себя за “истинного” царя, который чудесным образом спасся от всяких бед и теперь
выступает “за народ” и с народом. Ключевский считает, что смута закончилась с
восшествием на российский престол Алексея Михайловича Романова (1629—1676),
но и при нем, и в более позднее время не прекратились попытки очередных
самозванцев смутить народ надеждами на некую общественную справедливость.
Смутное время не ограничивается политическими битвами и
противостояниями, оно связано и с расколом церкви. Критика церкви, в различной
форме прозвучавшая в XV—XVII веках, свидетельствовала, что и в православии
было далеко не все идеально. С. М. Соловьев в многотомной истории России
обращает внимание на застойные явления, возникшие в лоне церкви, на пороки
служителей Господа, и цитирует письмо царя Алексея Михайловича (1636): “Ведомо
нам учинилось, что в Павлове монастыре многое нестроение, пьянство и
самовольство, в монастыре держат питье пьяное и табак, близ монастыря поделали
харчевни, и бани, брагу продают; старцы в бани и харчевни и в волости к
крестьянам по пирам и по братчинам к пиву ходят беспрестанно, бражничают и
бесчинствуют, и всякое нестроение чинится...” [280, т. 5, с. 306].
Поэтому царь и его ближайший соратник Никон
провели реформу в обрядах православной церкви: в
церковной службе появляется проповедь, доселе
нестройное пение (“В одно время в церквах пели и
читали в два, три и несколько голосов, так что ничего
нельзя было разобрать” [280, т. 6, с. 196]) было
заменено на единогласное, выверяются с греческими
тексты церковных книг, двуперстие при крещении
сменилось троеперстием. Многие верующее были
возмущены: “Заводите вы, ханжи, ересь новую,
единогласное пение, да людей в церкви учить, а мы
Грешники, влекомые
517
демонами под горку в
ад. Миниатюра конца
XVIII — начала XIX века
прежде людей в церкви не учивали, а учивали их втайне, беса вы имате в себе, все
ханжи...” [там же]. Эти несогласия были не единственной причиной раскола. Раскол
вовлек в свое движение всех, кто был сколько-нибудь недоволен существующими
порядками и новшествами: служителей церкви, которых не устраивало усиление
власти энергичного, но жестокого и претендующего на единовластие патриарха
Никона, присвоившего себе титул “великого государя” (имея в виду религиозное,
духовное господство), бояр, тяготившихся зависимостью от самодержца, стрельцов,
на смену которым шли воинские организации западного типа, крестьян, городской и
посадский люд. “Идеология раскола включала сложный спектр идей и требований:
от проповеди национальной замкнутости и враждебного отношения к светскому
знанию до отрицания крепостного строя с присущим ему закабалением личности и
посягательством государства на духовный мир человека и борьбу за демократизацию
церкви” [23, с. 72].
В. И. Суриков. Боярыня Морозова
“Крушение авторитета светской власти сопровождалось падением власти
духовной” [236, с. 23]. Разочарование вызывало самые разные реакции как в
церковной среде, так и в мирской. Многие видели выход из кризиса в
самоубийственном пренебрежении к своей жизни и к жизни других людей и
призывали к уничтожению (“умерщвлению”) плоти: носить на себе железные цепи с
крючьями, тяжелые камни, а затем, соблюдая самый суровый пост, уморить себя
голодом. Невероятно, но эти призывы находили отклик у множества людей,
уходивших в тайные скиты для выполнения обряда, кажущегося им единственным
способом спасения от скверны земной.
В расколе выделились две главные противостоящие друг другу силы:
жаждущие перемен реформаторы и сторонники патриархального уклада,
представлявшегося им освященным временем. Политический деятель и историк П.
Н. Милюков (1859—1943) в “Очерках по истории русской культуры” [196, т.
2, ч. 1], рассматривая причины раскола, отметил, что к концу XV века религиозные
правила закрепились в сознании большинства не слишком грамотных людей как
непреложные законы, касающиеся и обрядовой стороны, и текста молебнов, и
518
образа жизни. Переписываемые церковные книги стали к этому времени несколько
отличаться от греческих источников, как и обряды, завезенные из Византии.
Летописи отразили новое отношение к этим различиям следующим образом: “Греки
отступили от чистого православия, русские сохранили его от отцов нерушимо.
Естественно, что при разнице церковных форм и обрядов — все предпочтение
должно принадлежать национальным русским формам. Они должны считаться
истинно православными” [там же. с. 45]. Когда на Руси возникло
книгопечатание и стали издаваться церковные книги (первой из них была книга
“Апостол” в 1564 году), появилась возможность сличить тексты и увидеть
расхождения с греческим оригиналом. Но ревнители старины не собирались менять
вековые традиции. Так сложились две партии: с одной стороны — патриарх Никон
(1605—1681), властный, упрямый, претендующий на особое, церковное
самодержавие, с другой — старообрядцы, не менее уверенные в своей правоте,
страстные, одержимые, такие, как протопоп Аввакум (1620 или 1621—1682),
боярыня Морозова, та самая, которую изобразил В. И. Суриков (1848—1916). Вот как
писал Аввакум, обращаясь к царю, Алексею Михайловичу: “Вздохни-ка по-
старому... Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком;
не унижай его ни в церкви, ни в дому, ни в простой речи... Любит нас Бог не меньше
греков... Чего ж нам еще хочется лучше того? Разве языка ангельского? Да нет, ныне
не дадут — до общего воскресения” [там же, с. 53].
Страшными оказались судьбы первых старообрядцев. Протопопа Аввакума
многократно ссылали, затем продержали в выгребной яме в городе Пустозерске 15
лет и по приказу царя сожгли в 1682 году. Боярыню Морозову в ссылке уморили
голодом. Сохранился письменный текст, свидетельствующий о страшных муках этой
женщины, умолявшей своего стража дать ей хлебца или сухарика, или яблочка [244].
Сторонники же новаторства, не связанные с религиозными спорами,
потянулись к знанию, просвещению и образованности.
§ 2 Развитие образования и образованности
Несмотря на смуту и неспокойствие, множество перемен и событий далеко не
радостного свойства, происходит постепенный переход к новому времени с его
устремлением к знанию и развитию разума.
Большинство авторов отмечают печальное состояние образования и развития
наук в России вплоть до XVII века. В прошлом веке одно из постановлений
церковного собора предписывало “устроить в домах лучших городских священников
училища, в которых бы проходились “грамота, книжное письмо, церковное пение и
налойное чтение” [262, с. 382]. Но это были, во-первых,
не систематические школы, во-вторых, в школы
принимались дети священников, в-третьих, такие
школы могли существовать только в городе. В этом же
519
источнике процитированы слова, сказанные в начале XVII века:
“невежество русского народа есть мать его благочестия; он не знает ни школ, ни
университетов: одни священники наставляют юношество чтению и письму, и этим
занимаются немногие” [там же]. Напомним, что книжники понесли большой урон в
период иноземного владычества, когда многие книги, да и книжники были
уничтожены. Конечно, в некоторых семьях детей обучали грамоте, но делалось это
без системы, иногда случайными домашними учителями, да и методы обучения