Далее Юр доказывает, что изобретение машины, позволяющей печатать одновременно четырьмя и пятью красками, было следствием беспорядков среди рабочих ситцепечатников, что строптивость рабочих, шлихтующих основу на ткацких фабриках, вызвала к жизни новую усовершенствованную машину для шлихтовки и приводит ещё несколько подобных случаев{149}. Тот же Юр несколько раньше выбивался из сил, доказывая на многих страницах, что введение машин выгодно для рабочих! — Впрочем, Юр не одинок; в фабричном отчёте фабрикант Ашуэрт и многие другие не упускают случая излить своё негодование на союзы рабочих. Подобно некоторым правительствам, эти премудрые буржуа приписывают все движения, которые им непонятны, влиянию зловредных агитаторов, злоумышленников, демагогов, крикунов и молодёжи. Они утверждают, что агенты этих союзов, получая жалованье от последних, заинтересованы в агитации; как будто не сама буржуазия делает необходимым для союзов оплату этих агентов, раз она таких людей лишает работы!
Участившиеся в невероятной степени стачки всего лучше доказывают, как далеко зашла в Англии социальная война. Не проходит недели, почти даже дня, чтобы там или тут не возникла стачка, то вследствие сокращения заработной платы, то вследствие отказа повысить её, то из-за приёма на фабрику knobsticks, то из-за отказа устранить злоупотребления или плохие порядки, то из-за введения новых машин или из-за бесчисленного множества других причин. Конечно, эти стачки — только авангардные схватки, превращающиеся иногда и в более серьёзные битвы: они ещё ничего не решают, но они с несомненной ясностью доказывают, что решительный бой между пролетариатом и буржуазией уже близится. Стачки являются военной школой, в которой рабочие подготовляются к великой борьбе, ставшей уже неизбежной; они являются манифестацией отдельных отрядов рабочего класса, возвещающих о своём присоединении к великому рабочему движению. И если просмотреть годовой комплект газеты «Northern Star», единственной газеты, сообщающей о всех движениях пролетариата, то можно убедиться, что все рабочие городов и сельских промышленных округов объединились в союзы и от времени до времени заявляют свой протест против господства буржуазия посредством всеобщей стачки. А как школа борьбы стачки незаменимы. В них проявляется своеобразное мужество англичанина. На континенте считают, что англичане, в особенности рабочие, трусливы, что они якобы неспособны совершить революцию; мнение это основано на том, что они не готовы бунтовать каждую минуту, подобно французам, чти они как будто спокойно мирятся с буржуазным режимом. Но это мнение совершенно ошибочно. Английские рабочие не уступают никакой нации в мужестве, они не менее беспокойны, чем французы, но борются они иначе. Французы насквозь политичны, они борются и против социального зла на политической арене. Англичане же, считая, что политика служит лишь корыстным интересам буржуазного общества, борются не против правительства, а непосредственно против буржуазии, а эта борьба может пока что вестись с успехом лишь мирным путём. Застой в промышленности и вызванная им нищета повлекли за собой в 1834 г. в Лионе восстание во имя республики, а в 1842 г. в Манчестере всеобщую стачку с требованием Народной хартии и повышения заработной платы. А что для стачки тоже требуется мужество и даже большее, часто гораздо большее мужество, гораздо более смелая и твёрдая решимость, чем для восстания, — это ясно. В самом деле, для рабочего, знающего по опыту, что такое нищета, вовсе не пустяк смело идти навстречу нужде, обречь на неё жену и детей, месяцами терпеть голод и лишения, оставаясь твёрдым и непоколебимым. Сравните смерть или галеры, угрожающие французскому революционеру, с тем, что английский рабочий терпит, чтобы не подчиниться игу имущего класса, с медленной смертью от голода, с необходимостью изо дня в день смотреть на голодающую семью, с сознанием, что буржуазия когда-нибудь да отомстит тебе! Мы увидим дальше пример такого упорного, неодолимого мужества английского рабочего, уступающего силе лишь тогда, когда всякое сопротивление бесполезно и уже не имеет смысла. И именно в этой спокойной выдержке, в этой непоколебимой решимости, ежедневно выдерживающей сотни испытаний, именно в них английский рабочий обнаруживает наиболее достойную уважения черту своего характера. Люди, которые терпят такие бедствия, чтобы сломить сопротивление одного-единственного буржуа, сумеют сломить и силу всей буржуазии. Но и помимо этого английский рабочий не раз обнаруживал достаточно мужества. Если стачка 1842 г. не имела дальнейших последствий, то это произошло отчасти потому, что буржуазия толкнула рабочих на выступление, отчасти потому, что сами рабочие не понимали ясно цели стачки и не были между собой солидарны. В других же случаях, когда дело шло об определённых социальных целях, английские рабочие не раз доказали своё мужество. Не говоря уже о восстании 1839 г. в Уэльсе, во время моего пребывания в Манчестере (в мае 1843 г.) там произошло настоящее сражение. На одном кирпичном заводе (Полинга и Хенфри) увеличили форму для кирпичей, не повысив заработной платы, хотя кирпичи больших размеров продавались, конечно, дороже. Рабочие, которым отказали в повышении заработной платы, оставили работу, а союз объявил фирме бойкот. С большими усилиями фирме удалось, однако, набрать рабочих в окрестных местностях и из числа knobsticks. Сначала союз попытался их запугать. Для охраны завода фирма наняла двенадцать человек отставных солдат и полицейских и вооружила их ружьями. Так как попытки запугивания не помогли, однажды, часов около десяти вечера, отряд рабочих-кирпичников в боевом порядке с авангардом, вооружённым ружьями, напал на завод, расположенный всего шагах в 400 от казарм, в которых стояла пехотная часть{150}. Проникнув на территорию завода и обнаружив охрану, рабочие стали стрелять, растоптали выложенные для сушки кирпичи, разбросали сложенный в кучи уже подсохший кирпич, разрушили всё, что им попалось под руку, и, проникнув в одно из зданий, поломали всю мебель и избили жену жившего там надсмотрщика. Тем временем охрана расположилась за изгородью, под прикрытием которой можно было беспрепятственно стрелять. Нападающие были ярко освещены пылающей обжигательной печью, перед которой стояли, являясь прекрасной мишенью для своих противников, в то время как сами они стреляли наугад. Тем не менее перестрелка продолжалась более получаса, пока не были истрачены все заряды и не была достигнута цель нападения, т. е. не было разрушено на заводе всё, что можно было разрушить. Тогда появились войска, и рабочие отступили к Эклсу (в трёх милях от Манчестера). Неподалёку от Эклса они сделали перекличку, причём каждый вызывался по номеру, под которым он был записан в своей секции, и потом рассеялись, правда, лишь для того, чтобы попасть в руки надвигавшейся со всех сторон полиции. Раненых, очевидно, было очень много, но стало известным лишь число тех, кто попал в руки полиции. Один рабочий был ранен тремя пулями: в бедро, в голень и в плечо, и тем не менее прошёл более четырёх миль. — Эти люди достаточно показали, что они тоже обладают революционной отвагой и не боятся пуль. Если же невооружённая масса, сама не знающая, чего она собственно хочет, запертая на рыночной площади, может быть усмирена несколькими драгунами и полицейскими, занявшими все выходы, как это случилось в 1842 г., то это далеко не доказывает ещё отсутствия у неё мужества; эта масса ничего не предприняла бы и в том случае, если бы этих слуг государственной, т. е. буржуазной, власти тут не было. Там же, где народ имеет перед собой определённую цель, он обнаруживает достаточно мужества, что доказывает, например, нападение на фабрику Бёрли, которую пришлось затем отстаивать при помощи артиллерии.
План города Манчестера
Кстати несколько слов о том, как свято почитается в Аглии закон. Конечно, для буржуа закон свят: ведь он является его собственным творением, издан с его согласия для защиты его личности и его интересов. Буржуа знает, что если один какой-нибудь закон и причиняет ему неудобства, то всё законодательство в целом направлено к защите его интересов, а главное, что святость закона, неприкосновенность порядка, установленного активным волеизъявлением одной части общества пассивным — другой, является самой надёжной опорой его социального положения. Английский буржуа находит в законе, как и в своём боге, самого себя и потому закон для него свят, потому и дубинка полицейского, которая в сущности является его дубинкой, обладает такой поразительно умиротворяющей силой в его глазах. Но, конечно, не в глазах рабочего. Рабочий слишком хорошо знает, он слишком часто испытал на опыте, что закон для него — кнут, сплетённый буржуазией, и потому он прибегает к закону только в том случае, когда его к этому вынуждают. Смешно утверждать, будто английский рабочий боится полиции, когда в Манчестере каждую неделю происходят избиения полицейских, а в прошлом году была даже сделана попытка взять штурмом полицейский участок, защищённый железной дверью и толстыми ставнями. Сила полиции во время стачки 1842 г. основывалась, как уже сказано, лишь на нерешительности самих рабочих.
