Что касается религиозных чувств сельскохозяйственных рабочих, то у них они, конечно, сильнее, чем у промышленных рабочих, но всё же и они находятся в очень натянутых отношениях с церковью, так как в этих округах почти всё население принадлежит к англиканской церкви. Корреспондент «Morning Chronicle», за подписью: «Один из тех, кто сам ходил за плугом»{163}, сообщает о своей поездке по сельскохозяйственным округам и передаёт, между прочим, такой разговор с подёнщиками у выхода из церкви:
«Я спросил одного из них, является ли сегодняшний проповедник их постоянным священником. Да, ну его к чёрту (Yes, blast him), — да, это наш собственный поп; вечно он попрошайничает, и с тех пор, как я его знаю всегда попрошайничал (проповедник призывал к сбору средств на обращение язычников). — И с тех пор, как я его знаю, — прибавил другой, — я ещё не встречал попа, который бы не попрошайничал то на одно, то на другое. — Да, — сказала женщина, только что вышедшая из церкви, — плата рабочим всё падает, а посмотрите на этих богатых бездельников, с которыми попы едят, пьют и ездят на охоту. Ей-богу, мы скорее пойдём в работный дом или подохнем с голоду, чем согласимся выложить деньги для попов, которые отправляются к язычникам. — А почему, — сказала другая, — они не посылают туда тех попов, которые хнычут каждый день в соборе в Солсбери, где никто, кроме камней, их не слушает? Почему эти не отправляются к язычникам? — Эти туда не пойдут, — сказал тот старик, с которым я начал разговор, — они богатые, они имеют больше земли, чем им нужно, а они хотят собрать деньги, чтобы избавиться от бедных попов; я прекрасно знаю, чего они хотят; я их слишком давно знаю. — Что же это, друзья мои, — спросил я, — неужели вы всегда выходите из церкви с таким горьким чувством к священнику? Зачем же вы вообще ходите в церковь? — Зачем мы ходим? — ответила женщина. — Мы вынуждены ходить, если не хотим потерять всё, — работу и всё; конечно, мы вынуждены. — Впоследствии я убедился в том, что если они ходят в церковь, то получают некоторые мелкие преимущества в снабжении топливом и небольшой участок земли под картофель, за который им, впрочем, приходится платить».
Описав далее их нищету и невежество, наш корреспондент заканчивает следующими словами:
«И я смело утверждаю, что положение этих людей, их бедность, их ненависть к церкви, их внешняя покорность и внутреннее озлобление против церковных сановников составляют правило во всех сельских общинах Англии, а противоположное является лишь исключением».
Если в Англии в собственном смысле слова крестьянство показывает нам, какие последствия влечёт за собой в сельских округах наличие многочисленного сельскохозяйственного пролетариата при крупной земельной собственности, то в Уэльсе мы наблюдаем разорение мелких арендаторов. Если в сельских общинах Англии воспроизводится антагонизм между пролетариями и крупными капиталистами, то участь уэльсских крестьян соответствует неуклонному разорению мелкой буржуазии в городах. В Уэльсе имеются большей частью только мелкие арендаторы, которые не в состоянии продавать свои сельскохозяйственные продукты так же выгодно и так же дёшево, как находящиеся в лучших условиях крупные английские фермеры, с которыми им приходится конкурировать на одном рынке. Следует также принять во внимание, что почва во многих местах пригодна только для животноводства, которое мало доходно, и что уэльсские крестьяне уже из-за обособленности своей национальности, к которой они горячо привязаны, ещё гораздо более косны, чем английские фермеры. Но в первую очередь именно конкуренция в собственной среде и с соседями-англичанами и вызванное этой конкуренцией повышение арендной платы разорили уэльсских крестьян настолько, что они еле сводят концы с концами и, не видя истинной причины своего тяжёлого положения, ищут её во всевозможных мелочах, вроде высоких дорожных пошлин и т. п. Последние, разумеется, тормозят развитие сельского хозяйства и торговли, но поскольку они принимаются в расчёт как постоянные расходы каждым, кто берёт землю в аренду, то в конечном счёте они ложатся на землевладельца. И новый закон о бедных здесь крайне ненавистен также и арендаторам, потому что они сами постоянно рискуют попасть под его действие. В феврале 1843 г. накопившееся недовольство уэльсских крестьян прорвалось в известном «бунте Ревекки». Мужчины, переодетые в женские платья, с вымазанными сажей лицами, большими вооружёнными отрядами нападали на ворота, заменяющие в Англии шлагбаумы у застав, разбивали их при громких криках восторга и выстрелах, разрушали также домики сборщиков дорожных пошлин, писали угрожающие письма от имени мифической «Ревекки» и однажды даже штурмовали работный дом в Кармартене. Позже, когда были присланы войска и усилена полиция, крестьяне необыкновенно ловко пускали их по ложному следу, разрушали ворота в одном месте, в то время как войска, которым со всех холмов подавались сигналы рожками, двигались в противоположную сторону. Когда же войск стало слишком много, начались поджоги и даже покушения на жизнь отдельных лиц. Как всегда, этими более значительными нарушениями закона ознаменовался конец движения. Одни отошли от него, будучи не согласны с приёмами борьбы, другие — из страха, и спокойствие восстановилось само собой. Правительство послало комиссию для расследования событий и их причин, и тем дело кончилось. Но нужда среди крестьян не прекратилась, и так как при существующих общественных отношениях она может только расти, а не уменьшаться, то она когда-нибудь приведёт к более серьёзным событиям, чем этот юмористический маскарад Ревекки.
Если в Англия мы видели результаты системы крупного хозяйства, а в Уэльсе результаты мелкой аренды, то в Ирландии перед нами последствия дробления земли. Огромная масса населения Ирландии состоит из мелких арендаторов, которые снимают жалкую глинобитную лачугу, состоящую из одной только комнаты, и участок земли под картофель, едва достаточный для того, чтобы обеспечить на зиму самое необходимое пропитание. При сильной конкуренции, существующей между этими мелкими арендаторами, арендная плата достигла неслыханной высоты; она вдвое, втрое и вчетверо выше чем в Англии, так как каждый подённый сельскохозяйственный рабочий хочет стать арендатором, и хотя дробление земли и без того уже зашло очень далеко, всё ещё остаётся множество рабочих, добивающихся участка земли в аренду. Хотя в Великобритании обрабатывается 32 млн. акров земли, а в Ирландии только 14 млн., хотя Великобритания производит ежегодно земледельческих продуктов на 150 млн. ф. ст., а Ирландия только на 36 млн., тем не менее в Ирландии сельскохозяйственных рабочих на 75 тыс. больше, чем в Великобритании{164}. Это чрезвычайное несоответствие достаточно ясно показывает, как велика должна быть в Ирландии конкуренция из-за земли, особенно если принять во внимание, что и в Англии сельскохозяйственные рабочие живут в самой крайней нужде. Следствием этой конкуренции, естественно, является такой высокий уровень арендной платы, что арендаторам живётся немногим лучше, чем подёнщикам. Таким образом, ирландский народ находится в тисках гнетущей нищеты, из которой он при современных социальных отношениях вырваться не может. Ирландцы живут в жалких глиняных лачугах, едва пригодных даже для скота, и зимой еле сводят концы с концами; как сказано в приведённом выше отчёте, у них хватает картофеля только на то, чтобы в течение тридцати недель в году жить впроголодь, а на остальные двадцать две недели не остаётся ничего. С наступлением весны, когда запас картофеля приходит к концу или вследствие прорастания становится несъедобным, жена забирает детей и с чайником в руках идёт нищенствовать, в то время как отец семейства, после того как он посадил картофель, отправляется на заработки куда-нибудь поблизости или в Англию, с тем чтобы снова встретиться с семьёй ко времени уборки урожая. Так существуют девять десятых всего сельского населения Ирландии. Эти люди бедны, как церковные крысы, одеты в жалкие отрепья и стоят на самой низкой ступени развития, какая только возможна в полу цивилизованной стране. Согласно уже цитированному отчёту, из населения в 81/2 млн. человек 585 тыс. отцов семейств живут в полнейшей бедности (destitution), а согласно другим источникам, приведённым шерифом Алисоном{165}, в Ирландии насчитывается 2300 тыс. человек, которые не могут просуществовать без общественной или частной помощи; другими словами, 27 % населения — пауперы!
