явлений действительности в их развитии и самодвижении, наука о наиболее общих законах
развития природы, общества и мышления. Основные категории диалектики: противоречие,
качество и количество, случайность и необходимость, возможность и действительность и др.
Основные ее законы: единство и борьба противоположностей; переход количественных изменений
в качественные; отрицание отрицания.
428
играли не отдельные выдающиеся личности, а народные массы.
Развитие рационалистической мысли в 30-е годы породило еще одно
направление в философии — позитивизм (лат. positivus “положительный”).
Основатель этой школы философской мысли Огюст Конт (1798—1857)
провозгласил разрыв науки с философией, считая, что наука в ней не нуждается. Он
утверждал, что наука не должна стремиться к поиску причин и сущностей вещей. Ее
функция — описание явлений, главным вопросом науки, по Конту, является вопрос
не почему, а как. Если рационализм в своей устремленности к логике не брал во
внимание человека как целостность, то антропологическая философия Людвига
Фейербаха поставила в центр своих рассуждений именно человека, связи и
отношения между людьми, выделив любовь как основу этих отношений.
Позитивисты же стремились к описанию человека наряду с другими явлениями
действительности, т. е. главное внимание уделялось ему как биологическому
существу. Именно в эту систему рассуждений входят исследования Ч.Дарвина,
искавшего связь человека с природными явлениями.
В это же время развивались и другие, противоположные рационализму
тенденции. Акцент на разум, мышление — cogito — оказался не всеобъемлющим.
Более того, большинство человеческих устремлений, основанных на разумности и
логическом начале, потерпели фиаско вместе с французской и другими
революциями, коими руководил исключительно разум, и возникли другие способы
объяснения мира. В философии ученика, а затем ярого врага Гегеля — Шопенгауэра
движущей силой развития мира становится мировая воля. По Шопенгауэру,
“сущность всех вещей, тайна мира и его движущая сила обусловливаются волей к
жизни. Поскольку воля вечно производит только саму себя, и эта работа никогда не
может быть закончена, то неудовлетворенность, ущербность — ее естественное
состояние” [333, с. 7]. Для Шопенгауэра жизнь — постоянная борьба между
состраданием и эгоизмом, в этом и состоит трагедия человека. Он пессимистически
смотрит на роль культуры в саморазвитии человека, считая, что она может лишь
создать условия для того, чтобы природа человека, его врожденные черты полнее
проявлялись. При этом автор не обольщается по поводу лучших черт человека и
человечества, полагая их скорее исключением, чем правилом, и культура в его
понимании может научить человека лишь смирению и соблюдению общественных
предписаний в поведении, не облагораживая его целей. Лучшим состоянием для
человека он считает уединение, в котором испытывает духовную радость “человек,
более или менее возвышающийся над обычной пошлостью” [там же, с. 360].
Создавая свою этику, Шопенгауэр утверждает, что не разум возвышается над волей,
а наоборот. “Разум, каких бы степеней совершенства он ни достиг, ...дает лишь
внешнее знание о мире; он не может постичь его изнутри. Это способна сделать
только воля, через которую индивид связан с космической первоосновой мира” [там
же, с. 17].
В конце века еще более остро чувствуют и рассматривают трагедию человека в
мире датский философ Сёрен Кьеркегор (1813—1855) и затем Фридрих Ницше.
Кьеркегор, пытаясь дать философское обоснование христианской вере и
429
нравственности, пишет: “Если бы у человека не было вечного сознания, если бы в
основе всего лежала бы лишь некая дикая сила, ...чем была бы тогда жизнь, если не
отчаянием? ...Если бы вечное забвение всегда жадно подстерегало добычу и никакая
сила неспособна была бы вырвать эту добычу из его когтей, как безутешна и пуста
оказалась бы тогда жизнь!” [161, с. 22]. Для человека, считает он, важно понять
причины своего отчаяния, которое является неизбежным в этой жизни, тогда
религия станет источником титанической работы человеческого духа, способной
вырвать человека из абсурда и бессмыслицы существования.
Трагическая фигура Фридриха Ницше, одного из основателей “философии
жизни”, в последней трети XIX века вызвала массу противоречивых откликов,
поскольку он смог вобрать в свою мужественную и жесткую картину мира самые
противоречивые тенденции времени. В его философии безжалостная критика
тяжелейших язв современного общества переплетается с отчаянием
исстрадавшегося человека (Ницше с ранних лет был тяжело и неизлечимо болен).
Пытаясь воспевать “естественный” поток жизни, свободный от абсурда
общественных отношений, он предпринимает критику христианства. Австрийский
писатель Стефан Цвейг (1881 — 1942) так говорит о нем: “Ницше среди всех своих
познаний ищет единственное, вечно неосуществленное и до конца
неосуществимое... тот, кто мнит: я обладаю истиной,— сколь многого он не
замечает!” [315, т. 6, с. 327, 328]. Идея “сверхчеловека” Ницше, ставшая предметом
критики и восхищения, выросла из его культурологических взглядов на искусство,
согласно которым в мире существуют два начала бытия: “дионисийское” и
“аполлоническое”. “Дионисийское” начало связано с жизненной неумеренностью,
“вакхическим опьянением” и трагедийным чувством. Искусство этого направления
должно помогать забыться, преодолевая в разгульном забытьи разобщенность и
одиночество человеческой жизни. “Аполлоническое” начало, — спокойное,
созерцательное, интеллектуальное, обращающее внимание на многообразие мира,—
должно помочь “преодолеть отвращение к миру, возродить... волю к деятельности и
борьбе за ее хрупкие дары и скоропреходящие радости” [341, с. 236].
“Дионисийское” начало, по Ницше, позволяет произвести переоценку всех
ценностей, помогает увидеть в мире обычное, низменное и то, что является
признаком элиты: “волю к власти”. Эта воля к власти не связана с властью над себе
подобными, это, скорее, власть над самим собой, стремление к некоей высшей
справедливости, которая действительно станет выше обычных человеческих
возможностей. “Истина, как понимает ее Ницше...— пламенная воля к ее
достижению и к пребыванию в ней, не решенное уравнение, а непрестанное
демоническое повышение и напряжение жизненного чувства...” [315, т. 6, с. 342].
Ницше часто обвиняют в отсутствии гуманности, но это не так: он просто
резок на пороге XX века. Еще раз процитируем С. Цвейга: “В области познания
“слепота — не заблуждение, а трусость”, добродушие — преступление, ибо тот, кто
боится стыда и насилия, воплей обнаженной действительности, уродства наготы,
никогда не откроет последней тайны” [там же, с. 339]. И это касается в основном
познания мира. Сам Ницше говорил еще более определенно: “Там, где кончается
430
честность моя, я слеп и хочу быть слепым. Но где я хочу знать, хочу я также быть
честным, а именно суровым, едким, жестким и неумолимым” [там же, с. 340].
Ницше нашел в себе смелость провозгласить, что христианское милосердие только
расслабляет человека, которому необходимо мужество в этом жестоком мире.
Ограниченность потомков превратила его теорию в способ оправдания своих
преступных действий, так же, как марксизм в разновидность — религии, в которой
важны не смысл, а буква. Судьба этих двух теорий прекрасно показала, что никакая
