– Ну, как, что с княжной? – бросился ко мне лейтенант.

– Спит, – ответил я. – С ней осталась ваша дворовая.

– Что еще за княжна? – спросил Сергей Петрович.

Я сделал Кологривову предупреждающий знак, чтобы он молчал, но его видимо так распирало, что он не обратил на него внимания и громко ответил:

– Княжна Урусова, Марья Николаевна!

– Как княжна? – удивленно воскликнула хозяйка.

– Тот молодой человек, княжна Урусова? – спросил вслед за ней чиновник.

– Так утверждает Алексей Григорьевич, – ответил им лейтенант и все, включая ничего не понимающего француза, уставились на меня.

Я пожал плечами и сел на свой стул.

– Но, позвольте, княжна Урусова погибла вместе с родителями, я собираюсь поехать туда засвидетельствовать, так сказать, – пробормотал Сергей Петрович.

– А она, как видите, жива, – сказал я.

– Почему же тогда княжна одета в мужское платье? – задал идиотский вопрос представитель власти.

Ответ я уже придумал, вполне в духе времени, не допускающий и мысли о побеге барышни с любовником и потому не спешил просвещать взволнованную аудиторию, держал паузу.

– Княжна бежала из дома с вами? – тихо, спросила Кологривова.

– Да, – будничным голосом ответил я, – она бежала из дома, чтобы поступить в гусарский полк и воевать с французами. Как кавалерист-девица Надежда Дурова.

– LaFrance ? – услышав знакомое слово, спросил де Лафер, но на него никто не обратил внимание.

– Княжна Урусова хочет стать гусаром?! – в один голос воскликнули Кологривовы.

– Какая дура? – недопонял туповатый Сергей Петрович.

– Именно, – веско объявил я, – и княжна Мария Николаевна хотела поступить в армию инкогнито.

– Кем поступить? – переспросил чиновник.

– Какое несчастье, бедная девочка! – покачала головой Екатерина Романовна. – Это ее спасло.

– Гусаром! Она чудо! – в свою очередь, пылко заявил бледный Петр Андреевич.

– QuelaFrance ? – продолжал настаивать француз.

– Теперь расскажите, что вы знаете о гибели Урусовых? – спросил я уездного страдальца.

Не знаю, мой ли вид не внушал Сергею Петровичу доверия, или он не мог связно говорить ни о чем, кроме фортификации и артиллерии, но ничего более внятного, чем то, что крестьяне сожгли чету помещиков прямо в доме он сообщить не смог.

То, что я сказал Кологривову, кто такая Маша было ошибкой, еще большей ошибкой, было то, что не предупредил его скрыть фамилию княжны. Я просто в запарке забыл о Сергее Петровиче и только теперь понял, что заставить его молчать будет невозможно. Он тотчас раззвонит об этой новости на весь уезд и приятное известие о том, где прячется сестра тотчас дойдет до любящего брата Ивана, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В его главной роли в гибели родителей, я ничуть не сомневался. Не сумев по-тихому расправиться с сестрой, он видимо решил, разом покончить со всеми родственниками. Князь, скорее всего, принудил крестьян взбунтоваться и напасть на имение. Причем, что называется, подставил всех. Не учел он только одного, Маши в ту ночь уже не было дома.

– Что же теперь делать княжне? – спросила меня Кологривова.

– Я отвезу ее в другое их имение, – ответил я. – Марье Николаевне нужно пожить в покое.

– Если вы не против, – неожиданно вмешался в разговор лейб-гвардейский лейтенант, я буду ее, вернее, буду вас сопровождать…

– Петруша, но ты же ранен! – встревожилась мать.

– Ничего мама, я уже почти выздоровел, – ответил он. – Алексею Григорьевичу будет трудно одному, Марья Николаевна, она…, – он покраснел и не договорил.

Кологривова понимающе посмотрела на сына и усмехнулась одними губами. Мне же предложение молодого человека совсем не понравилось. Не то, что он был мне не симпатичен, напротив, парень Петруша казался хоть куда, но присутствие третьего в нашем дуэте, грозило нарушить установившиеся отношения. Думаю, объяснять, более подробно не стоит и так все понятно.

– Я право не знаю, – попытался я, вежливо отказаться от помощи, – сейчас об отъезде говорить рано, пусть княжна Урусова сначала придет в себя. Если вы, Екатерина Романовна, не возражаете, мы с ней еще пару дней погостим у вас.

Согласие было тотчас получено, и я пошел проверить, как себя чувствует больная.

На лестнице меня догнал лейтенант Петруша и, смущенно кашлянув, попросил задержаться на два слова. Я задержался. Он, виляя по сторонам взглядом, извинился за свою настойчивость и огорошил сообщением, что больше жизни любит Машу и только любовь к ней возвратила его к жизни.

Не врачи-немцы и мои экстрасенсорные способности, а его великая любовь!

– Ну и что? – спросил я. – Я-то тут при чем?

– Вы должны меня понять и помочь! – горячо сказал он. – Вы же тоже были когда-то молодым! И тоже, наверное, кого-нибудь любили!

– Был, – согласился я, – и не так давно как вы думаете, еще нынче утром. Да и любил совсем недавно.

Однако он меня не слушал, как и большинству влюбленных ему было важнее, чтобы слушали его. Говорил Петруша горячо и страстно, одной рукой придерживая меня за рукав, видно чтобы не сбежал:

– Я, как только увидел Марью Николаевну, сразу понял, что мы с ней созданы друг для друга! Мы встретились не просто так, нас друг к другу вела судьба! Мы с ней…

– Погодите, – придержал я лошадей, – когда вы узнали, что Маша женщина?

Глаза у парня затуманились сладостным воспоминанием, мне показалось, что он даже облизнулся:

– Тогда, в трактире, когда вы нас лечили. Вы мне велели спать, но я не заснул и все видел.

Я точно помнил, что ничего неприличного мы с Машей не делали и удивленно, уточнил:

– Что вы такое видели?

– Как вы ее, – он замялся, подбирая нужное слово, – как вы ее осматривали…

– А…, – догадался я, что он мог тогда видеть. Мне пришлось раздеть княжну, чтобы послушать ее сердце. – Значит, именно тогда вы в нее влюбились?

– Полюбил, – поправил он, – на всю жизнь!

Если учесть, что в тот момент он был почти при смерти, можно было предположить, что Кологривов далеко пойдет.

– И за что же вы ее полюбили? – не смог я отказать себе в удовольствии, хоть так насолить «счастливому сопернику».