Началось это сразу. Как только девушка села мне на колени, мы набросились друг на друга, не дотронувшись ни до еды, ни до вина. Скоро обезумев от поцелуев, начали сдирать с себя и друг с друга платье, и спешили так, словно от этого зависела наша жизнь. Ничего более сладостного, чем до конца войти в горячую влажную плоть новой подруги я, пожалуй, еще никогда не испытывал. Даже со своей женой на пике влюбленности. Не успели мы соединиться, как оба забились в оргазме.

– Я больше не могу, мне больно, – шептала Люба, но крепкими крестьянским руками и ногами сжимала меня, не давая освободиться.

Я вопреки всем биологическим законам, тоже не мог от нее оторваться. Эмоциональный подъем не только не спадал, но даже нарастал, хотя удовлетворение уже наступило, и не один раз.

– Ты меня раздавил, измучил, – шептала девушка, прижимаясь воспаленными, распухшими губами к моим, точно таким же. – Еще, еще, умоляю…

Это просто какой-то гипноз, подумал я, отчетливо понимая, что все происходит как-то неправильно. Не могут люди предаваться таким разрушительным страстям.

– Люба! – крикнул я в ухо девушке. – Люба, очнись!

Она не услышала, продолжала извиваться, и словно боясь потерять меня в себе, с силой опоясала мои бедра ногами. Но я уже приходил в себя и, разжав ее ноги, освободился.

– Что ты делаешь, куда ты! – воскликнула она и опять вцепилась в меня, стараясь помешать уйти.

Я вскочил с постели, схватил со стола кувшин с квасом и вылил ей прямо на голову. Любаша вскрикнула и открыла глаза. Взгляд ее блуждал по комнате, ни на чем не останавливаясь.

– Что случилось? – удивленно, спросила она и, увидев, в каком пребывает виде, вскрикнула и прикрылась рукам.

Объясняться с ней мне было некогда. Я уже понял, что происходит, схватил со стола пистолет и выскочил из комнаты. Чудеса начались сразу же. Прямо на голом полу на четвереньках стоял мой Гермес Тишка в компании буфетчика Гришки. Я как во время игры в чехарду, перескочил через их тела и без стука ворвался в комнаты княжны. Догадаться, что мне предстояло увидеть, было несложно. Мне кажется, Маша и Петруша уже доходили в объятиях друг друга. Меня они просто не заметили. Я схватил лейтенанта за ноги и стянул за ноги с кровати. Он свалился на ковер, но продолжал делать те же движения, что и раньше. Маша осталась лежать на спине, широко раскинув ноги. Все это в колеблющемся свете свечей, выглядело довольно страшно.

Не задерживаясь, я бросился в комнату Екатерины Романовны. Там происходило то же самое. Растащив и эту парочку, я пошел искать виновника происшествия. По коридору до лестницы мне пришлось все время продвигаться, переступая через стонущие голые тела и путаться в раскиданной по полу одежде. Даже на самой лестнице два французских солдата занимались любовью с дворовыми девушками. Тем из пленных, кому не хватило женщин, ублажали друг друга.

Иван Урусов мне пока не попался. То, что все это безобразие его рук дело, никаких сомнений не было. Хотя и с трудом, практически наступая на тела, я добрался до гостиной. Там было светло от нескольких зажженных канделябров с десятками свечей. Я интуитивно почувствовал, что сейчас непременно встречу князя Ивана и взвел курок пистолета. Однако кроме Сергея Петровича, в комнате никого не было.

Уездный чиновник был одет как для выхода, в шубу и шапку. Однако идти он никуда не собирался, напротив, чувствовал себя весьма вольно. Сергей Петрович сидел развалясь в кресле, положив ноги в зеркально начищенных сапогах на край стола. В одной руке он держал бокалом вина в другой дымящуюся сигару. Выглядел при этом так странно, что я остановился, не зная, что дальше делать. Кажется, он был единственным в доме человеком, кто остался один без пары и не участвовал в оргии.

– Сергей Петрович! – окликнул я его.

Он резко повернулся в мою строну. Я стоял совершенно голый, с пистолетом в руке. Мой вид так его напугал, что он вскочил на ноги, уронил бокал и закричал от испуга.

– Не бойтесь, – сказал я, – вам ничего не грозит. Вы не видели здесь постороннего?

Мой относительно спокойный тон его не успокоил. Напротив, судя по выражению лица, испуг у него все усиливался. Не отвечая, он начал пятиться к выходу.

– Погодите, куда вы, – остановил я его, – мне нужна ваша помощь!

– Ва, ва, ва, – трясущимися губами, сказал он, потом поправился, – вы, вы…

– Стойте, назад! – крикнул я, когда он почти достиг выхода в сени. – Стой, тебе говорят, стрелять буду! – грозно, закричал я, когда он попытался спиной открыть входную дверь.

Только когда он справился с дверью, я понял, что с чиновником не все чисто и действительно навел на него пистолет.

– Стой, чтоб тебя! – крикнул я.

Он повернулся ко мне спиной, и я в последний момент нажал на курок. Сухо щелкнули кремни, но выстрел не получился.

Пистолет дал осечку, и мне пришлось бежать голым на мороз. Я стремглав выскочил на каменное крыльцо. Большой зимний двор стыл под бледным светом луны. Никакого Сергея Петровича на нем не было. На нем вообще не было ни души, он был пуст, только на белизне снега чернело несколько кучек неубранного навоза. Куда делся чиновник, было непонятно.

– Чтоб тебя, – опять, выругался я и вернулся в дом.

Там за те десяток другой секунд, что меня не было, все изменилось. Везде метались голые люди. Закричала сначала одна женщина, вслед еще несколько. Мимо меня проскочил Гермес со всклоченными кудрям и безумным взглядом. Он бестолково метался по гостиной, пока не исчез в боковой двери. Ошалевшие французы что-то кричали друг другу, не зная, что делать, и куда бежать.

Я, прижимаясь к стенам, чтобы меня не сбили с ног обезумевшие люди, добрался до лестницы на второй этаж и начал взбираться наверх. Дорогу мне преградил композиция из здоровенного короткоголового француза, галльского типа, черноволосого с непомерно большим естеством и прекрасной славянки с округлыми, плавными формами. Расколдованная женщина пыталась вырваться из рук озверевшего оккупанта, но тот не желал быть расколдованным и ее не отпускал. Она увидела меня, треснула француза по голове кулаком и, словно прося о помощи, закричала: