нами обрыва.

Лапландец Савио, заподозрив неладное, быстро полез из

палатки. Едва высунув наружу голову, он, словно одержимый,

стал жестикулировать и кричать в ужасе:

— Вон из палатки! Вон из палатки! Вас раздавит! Вас

раздавит!

Поскольку стряхивание с себя спальных мешков, в которых

мы лежали, потребовало бы слишком много времени, мы

выкарабкались из палатки прямо в них с максимально возможной

быстротой, похожие на шелковичных червей, спящих в коконах.

Снаружи мы сразу же увидели надвигавшуюся катастрофу.

Огромный кусок скалы, круглый и плоский, как колесо,

превышавший по величине нашу палатку в два раза, в

сопровождении более мелких камней несся по крутому склону вниз с

ужасной быстротой, оставляя за собой тучу пыли и щебня.

Это сплошное колесо толщиной примерно в четыре фута

катилось с головокружительной скоростью прямо к нашей

палатке и уже проделало три четверти своего пути. Лапландец

Савио кричал и выл. Он не отрывал взора от приближавшейся

громадины, пристально наблюдая за тем, как неровности

каменной почвы отклоняли ее в ту или иную сторону, судорожно

прыгая в соответствии с этим то вправо то влево.

Я почти не сомневался, что нас расплющит; такого же мнения

был и Клевстад. Времени на размышления у нас, однако, не

оставалось. Вдруг мчавшийся камень неожиданно разделился на две

части. Одна из этих частей сделала огромный скачок и разбилась

на множество мелких камней; другая продолжала со свистом

быстро нестись к нам, но зарылась в снеговой сугроб,

скопившийся у крупных валунов, лежавших в восьми футах от

палатки.

Несмотря на серьезность положения, я не мог не смеяться,

глядя на Савио, который, чтобы ускользнуть от большого камня,

прыгал то вправо, то влево; подобие легкой улыбки увидел

я и на лице Клевстада, наблюдавшего диковинные движения

Савио.

И все же на этот раз мы могли бы далеко не так легко

отделаться.

Когда к концу первой половины декабря мы пустились

с острова Йорк в обратный путь, целость ледового покрова была

уже сильно нарушена. Мы всюду натыкались на широкие

полыньи, у берега чаще встречались большие пространства открытой

воды. Нам стоило величайшего труда находить хороший,

прочный лед для тяжело груженных саней.

15 декабря после очень утомительного пути мы добрались

до центральной базы. Чтобы объезжать разводья во льду, нам

приходилось отклоняться от прямого пути. Мы были вынуждены

перебираться через большие нагромождения льдин, причем сани

неоднократно переворачивались. Несмотря ни на что, собранные

птичьи яйца были доставлены в целости.

Этой удачей мы, понятно, очень гордились. С еще большей

радостью было встречено на базе сообщение об открытии Клевс-

тадом насекомых. По этому поводу устроен был торжественный

обед с выдачей дополнительных порций; вечером сварили грог,

произносили тосты в честь почетных гостей—насекомых.

Лапландцы стали мало-помалу прекрасными

коллекционерами. В интересах науки они проявляли большое честолюбие.

Если кого-либо из нас прославляли за открытие чего-нибудь

нового, они начинали неутомимо искать в том же направлении.

Вскоре после нашего возвращения, как раз в ту минуту,

когда Клевстад сидел у микроскопа, изучая найденных им

насекомых, в домик ворвался вне себя от восторга Савио. Он

положил на стол мертвую мясную муху. Мы все немедля собрались

в доме и толпились вокруг стола, желая лучше рассмотреть

удивительное насекомое, которое открыл Савио. Да,

действительно, это была типичная мясная муха из рода Dipterous.

Когда Савио заметил, с каким серьезным видом, сомнительна

качая головами, смотрим мы на эту муху, он не выдержал и начал

смеяться во все горло. Вскоре и мы последовали его примеру.

Как выяснилось, эта муха сопровождала нас в банке варенья

и была, таким образом, лондонского происхождения.

Для сбора коллекций в полыньях мы часто пользовались

гребными лодками. За зиму мы хорошо отремонтировали

планктонную сеть, попорченную еще на «Южном Кресте».

Эскимосские лодки также оказывали нам большую службу.

Было очень интересно наблюдать, как плавают пингвины.

С лодки мы могли ясно видеть в кристально чистой воде, как они

молниеносно проносились подобно торпедам. Лишь с большими

промежутками и только для того, чтобы набрать воздуху,

приближались они к поверхности воды. При этом птицы высовывали,

и то не полностью, голову с клювом, в то время как все остальное

тело оставалось под водой. Ни разу я не видел, чтобы пингвин

плавал по воде на манер утки.

В воде они передвигались тем же способом, что и тюлень.

Скорость движения достигалась больше тем, что птица

извивалась всем телом, нежели отталкивалась рудиментарными

крыльями или плавательными перепонками на ногах.

Савио проделал опыт, который был для меня очень

убедителен. Ради развлечения он поймал пингвина, стянул ему лапы

веревкой и бросил его с лодки в воду, держа пингвина за

привязанную к лапе веревку. Пингвин хотя и был лишен возможности

работать лапами, с такой силой стал увлекать за собой лодку

с Савио, что тот в конце концов вынужден был его выпустить.

В тот период мы забавлялись тем, что стреляли из ружья

по неподвижной цели. Но уже после первого выстрела

продолжать стрельбу было невозможно. Ружейный ствол нагревался,

и в окружавшем холодном воздухе начинал клубиться пар,

закрывавший цель.

23 декабря в дневнике было записано: хорошая ясная погода;

горные вершины блестят в солнечных лучах. К Рождеству в доме

проводится «генеральная уборка»; Ивенс и Элефсей собираются

печь пироги и изучают несколько поваренных книг, подаренных

нам перед отъездом из Европы.

Большинство молодых пингвинов по росту уже наполовину

догнало своих родителей. Растут они с невероятной быстротой,

огромное количество корма, которое родители проталкивают

в их вечно пустые глотки, оказывается настолько действенным,

что юнцы быстро развиваются. Они напоминают собой мешки,

набитые сеном до отказа.

Хотя большинство молодых пингвинов достигло уже крупных

размеров, отдельные родители еще продолжают высиживать

яйца. Эти задержавшиеся пары в большинстве своем сами

вылупились только прошлым летом; их легко отличить по тому, что

шеи их еще не вполне почернели. Подросшие пингвины щеголяют

в мягких серых пуховых курточках.

На берегу много морских леопардов. Некоторые гоняются

за нами, когда мы гребем в своих лодках.

24 декабря. Массы больших белых облаков скатываются

на домик с горы позади нас. Термометр поднимается, барометр

падает. Готовится рождественский шторм.

12 часов дня. Шторм с юго-востока обрушивается на нас.

25 декабря. Несмотря на шторм, завывавший снаружи и

рвавший крышу, сочельник прошел вчера очень мило. Были розданы

дополнительные пайки и грог. Мы пели и веселились, делали

доклады, играли в карты, шахматы и сакко и удалились,

наконец, на покой, чтобы увидеть во сне свой дом по ту сторону

экватора.

Шторм бушует все больше. Убито уже много молодых

пингвинов; часть погибла от каменного дождя, сопровождавшего

шторм, часть от снежной бури.

Ветер дует страшный, и все говорит за то, что нам нужно

ждать дальнейших штормов с юго-востока. Боги ветров еще

раздувают свои меха—это видно по состоянию воздуха.

26 декабря. Мое предчувствие оправдалось. Сегодня

неистовствует ураган.

Нам в утешение Ивенс испек слоеный английский пирог,

он чудесен на вкус и исчезает с такой же быстротой, как роса