на солнце.

27 декабря. Сегодня в седьмом часу шторм стих.

По всему полуострову лежат мертвые молодые пингвины,

убитые бурей. Лишь в очень редких гнездах можно было найти

по два живых пингвина. В большинстве же случаев мать смогла

сохранить жизнь лишь одному из двух отпрысков.

Впрочем, уже тотчас по выходе из яйца оба птенца часто

настолько различаются по величине, что один может быть иногда

в два раза больше другого. Во время шторма более крепкий

выталкивает слабого из гнезда, обеспечивая себе таким образом

лучшую защиту со стороны матери. Мать готова беззаветно

заботиться о потомстве, но не в состоянии часто хорошо прикрыть

обоих птенцов маленькими короткими перышками своих

крыльев.

Первичное оперение пингвинов состоит скорее из коротких

щетинок, чем из настоящих перьев. Сама бородка пера, никогда

не бывающая в длину больше полудюйма, состоит из дудки,

с отходящими от нее под прямым углом маленькими, короткими

и жесткими щетинками.

Даже когда мать-пингвинка целиком расправляет свои

крылья над детьми, то и тогда они получают плохую защиту;

подлинное тепло бывает только непосредственно под нею. Именно по

этой причине так трудно в период высиживания определить

температурные условия, в которых происходит развитие яиц.

То же обстоятельство делает понятным, почему во время сильных

штормов мать обычно обеспечивает сохранность лишь одного

детеныша.

28 декабря в первой половине дня, когда я занимался

изучением некоторых рыб, в палатке появился запыхавшийся Фоуг-

нер и сообщил, что у самого берега нашего полуострова он увидел

на дне необычайное «морское чудовище».

Вооружившись сетями и другими орудиями лова, держа над

головой на манер больших шляп наши гребные лодочки, мы скоро

нашли то место, где Фоугнер обнаружил на морском дне чудовище.

Я тотчас же увидел, что мы имеем перед собой исключительно

крупную медузу.

Теперь дело заключалось в том, чтобы вытащить ее на

поверхность, не повредив при этом огромного колокола и не обломав

метровых щупалец.

По мере того как мы ее вытаскивали, мое изумление все росло

и росло.

Колокол медузы в поперечнике не меньше 29 дюймов был

фиолетового, «сине-красного» цвета. Медуза походила на огромную

шляпу с поднятой кверху бахромой, своей расцветкой

напоминающей шкуру леопарда.

Мы сфотографировали ее, пока она еще находилась в воде,

опасаясь как бы этот изумительный экземпляр не пострадал при

переноске.

После того как было сделано несколько хороших снимков,

причем медуза была наполовину охвачена сетью, мы, сгрудившись

вокруг на трех лодках, подняли ее на лед.

От красновато-желтого и бороздчатого края колокола

отходили длинные, в 4—5 метров, покрытые слизью щупальца. Вес

медузы достигал 90 фунтов.

Интересная находка была перенесена в дом на большом парусе.

Прошло немало времени, пока мы уложили чудовище в большую

железную банку и законсервировали в формалине.

Морская вода, которая всегда была кристально чистой, по мере

того как лето вступало в свои права, казалось, становилась

все более и более прозрачной. Она была настолько прозрачной

что с лодки мы могли наблюдать жизнь в море и на морском дне

словно через чистейшее зеркальное стекло. Временами даже

казалось, что мы глядели через увеличительное стекло. Мы видели

как тюлени, пингвины и рыбы быстро проносились под водой,

оставляя за собой серебристую полосу пузырьков воздуха.

Мы могли также внимательно разглядывать разнообразных

беспозвоночных, которые медленно, словно во сне, проплывали

между водорослями.

Вода кишела рачками, медузами, полипами, губками,

морскими червями и моллюсками. Теперь легко было собрать

богатейшую коллекцию образчиков фауны Южного Ледовитого

океана—мы могли подбирать нужные экземпляры прямо из

лодок.

Время от времени видели в бухте китов, и нам удалось

установить вид некоторых из них. Это были большие синие киты

южных морей.

На поверхности воды в большом количестве встречались

диатомеи и другие водоросли. Наибольшие трудности при сборе

коллекции были вызваны сильным течением, которое во многих

местах лишало нас возможности остановить лодчонки даже с

помощью завозного якоря.

Новогодний день подкрался совершенно незаметно; только

наши хронометры засекли то мгновение, когда наступило

1 января 1900 года.

По этому поводу мы устроили небольшой праздник. Вымылись

и по мере возможности привели себя в надлежащий вид, чтобы

достойно встретить Новый год. Последний день в старом году

был серым; погода была плохая, и дул такой ветер, что мы не

выходили наружу. А в домике так сильно разило аммиаком от гуано,

что вдыхать этот воздух было сплошным мучением.

Мы воспользовались случаем заняться своим туалетом. Одни

с помощью тупых бритв боролись со своей жесткой щетиной,

другие просили подстричь их обильно покрытые жиром и грязью

волосы с помощью заржавленной машинки. Так заканчивался

на новом континенте полный событиями 1899 год.

Когда часы стали бить двенадцать, мы вместе с нашими

80 собаками, возглавляемыми красавицей Семблой, подняли

оглушительный шум. Произносили тосты в честь далекой родины,

вспоминали друзей и родных, выкрикивали одно «ура» за

другим.

Потом разговор перешел на «Южный Крест», которого теперь

можно было ждать каждый день, и на его отважный экипаж,

от которого так сильно зависела наша судьба.

Делались всевозможные предположения о том, с чем могла

встретиться судно во время плавания на север осенью 1899 года.

Какие новости услышим мы по его возвращении?

Меня в первую очередь интересовал основной вопрос:

прибудет ли «Южный Крест» в срок достаточно ранний, чтобы можна

было воспользоваться кораблем для дальнейшего продвижения

на юг.

В день Нового года мы лежали на крыше и грелись на солнце,

как тюлени. Мы ощущали тепло нагретой темной крыши,

наслаждались бытием, исполненные надежд и одушевленные сознанием

того, что в истекшем году проделана работа, которую, может

быть, грядущие поколения признают достойной внимания.

На мысе Адэр скопилось в это время множество

императорских пингвинов, и мы неоднократно ловили этих прекрасных

огромных птиц. Наблюдать за ними было очень интересно.

Пингвины страдали от жары, хотя термометр стоял на нуле.

Они прятались в любую тень, какую им только удавалось найти,

и глотали кусочки льда, чтобы охладиться изнутри. Молодые

пингвины начали сбрасывать свой мягкий серый пух. Там, где

пух отпадал, становилось видно выросшее под ним короткое,

светлое, бледно-голубое оперение, напоминавшее эмаль.

Обычно они начинают терять пух со спины, где образуется

длинная ярко-голубая полоса густого первичного оперения;

иногда, однако, выпадение пуха начиналось с головы.

Молодые птицы представляли в это время в высшей степени

своеобразное зрелище. Некоторые потеряли пух на шее, которая

казалась поэтому необычайно тонкой по сравнению с еще

покрытой пухом головой. Они были похожи на английских судей в

больших париках, особенно когда кольца вокруг глаз принимали

белый цвет и создавалось впечатление, что птицы надели очки.

Никто из молодых пингвинов, на которых еще оставался пух,

не шел в воду; они держались возле родного гнезда.

Один из моих спутников бросил несколько молодых

пингвинов в пуховом оперении в море; они там свободно плавали и

ныряли. Видимо, искусство плавать заложено в них от природы;

тем не менее птенцы в своей промокшей пуховой шубке вылезали