га. Тогда Торели начал заставлять себя больше есть, что¬

бы хоть немного выглядеть лучше, и действительно, дело

двинулось с места. Но перебои в сердце и одышка не

уменьшались.

Аваг заметил старания Торели поскорее поправиться

и дружески его упрекал:

—

Очень ты скор и нетерпелив. Сам торопишься и ме¬

ня торопишь, но совсем не думаешь, чем это кончится.

Я хочу довезти тебя до Грузии живого, здорового, чтобы

ты жил, любовался своим сынком. В земле еще належать¬

ся успеешь. У тебя на первом месте сердце, а не разум.

Это тебя чуть не погубило во время состязаний. Если бы

ты послушался Джованни, внял голосу разума, то мы дав¬

709

но бы уж были дома. Вот как плохо следовать сердечным

порывам.

—

Да, я согласен. Сердце не пустило меня тогда, не

мог я уйти, не увидев нашей победы.

—

Победы! Хороша победа. Их, между прочим, тоже

погубило сердце. Если бы они были поумнее, потрезвее

разумом, порассудительнее, они легли бы, как иранец и

турок. Тем самым они спасли бы свои жизни. Да и в ми¬

ре, как видишь, от их победы пичего не перевернулось.

—

Не то говоришь, Аваг. Если человеку раз в жизни

представляется случай сделать то, о чем он, может быть,

мечтал всю жизнь, разве может он оттолкнуть этот слу¬

чай и пройти мимо? Разве жизнь стоит того, чтобы ради

нее отказаться от исполнения заветной мечты? И разве

исполнение заветной мечты не есть сама жизнь? Может

быть, пройдет еще столетие и за все это время никто не

осмелится так оскорбить и унизить наших врагов, как

это сделали наши ребята. Монголы считают себя хозяева¬

ми всего мира. Они говорят, что все народы только затем

и появились па свет, чтобы быть их рабами. Они не пред¬

ставляют, что кто-нибудь может осмелиться поднять на

них руку или хотя бы перечить им. И вот чужеземцы, те,

кого они не считают за людей, повергают их на землю и

наступают ногой на грудь. Это герои. Их победа стоит

больше побед, великих сражений.

—

Не спорю, Турман. Наверно, это было красиво, ко¬

гда грузин и армянин стояли, наступив им иа грудь. Но

это было одно мгновение. За него несчастные поплатились

жизнью, да и сам ты едва не погиб.

—

Если бы я умер тогда, я был бы счастлив, потому

что я умер бы в минуту гордости и наслаждения победой,

а не в минуту унижения, позора и горечи. Мне казалось:

пе просто монгольские борцы лежат на земле, не просто

наши борцы наступили им на грудь, но повержены все

монголы, все они лежат у ног наших народов, а наши на¬

роды гордо возвышаются над ними в торжестве победы.

Святой отец Джованни часто приходил побеседовать

со своим пациентом. Эти беседы были для Торели целеб¬

нее всех лекарств. Он упрашивал итальянца рассказать

о его родине, городах и храмах Италии. И гот рассказы¬

вал о Перудже, о Риме, о Флоренции, ои рассказывал об

710

итальянских долинах, реках, холмах и храмах, а Торели

видел в воображении холмы и храмы Грузии.

Джованни с удовольствием беседовал с просвещенным

грузином. Он давно уже находился послом в этом диком

варварском стане, истосковался по разговору с европей¬

ски образованным человеком. Он ие только рассказывал

об Италии, но и с удовольствием слушал о красотах Гру¬

зии, о славном прошлом грузинского народа.

Отец Джованни, оказывается, был друг и сподвижник

святого Франциска Асизского. С воодушевлением он рас¬

сказывал об удивительной жизни и о сказочных подвигах

асизского чудотворца.

Франциск был сыном богатого купца из Умбрии и

француженки из Прованса. Не зная ни в чем отказа, оп

рос изнеженным, избалованным, капризным, самовлюб¬

ленным. Он мечтал стать бесстрашным рыцарем, чтобы

воевать, побеждать, проливать кровь. Однажды он забо¬

лел. Во сне и в бреду явился ему господь и велел отказать¬

ся от роскоши, от рыцарской славы, от светской жизни.

И до этого был случай, когда Франциск обменял свои бо¬

гатые одежды па лохмотья одного бедняка. Теперь же,

после видения, ои роздал все, что у пего было, возненави¬

дел богатство и вступил на трудный путь спасения.

Еще в колыбели Франциск слушал дивные песни на¬

родных певцов Прованса — трубадуров. Потом ои и сам

стал сочинять стихи и сочинил много прекрасных псал¬

мов, которые теперь с благоговением ноют по всей про¬

свещенной Европе.

—

Спойте хоть одну песню на своем языке,— начал

умолять Торели.

И вот уже седовласый, важный, воспитанный при пап¬

ском дворе святой отец точно стряхнул с себя и годы, и се¬

дину, и важность. Глаза его загорелись лукавым огнем,

и он запел песню, вовсе не подходящую его возрасту и

сану, песню о пламенной любви рыцаря к прелестной даме

сердца.

—

Как красив язык,— восторгался Торели.— Ои, на¬

верно, слаще, чем пение райских птиц.

—

Итальянский язык самый красивый и благозвуч¬

ный из всех языков, на которых говорят сыны Адама. —

И отец Джованни запел снова:

«Слава тебе, боже, за сестер моих — за луну и звезды,

светлыми, красивыми ты создал их на голубых небесах!

711

Слава тебе, боже, за братьев моих, за ветер и воздух,

за облака и тишину, за то, чем живет все сущее на земле!

Слава тебе, боже, за нашу сестру-воду, ибо она добро на¬

ше — безвредное, драгоценное, чистое!

Слава тебе, боже, за брата нашего, за огонь, ибо све¬

том огня озаряется темнота ночи, красив он, радует глаз

человеческий, яростен он и непобедим!

Слава тебе, боже, за нашу мать-землю, ибо она кормит

нас, взращивает плоды, взращивает цветы и травы!»

Завороженный музыкой чужого языка, Торели глядел,

не отрываясь, боясь пошевелиться и спугнуть столь сла¬

достную и столь необыкновенную песню.

Монах допел псалом до конца, а потом перевел его на

греческий. Ему трудно было переводить сразу, бегло, но

Торели догадывался и сам подсказывал нужное слово.

—

Слава тебе, господи, за луиу и звезды, за ветер и

воздух, за облака и за тишину! Как хорошо сочинил ваш

святой отец,— воскликнул Торели,— луна и звезды —

сестры его, ветер и облака — братья. Как проста и возвы¬

шенна благодарность за тишину, за воду, за огонь, за зем¬

ные плоды, за цветы и травы.

—

После бедных людей цветы и птицы были главной

заботой святого. Он разводил в монастыре цветы и сам

поливал их, а птицы так любили его, что садились к нему

па руки и клевали из его ладоней, если даже это происхо¬

дило на улице многолюдного города... Не знаю, приведет¬

ся ли мне перед смертью еще раз пройти по этим

улицам.

—

Должно быть, желание проповедовать веру Христа,

лести его свет по земле привело вас в такую даль и в та¬

кую дичь. Ради другой цели вы, наверное, не оставили бы

своей прекрасной родины.

—

Проповедовать учение Христа этим дикарям очень

трудно. Боюсь, что семя веры Христовой не нашло бы

благодатной почвы, не проросло бы в их обросших шер¬

стью сердцах. Они алчут и жаждут. Они алчут добычи и

жаждут крови. Не всякий человек достоин учения и веры

Христа. И не поехал бы я на край света обращать их, но

долг перед своей страной, перед своим отечеством обязал

меня. Ты, наверно, догадываешься, что я приехал в этот

забытый богом край не только ради духовных дел.

—

Догадываюсь, святой отец. Папу волнует то же, что

и всех государей Европы. Монголы дошли до Чехии и

только от ее границ откатились обратно. Временно откати¬

лись или насовсем? А если временно, то надолго ли? Не

собираются ли они снова устремиться на Европу и какими