– Да, вроде, нет. – промычал извозчик.

– «Вроде, да как…» – передразнил мужика сыщик. – Запоминать надо, коли тебя на столь ответственное дело приставили.

– Так, ваше благородь, я же говорю, молчали они всё время. А если что и бормотали, то так тихо, что я и разобрать не мог.

– А ты в следующий раз смоги! – Взорвался Кнутов и сплюнул на дорожную пыль. – Завтра доложишь мне, что да как. Постарайся войти в доверие к нему. Разговори его. Что мне, научить тебя, как это делается?

– Да нет, ваше благородь. Мы сами, как-нибудь, – кучер стянул с головы картуз, вытер рукавом рубахи вспотевший лоб, и, видимо собравшись с духом, негромко проговорил. – Разрешите, Анисим Ильич, поделиться с вами некоторыми сомнениями.

Сыщик бросил взгляд на казначейство и утвердительно кивнул головой.

– Тут такое дело, – начал рассказ мужик. – В «Мичуринскую» его благородие ехали в очень хорошем расположении. Ну, в таком, когда у мужика всё складывается хорошо.

– И… – с нетерпением вставил реплику Кнутов.

– А возвращался он совсем в другом состоянии.

– В каком другом?

– Да будто его там неприветливо встретили. Хмурые они вышли из «Мичуринской». Злые.

– Ругался, что ли?

– Да нет. Не ругались. Наоборот, всю дорогу молчали. Но я-то чувствую, когда у человека на душе легко, а когда кошки скребут. Так вот, у их благородия было настроение, будто либо ему гадость сделали, либо он совершил такое, за что потом винил себя.

– А ты сам не заглядывал в «Мичуринскую»?

– Как можно? – с удивлением ответил извозчик. – Нам туда дорога заказана.

– Значит, кто помимо нашего гостя там присутствовал, ты не видел?

– В том то и дело, что видеть не видел, но подозрения высказать могу. У входа в «Мичуринскую» дрожки стояли, всему городу известные. Чёрные, лакировка свежая, европейского образцу…

– Дочери Кириллы Игнатьевича?

– Совершенно верно-с. Вот она-то, скорее всего, может дать ответ на вопрос, что нашему молодцу так подпортило настроение.

– Ну вот, – Анисим Ильич осклабился, – а ты говорил: ничего не заметил, ничего не услышал… Оказывается, можешь, когда хочешь. Что-нибудь ещё приметил?

– Нет, ваше благородь!

– Что ж, тогда я в «Мичуринскую». А ты жди. И ежели что, тревожь. Даже ночью.

Олег Владимирович стремительно, переступая через две ступеньки, поднялся на второй этаж городского казначейства, прошёл к своему кабинету и, без предупреждения, распахнул дверь. Ермолай Константинович отсутствовал. Белый, всё ещё находясь в раздражении, вошёл во внутрь, тщательно осмотрел оставленные на столе бумаги, после чего облегчённо опустился на стул и удовлетворённо хмыкнул. Как он и предполагал, старик внимательно перелистал всё, над чем Олег Владимирович работал в течение четырёх часов. И, естественно, побежал к начальству, на доклад.

«Да, господа провинциальные чиновники,» – инспектор из Петербурга вновь поднялся на ноги, подошёл к окну, распахнул его створки и с наслаждением втянул в лёгкие свежий, дурманящий воздух. – «Могу только себе представить, как у вас теперь трещит голова от загадок, которые я вам подсунул. По логике, следующий шаг теперь должен, нет, просто обязан сделать господин Киселёв, представив меня губернатору. А иначе нельзя никак. Иначе – тупик.»

Белый достал из кармана жилета луковицу часов завода Павла Буре. Двадцать минут четвёртого. «Отлично,» – тихо, чуть ли не в нос, произнёс Олег Владимирович.»Господин Киселёв, ау, я к встрече готов. И даю вам час на то, чтобы вы меня пригласили. Впрочем, нет, час многовато. Даю вам полчаса. Поспешите, поторопитесь, Владимир Сергеевич! Хватит раздумывать над моими действиями. Приступите к своим. Пора сделать ход, как вы недавно изволили выразиться, на вашей простой шахматной доске.»

За дверью послышались шаркающие шаги Ермолая Константиновича. Белый, услышав их, торопливо схватил в руки первые попавшиеся листы, испещрённые цифрами и таблицами, и принял вид, будто внимательно вчитывается в содержимое.

А Полина Кирилловна Мичурина, неожиданно почувствовав некоторое недомогание, покинула подруг, отказав навязчивому штабс-капитану в просьбе проводить её до дому. Уже сидя в пролётке она призналась себе, что поведение незнакомого молодого человека её взволновало до глубины души. Нет, девушку привело в восторг не самообладание незнакомца. Тем более, ей не понравилась его реакция. Полину Кирилловну потрясло совсем иное. То, к чему она не привыкла. в силу своей избалованности: молодой человек не обратил на неё внимания. Его прощальная фраза была не в счёт. Он общался с ней так, будто пред ним сидела барышня неопределённого возраста: почтительно, уважительно и безразлично. Полина Кирилловна глубоким, женским нутром чувствовала, что петербургский повеса пренебрежительно её проигнорировал. Её, ту, на кого молилась едва ли не большая часть мужского населения города!.. Ту, которой чуть ли не ежедневно признавались в любви офицеры и студенты, чиновники и купеческие сынки, молодые и старые. Ту, которая отказывала им всем, одним смеясь в лицо, другим, предлагая вместо любви дружеские отношения. Ту, для которой…

Странные чувства захлестнули Полину Кирилловну. Чувства, ранее ей не ведомые, доселе не испытанные, не понятные и не приятные. Девушка вскочила на ноги, резко развернулась, схватила с подушки сиденья привезённый из Англии и случайно забытый отцом стек и хлестнула им по плечу ни в чём не повинного кучера.

– Что плетёшься, как сонная муха? Давай, гони!

Вторично повторять не пришлось. Хлыст вмиг ожег круп лошади, та от боли мотнула головой, и пролётка понеслась вдоль широкой, почти безлюдной улицы, оставляя за собой клубы тёмной, тяжело оседающей пыли, унося в неизвестность растревоженную девичью гордость.

Анисим Ильич Кнутов оправил полы сюртука и толкнул рукой дверь, ведущую в гостиницу господина Мичурина. Та распахнулась без единого звука. Анисим Ильич удовлетворённо хмыкнул: он терпеть не мог, когда что-либо скрипело, трещало, свистело, одним словом, своим звучанием выводило его из равновесия.

Гостиничная прислуга тут же со всех ног бросилась к новому посетителю, тем паче, что оного, и его привычки, они прекрасно знали.

– Анисим Ильич… – запел старший из слуг с правой стороны сыщика.

– Как мы рады вас лицезреть! – тошнотворно прошелестело с левой щеки Кнутова.

– Чего изволите? – не унималась правая сторона. – Имеется в наличии балычок. Свеженький!

– А Дмитрич приготовил отбивные! Как вы любите – со шкварками! – исторгала славословие левая сторона. – Вкуснота первостепеннейшая!

– Да под водочку!

– Да с хреном и горчичкой…

Анисим Ильич оттолкнул навязчивого полового и прошёл в центр зала.

Ресторация господина Мичурина являла собой небольшое по размерам помещение, в котором хозяин разместил на небольшом расстоянии друг от друга два десятка столов, пред коими стояли по четыре стула с мягкой ситцевой обивкой. Самыми популярными в заведении считались места перед окнами, занавешенными тяжёлыми атласными гардинами. Об этом Анисим Ильич знал по личному опыту, так как имел счастье неоднократно посещать «Мичуринскую» с некоторыми незамужними девицами, имеющими сомнительную репутацию. Вот и теперь он непроизвольно бросил взгляд на три самых популярных столика, но никого за ними не увидел. Кнутов резко развернулся, быстро оглядел зал, но знакомую фигурку дочери хозяина заведения не было видно.