Затем — следующие предписания:

1) Все эмигранты, которые участвовали в походе Струве или же вообще не представляютличных гарантий спокойного поведения, подлежат удалению из пограничных кантонов.

2) Все без различия эмигранты подлежат бдительному надзору.

3) Федеральному совету, а также всем пограничным кантонам должны быть представлены списки эмигрантов, подпадающих под действие пункта 1.

4) Вопрос о возможных случаях исключения из общего правила об интернировании решается представителем Федерального правительства д-ром Штейгером, указаниям коего вообще надлежит следовать.

За этим следует требование «строго» выполнять эти указания, так как в противном случае, если окажется необходимым вызывать войска, расходы будут отнесены за счет соответствующего пограничного кантона.

Весь циркуляр составлен в резких выражениях, в высшей степени оскорбительных для эмигрантов, и заканчивается словами:

«Швейцария не должна превращаться в сборный пункт для иностранных партий, которые имеют столь превратное представление о своем положении на нейтральной территории и так часто грубо нарушают интересы страны, гостеприимно их принимающей».

Достаточно сравнить эти резкие выражения с языком ноты 4 ноября; достаточно принять во внимание, что слухи, на которых основывается циркуляр, заведомо ложны; что, как пишут нам сегодня с границы, представитель Федерального правительства д-р Штейгер уже закончил инспектирование кантона Ааргау, на который имперская власть больше всего жаловалась, и нашел, что эмигранты, о которых идет речь, давно уже интернированы и ему здесь нечего больше делать (он уже в Листале); что, согласно ноте 4 ноября, — и швейцарская пресса (например, «Schweizer Bote», «Basellandschaftliches Volksblatt»^[126], «National-Zeitung» и др.) давно это доказала — все пограничные кантоны давно уже выполнили свои обязанности; достаточно, наконец, вспомнить, что после продолжительной неизвестности, после самых противоречивых сообщений о закрытии границы, теперь уже в течение двух-трех дней все получаемые нами швейцарские газеты и письма в один голос утверждают, что никакие принудительные меры не будут применены против Швейцарии, — и более того, что приказ об усилении надзора за лицами, переходящими через границу, отданный отдельным пограничным постам, был отменен уже спустя 24 часа; достаточно сопоставить все это, чтобы судить, не подтверждают ли факты до мельчайших деталей сделанное нами выше сообщение.

Да и без этого известно, что гг. Фуррер, Оксенбейн, Мунцингер и др. давно уже горят желанием раз навсегда положить конец «проискам эмигрантов».

Мы поздравляем г-на Шмерлинга с его новыми друзьями. Мы только желаем ему, чтобы в том случае, если и ему придется когда-нибудь очутиться в Швейцарии в качестве эмигранта, — а ведь это легко может случиться еще до того, как истечет трехлетний срок полномочий теперешнего Федерального совета, — чтобы эти его друзья не причислили его к эмигрантам, «не представляющим личных гарантий».

Написано 11 декабря 1848 г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 166, 12 декабря 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

КЛЕВЕТА «NEUE RHEINISCHE ZEITUNG»

Кёльн, 13 декабря. Статья от 4 июля в «Neue Rheinische Zeitung», послужившая поводом к назначенному на 20-е число этого месяца в суде присяжных процессу против ответственного издателя нашей газеты Корфа, ее главного редактора Маркса и редактора Энгельса, заканчивается следующими словами:

«Таковы, следовательно, дела министерства дела, министерства левого центра, министерства, являющегося переходом к стародворянскому, старобюрократическому, старопрусскому министерству. Как только г-н Ганземан сыграет свою переходную роль, он получит отставку».

«Левая в Берлине должна, однако, уразуметь, что старая власть может спокойно дозволить ей одерживать маленькие парламентские победы и составлять большие конституционные проекты, лишь бы самой тем временем завладеть всеми действительно решающими позициями. Она смело может признавать революцию 19 марта в палате, если только вне палаты эта революция будет разоружена».

«В одно прекрасное утро левая, возможно, убедится, что ее парламентская победа совпадает с ее действительным поражением. Быть может, развитие Германии и нуждается в подобных контрастах. Министерство дела признает революцию в принципе для того, чтобы на практике осуществлять контрреволюцию»^[127].

События показали, в какой мере «Neue Rheinische Zeitung» оклеветала прусское правительство и его оруженосцев.

Написано К. Марксом 13 декабря 1848 г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 168, 14 декабря 1848 г

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

ПРОЦЕСС ГОТШАЛЬКА И ЕГО ТОВАРИЩЕЙ

I

Кёльн, 21 декабря. Сегодня утром начался процесс против Готшалька, Аннеке и Эссера на чрезвычайной сессии здешнего суда присяжных.

Обвиняемые были доставлены в кандалах, как самые обыкновенные уголовные преступники, из нового дома заключения в здание суда, где находились довольно значительные вооруженные силы.

Нашим читателям известно, что в суде присяжных, как он организован сейчас, мы меньше всего усматриваем какую-либо гарантию. Ценз предоставляет определенному классу привилегию выделять из своей среды присяжных заседателей. Способ составления списков присяжных предоставляет правительству монопольное право отбирать из привилегированного класса угодных ему лиц. А именно, господин регирунгспрезидент составляет список определенного числа лиц, выделяемых им из списков присяжных всего округа; судебные представители правительства производят чистку, сокращая этот список, если нам не изменяет память, до 36 человек. Наконец, в момент, когда суд присяжных действительно формируется, прокуратура имеет право в третий раз подвергнуть чистке последний список, этот продукт классовой привилегии и двойной правительственной дистилляции, и вычеркнуть всех, кроме последней требуемой дюжины.

Было бы настоящим чудом, если бы при таком устройстве суда присяжных обвиняемые, открыто выступившие против привилегированного класса и существующей государственной власти, не попали прямо в руки своих самых беспощадных врагов.

Но совесть присяжных, — возразят нам, — совесть, можно ли требовать большей гарантии? Ax, mon dieu {боже мой. Ред.}, совесть зависит от знаний {Игра слов: «Gewissen» — «совесть», «Wissen» — «знания». Ред.} и от всего образа жизни человека.

У республиканца иная совесть, чем у роялиста, у имущего — иная, чем у неимущего, у мыслящего — иная, чем у того, кто неспособен мыслить. У человека, у которого нет другого призвания к тому, чтобы стать присяжным, кроме ценза, и совесть цензовая.

«Совесть» привилегированных — это ведь и есть привилегированная совесть.

Хотя, таким образом, суд присяжных, при его нынешнем устройстве, представляется нам органом для сохранения привилегий некоторых, а отнюдь не органом для обеспечения прав всех; хотя, в частности, и в настоящем случае прокуратура самым широким образом использовала свое право вычеркнуть из последнего списка последнюю дюжину неугодных ей имен, — мы все же ни секунды не сомневаемся в оправдании обвиняемых. Гарантией нам служит обвинительный акт. Когда читаешь его, то кажется, что это — выдержанная в ироническом тоне защитительная речь Готшалька и его товарищей.

Резюмируем этот обвинительный акт, который можно сравнить только с обвинительным актом против Меллине и его товарищей (процесс Рискон-Ту в Антверпене)^[128].