офицерства презирала социалистический состав комучевского правительства. Они предпочитали

воевать за белую идею в Добровольческой армии. Наиболее боеспособными в Народной армии

были лишь чехословацкие части, отряды казаков атамана Дутова и I добровольческая (Самарская)

дружина полковника В. О. Кап-пеля. Большая же часть населения Самарской губернии не желала

защищать власть Комитета членов Учредительного собрания. Те из мобилизованных в Народную

армию рабочих и крестьян, которые не дезертировали, тем не менее не желали и не умели

воевать. Дисциплина из-за «демократических» порядков в армии была слабая. Согласно уставу

Народной армии офицер был начальником лишь в боевой обстановке, не имел права налагать

дисциплинарных взысканий; первоначально отсутствовали знаки различия между старшими и

младшими. Только в сентябре 1918 г. по требованию офицеров были введены погоны, организация

службы приблизилась к порядкам царской армии, командующим боевых групп предоставлялось

право учреждения военно-полевых судов. Но все указанные мероприятия лишь еще больше

сузили социальную базу комучевской власти и ее вооруженных сил.

Укрепление воинской дисциплины и стремление использовать приказные методы в

управлении гражданскими делами прослеживались с самого начала деятельности КОМУЧа. Они

особенно усилились в связи с сопротивлением рабочих и крестьян репрессивным мероприятиям

власти. Запретив «всякие добровольные расстрелы», КОМУЧ тем не менее наделил широкими

полномочиями штаб охраны, в задачи которого входила «охрана новой власти от всяких активных

против нее выступлений, в какой бы форме они ни проявлялись».

Все ущемленные при советской власти поспешили воспользоваться благоприятной

ситуацией для сведения счетов с экспроприаторами. Социалистическое правительство КОМУЧа не

смогло урегулировать непримиримые социальные противоречия, хотя и пыталось ходатайствовать

об освобождении из тюрьмы некоторых бывших соратников по революционному фронту. В то же

время рядовые красноармейцы, защищавшие город и брошенные на произвол судьбы бежавшими

руководителями, были схвачены на улицах Самары с оружием в руках и многие из них

расстреляны или растерзаны толпой.

Арестованных подвергали селекции не только по партийному, социальному, но и по

национальному признаку. Очевидцы так описывали разборки во время вступления чехов в Самару

8 июня 1918 г.: «Партию за партией вели чехи пленных (с Волги) по ул. Л. Толстого к Самарке

через вокзал... пленных мадьяр и латышей отделяли от русских. Я спросил чеха, для чего это

делают, он самодовольно ответил: – Русских мы не расстреливаем, ибо они обмануты

большевиками, а латышей, мадьяр и комиссаров не щадим».

Ожесточение, свойственное любой гражданской войне, способствовало осуществлению

репрессивной политики со стороны комучевской власти. Некоторые структуры это правительство и

вовсе не контролировало. «Арестами руководили... «штаб охраны» (во главе которого стоял...

Хрунин)» и «контрразведка»... Во главе последней стоял чешский капитан Глинка... Его

помощниками были: Журавский (чех), Босяцкий (русский) и Данилов (бывший полицейский пристав

3-го участка г. Самары). В качестве агентов «работали» чехи, японцы, татары и несколько

русских... Кроме «штаба охраны» и «контрразведки» налеты на квартиры и обыски самостоятельно

производили еще казаки...».

Такие методы управления губернией не способствовали, конечно, уважению населения к

власти. «Тюрьма, рассчитанная на 800 человек, вмещала в себя после чехословацкого переворота

до 2300 человек. Сидели по 3–4 в одиночках... Пища в тюрьме вначале была очень плохая. Хлеба

давали мало, и голодные заключенные из окон кричали на улицу, чтобы им приносили съестного».

Тюремщики из «штаба охраны» и «контрразведки» брали также взятки. Существовала «своего

рода такса. За освобождение комиссара (под эту рубрику подходили и те, кто были простыми

служащими в советских учреждениях) брали 1500–2000 руб., за освобождение простых смертных –

1000 руб...». В таких условиях «бессильна была следственная комиссия при Комитете,

составленная из бывших юристов, бессильны были общественные организации, хлопотавшие за

арестованных».

На периферии, в удалении от комучевского правительства, царил полный произвол; аресты

производились всеми, кто хотел: контрразведкой, начальниками милиции, комендантами,

казаками. Военно-полевые суды активно вмешивались в судопроизводство над гражданскими

лицами, производили самовольные расправы. Сопротивлявшихся мобилизации крестьян загоняли

в Народную армию всеми способами. «В Бузулукском уезде, например, казаки окружили деревни,

которые не желали выдать рекрутов, родителей пороли, а рекрутов часто расстреливали».

Например, 19 августа 1918 г. на сахарный завод при с. Богатом «прибыл отряд солдат народной

армии под начальством штабс-капитана Белыкина... 19 вечером и в особенности 20 утром...

арестованных клали вниз лицом на специально разостланный для этой цели брезент и

«вкладывали» 20–25 ударов нагайкой... Били молодых парней (как видно новобранцев), били

пожилых рабочих и крестьян, года которых еще не призваны, и били женщин, которые... не могли

бы иметь какого бы то ни было отношения к призыву новобранцев».

Такие методы решения социально-политических проблем привели не просто к

непопулярности комучевского правительства. Они дискредитировали идеи демократии,

пропагандировавшиеся эсерами. Вместе с ними в ходе комучевского эксперимента, основным

полигоном которого был Самарский край, потерпело окончательный крах земское самоуправление.

Напротив, советы, оказавшиеся гонимыми, стали привлекательнее для масс. В связи с этим «в

руководстве КОМУЧа зрела мысль о приходе деловых людей, хотя бы они были склонны к

реакции. На фоне дезорганизации и раздачи общественных постов людям партийным независимо

от их способностей, и недовольства духом нового государственного аппарата со стороны народа,

сама мысль о приходе к власти «людей порядка» не казалась никому невозможной». Один из

лидеров КОМУЧа Е. Е. Лазарев с горечью признавал: «После левой крайности большевизма

настал поворот круто вправо, особенно в тех слоях, которые наиболее потерпели от гонений

большевиков, идея демократии снова очутилась в опасности».

Социально-экономическая политика КОМУЧа неизбежно носила двойственный характер.

Комитет всеми силами пытался восстановить экономику края, но, не желая прибегать к

диктаторским методам управления, не смог справиться с поставленными задачами – решить

финансовый, продовольственный, рабочий, крестьянский вопросы. Определенных успехов

достигло комучевское правительство в организации народного образования, считая, что «пролитая

в борьбе против большевиков и немцев кровь будет напрасной, если страна лишится

образованного потомства». Оно обязало освободить «все школьные и библиотечные помещения,

занятые военными, правительственными и общественными организациями». Около половины всех

средств, отпущенных земствам, было истрачено на ремонт школ, покупку учебников и выплату

жалованья учителям.

В августе 1918 г. Комитет образовал Информационное бюро для организации газетного дела

и сбора исторического материала. При нем была создана книжная палата для регистрации

периодических изданий, формирования книжного и газетного фондов, обмена литературой с

другими территориями страны. Ведомство народного просвещения КОМУЧа издало специальное

постановление об охране памятников революции, старины и культуры. Кстати, мероприятия

культурно-просветительного плана находили поддержку всех слоев населения и политических