 часов. У меня осталось теперь только
две смены сухой одежды. Благодаря нашему славному стюарду
Андерсену мы согреты изнутри и снаружи.
У Колбека морская болезнь, доктор тоже слег. На нашем
прекрасном судне никогда не было так беспокойно. Нигде нельзя
отдохнуть, всюду холодно и неуютно. Будем надеяться на
хорошую погоду в ближайшем будущем. При всех
обстоятельствах мы должны обследовать Великий барьер. Терпение,
терпение!
Деревянные части корабля трещат. «Южный Крест» вздыхает
и дрожит, сотрясается и становится дыбом. Шторм завывает
в снастях и по временам даже извлекает тоны из пароходного
гудка.
15 февраля шторм, бушевавший два дня, улегся; погода
прояснилась. Волны, покрытые белой пеной, вздымались все
еще высоко. К полудню, однако, успокоилось и море. Только
зыбь указывала на миновавшую бурю.
Мы снова взяли курс на Великий барьер. Вскоре он стал
виден».
Весь день 16 февраля и всю последующую ночь плыли вдоль
Великого ледяного барьера, хотя и на почтительном расстоянии
от него. Барьер тянулся миля за милей, сохраняя свой вид без
всяких изменений.
17 февраля 1900 года в шесть часов утра мы обнаружили,
наконец, нечто новое. Это произошло примерно на 164° западной
долготы.
Однообразная белая плоскость, параллельная поверхности
моря, и отходящая от нее книзу большая ледяная
стена—картина, которую мы наблюдали день за днем на расстоянии
400 миль, внезапно оборвалась. Барьер заканчивался мысом,
имевшим в вышину приблизительно 90 футов.
Вскоре мы заметили на расстоянии примерно полумили
к востоку от этого мыса другой ледяной мыс, во всем подобный
первому. Оба мыса как бы обрамляли собой вход в бухту,
открывавшуюся в Великом ледяном барьере.
Сквозь эти кристальные ворота из «вороньего гнезда» был
виден на далекое расстояние к югу открытый, свободный от
льда водный бассейн. Мы продолжали плыть к юго-востоку,
пока не оказались на траверзе этих ворот. Тут у нас с капитаном
Йенсеном состоялось короткое, но серьезное совещание. Речь
шла о том, стоит ли заплывать в эту своеобразную гавань.
Риск был велик, потому что с кромкой континентального
льда легко могли произойти такие изменения, в результате
которых ледяные ворота сомкнулись бы и «Южный Крест»
оказался бы в ловушке.
Кроме того, была уже поздняя осень. Почти все время
температура держалась на низких цифрах, и, хотя с севера шла
к Барьеру крупная зыбь, на море уже начал формироваться
молодой лед.
Наибольшая опасность грозила с востока. Вскоре после того
как судно остановилось примерно в двух милях от входа в бухту,
мы обнаружили тяжелый паковый лед, быстро двигавшийся
к северо-западу. Из «вороньего гнезда» сплоченный пак был
виден в восточном направлении почти до самого горизонта.
После того как все было основательно взвешено и
положение вещей без утайки сообщено всем участникам экспедиции,
в машинное отделение дали сигнал, и «Южный Крест» стал
медленно скользить к входу в бухту.
В 3 ч. 30 м. пополуночи 16 февраля 1900 года мы миновали
ледяные ворота и вошли в совершенно спокойные воды.
В западном направлении Барьер сохранял высоту в 90 футов;
на юго-восток он падал до высоты полутора-двух футов над
уровнем моря. К востоку и югу Барьер вновь поднимался до
100—120 футов и оставался на этой высоте насколько хватал
глаз.
Однообразная белая плоскость над вертикальной ледяной
стеной, прерывавшаяся воротами в бухту, вновь продолжалась
от восточного мыса и тянулась до тех пор, пока в отдалении
не сливалась с паковым льдом на поверхности Ледовитого океана.
Мне стало скоро ясно: или Росс ошибся, определяя
местоположение ледяного барьера, или внешний край Барьера на
протяжении полувека переместился к югу. Нет ничего
невозможного в том—и это, пожалуй, всего вероятнее,—что Росс
находился от ледяной стены Барьера дальше, чем предполагал,
и поэтому не мог точно определить его местоположение.
Бухта, или водный бассейн, где мы находились, имела в
глубину приблизительно две мили; поперечник ее составлял около
одной мили. Мы продвигались осторожно, установив
постоянное наблюдение из «вороньего гнезда», измеряя глубину с носа
и с кормы. Перед входом в бухту мы определили глубину в 350
саженей; лот принес со дна серо-зеленую глину.
Глубина поразила меня: в 5 милях к северу, на той же^при-
близительно широте, на которой мы находились, Росс
определил глубину от 200 до 300 саженей.
Весь огромный залив2, простирающийся от мыса Адэр на
юг, относительно глубок. Наибольшая глубина, на которую
Россом был опущен лот, не достигший, впрочем, дна, составляла
2700 саженей; это было на 74°40' южной широты и 166° западной
долготы. Поблизости от южнополярного континента измерения
глубины, предпринятые Россом, дали значительно меньшие
цифры. В шести милях от мыса Адэр Росс нашел 330 метров
(179 саженей), в 135 милях от мыса Филипс—360 метров (197
саженей).
Мы плыли на «Южном Кресте» до южной части гавани, где
Барьер возвышался над водой лишь на полтора фута, образуя
нечто вроде моста. Здесь бросили якорь.
Впрочем, мы не были единственными живыми существами
в этих широтах; на ледяном мосту сидел в одиночестве и смотрел
внимательно на нас императорский пингвин (Aptenodytes for-
sterii).
Чем ближе мы подходили к ледяной стене, тем больше он
беспокоился; когда же форштевень судна стукнулся о лед, пин-
гвин бросился в прозрачную зеленую воду. Вскоре он оказался
