Есть ещё и другие факторы, ослабляющие здоровье значительного числа рабочих. Прежде всего пьянство. Все соблазны, все возможные искушения соединяются для того, чтобы ввергнуть рабочего в пьянство. Спиртные напитки являются для него почти единственным источником радости, и всё как будто толкает его к этому источнику. Рабочий приходит с работы домой усталый и измученный; он попадает в неуютное, сырое, неприветливое и грязное жилище; ему настоятельно необходимо развлечься, ему нужно что-нибудь, ради чего стоило бы работать, что смягчало бы для него перспективу завтрашнего тяжёлого дня; его усталость, недовольное и мрачное настроение, вызванное уже отчасти болезненным состоянием, в особенности несварением желудка, усиливается до предела всеми остальными условиями его жизни: необеспеченностью существования, зависимостью от всяческих случайностей и невозможностью самому что-нибудь сделать для улучшения своего положения; тело его, ослабленное плохим воздухом и дурной пищей, настоятельно требует какого-нибудь стимула извне; его потребность в обществе может быть удовлетворена только в трактире, так как нет другого места, где он мог бы встретить своих друзей. Как же ему при всём этом не испытывать величайшей тяги к вину, как ему устоять против искушения? Напротив, при таких обстоятельствах большая часть рабочих в силу моральной и физической необходимости не может не предаваться пьянству. Но помимо этих скорее физических причин, толкающих рабочего к пьянству, оказывают своё действие и сотни других обстоятельств: пример большинства, недостаточное воспитание, невозможность оградить молодых людей от искушения, во многих случаях прямое влияние пьяниц-родителей, которые сами угощают детей вином, уверенность, что под влиянием спиртных паров забудешь хоть на несколько часов нужду и гнёт жизни; всё это действует так сильно, что поистине нельзя обвинять рабочих за их пристрастие к крепким напиткам. Пьянство перестало здесь быть пороком, за который можно осуждать того, кто им заражён; оно становится необходимым явлением, неизбежным следствием определённых условий, которые воздействуют на объект, — в этом отношении во всяком случае, — утративший собственную волю. Пусть за это несут ответственность те, кто превратил рабочего в такой объект. Но с той же неизбежностью, с которой значительное большинство рабочих предаётся пьянству, само пьянство оказывает разрушающее действие на тело и душу своих жертв. Оно усиливает предрасположение к болезням, вызываемое условиями жизни рабочего, оно способствует развитию лёгочных и желудочных заболеваний и чрезвычайно благоприятствует возникновению и распространению тифа.

Другая причина физических страданий рабочего класса заключается в невозможности в случае болезни пользоваться помощью искусных врачей. Правда, множество благотворительных учреждений пытается помочь этому; так, например, манчестерская больница ежегодно обслуживает 22 тыс. больных, из которых некоторые помещаются в самой больнице, а другие получают врачебную помощь и лекарства. Но что это может значить для города, где, по вычислениям Гаскелла^{97}, ежегодно нуждаются во врачебной помощи три четверти населения? Английские врачи требуют высоких гонораров, а рабочие не в состоянии их оплачивать. Они вынуждены поэтому совсем обходиться без помощи, или прибегать к помощи дешёвых лекарей-шарлатанов и шарлатанских снадобий, которые, в конце концов, приносят больше вреда, чем пользы. Во всех английских городах имеется множество таких шарлатанов, которые при помощи всевозможных афиш, объявлений и тому подобных уловок привлекают клиентов из среды беднейших классов. Кроме того в продаже имеется множество так называемых патентованных лечебных средств (patent medicines) против всех возможных и невозможных болезней: пилюли Моррисона, жизненные пилюли Парра, пилюли д-ра Мей-нуэринга и тысячи других пилюль, эссенций, бальзамов и т. п., которые обладают той особенностью, что излечивают все болезни на свете. Эти средства, правда, редко содержат непосредственно вредные вещества, но когда их принимают часто и помногу, они всё же приносят вред организму, а так как несведущим рабочим во всех объявлениях толкуют, что чем больше принимать таких лекарств, тем лучше, то не следует удивляться, если они поглощают их в больших количествах, не считаясь с тем, показано это или нет. Нередко случается, что фабрикант жизненных пилюль Парра в течение недели продаёт до 20–25 тыс. коробок этого чудодейственного средства, которое одни принимают от запора, другие от поноса, третьи против лихорадки, общей слабости и всевозможных недугов. Как наши немецкие крестьяне любят в определённое время года ставить себе банки или пускать кровь, так английские рабочие принимают свои патентованные средства, нанося себе этим вред, но зато наполняя карманы фабриканта этих лекарств. Одним из наиболее вредных патентованных средств является напиток, изготовляемый из опийных препаратов, главным образом лауда-нума, и известный в продаже под названием «укрепляющей микстуры Годфри». Женщины, работающие на дому и вынужденные няньчить собственных или чужих детей, поят их этим напитком, чтобы они лежали спокойно, или, как многие из них думают, чтобы укрепить их. Часто младенцам начинают давать этот напиток чуть ли не со дня их рождения, не подозревая, как вредно это «укрепляющее» средство, и пичкают им детей, пока те не умрут. Но мере того, как организм ребёнка становится менее восприимчивым к действию опия, увеличиваются дозы. Если перестаёт помогать этот напиток, ребёнку дают и чистый лауданум, часто по 15–20 капель на один приём. Ноттингемский следователь свидетельствовал перед правительственной комиссией^{98}, что один аптекарь, по собственному признанию, в течение года израсходовал на приготовление «укрепляющей микстуры Годфри» 13 центнеров сиропа. Легко себе представить, каковы последствия такого лечения для младенцев. Они становятся бледными, вялыми и слабыми и большей частью умирают, не достигнув и двухлетнего возраста. Снадобье это находит очень широкое распространение во всех больших городах и промышленных округах Англии.

Следствием всего этого является общая физическая слабость рабочих. Редко встретишь среди них сильных, хорошо сложенных и здоровых людей, по крайней мере среди промышленных рабочих, работающих большей частью в закрытых помещениях, а здесь ведь речь идёт только о них. Почти все они слабы, угловатого, но не крепкого сложения, худы, бледны, со слабо развитыми мышцами, кроме разве тех мышц, которые особенно напрягаются при работе. Почти все болеют несварением желудка и вследствие этого более или менее страдают ипохондрией и вообще бывают мрачны и неприветливы. Их ослабевший организм не в состоянии оказывать сопротивление заболеванию, и поэтому они очень часто болеют. В связи с этим они рано стареют и умирают в молодых летах. Таблицы смертности доказывают это с неопровержимой очевидностью.

Согласно отчёту ведающего записями гражданского состояния Дж. Грехема, смертность во всей Англии и Уэльсе составляет ежегодно немногим менее 2¹/₄ %, т. е. ежегодно умирает 1 человек на 45 жителей^{99}. Такова, по крайней мере, была средняя норма в 1839–1840 г.; в следующем году смертность несколько уменьшилась, и умирал уже только 1 из 46. Но в больших городах это соотношение представляется совсем иным. Передо мной лежат официальные таблицы смертности (опубликованные в газете «Manchester Guardian» от 31 июля 1844 г.), судя по которым смертность в некоторых больших городах выражается в следующих цифровых отношениях: в Манчестере, включая Солфорд и Чорлтон, 1 к 32,72, а без Солфорда и Чорлтона 1 к 30,75; в Ливерпуле, включая предместье Уэст-Дерби, 1 к 31,90, а без этого предместья 1 к 29,90; между тем, по сводным данным для Чешира, Ланкашира и Йоркшира, местности, насчитывающей много сельских или полусельских округов и множество маленьких городов, с общим населением в 2172506 человек, смертность выражается в отношении 1 к 39,80. Как неблагоприятны условия жизни рабочих в городах, показывает смертность в Прескоте (Ланкашир); это — округ, населённый углекопами, и так как работа в копях не очень-то хорошо влияет на здоровье, то в этом смысле он стоит ниже земледельческих округов. Но рабочие живут в деревне, и вот среди них смертность выражается в отношении 1 к 47,54, т. е. примерно на 2¹/₂ ниже средней цифры для всей Англии. Все эти данные взяты из таблиц смертности за 1843 год. Ещё выше смертность в городах Шотландии: в Эдинбурге в 1838–1839 г. отношение было 1 к 29, а в 1831 г. в Старом городе даже 1 к 22; в Глазго, согласно данным д-ра Кауэна («Статистика рождаемости и смертности в Глазго»)^[105], с 1830 г. отношение в среднем составляло 1 к 30, а в некоторые годы — 1 к 22 или 24. Что это чрезвычайное сокращение средней продолжительности жизни падает главным образом на рабочий класс, что средняя продолжительность жизни, взятая для всех классов, оказывается сравнительно более высокой из-за более низкой смертности высших и средних классов, об этом поступают свидетельства со всех сторон. Новейшие данные приводит манчестерский врач П. Г. Холленд, обследовавший по официальному поручению предместье Манчестера — Чорлтон-он-Медлок^{100}. Он разбил дома и улицы на три категории и получил следующие соотношения смертности: