Валерий Михайлович Воскобойников

Тетрадь в красной обложке

Сегодня я решила завести дневник. Конечно, не сегодня я подумала его завести, а очень давно, месяц, наверное, назад или больше. Но сегодня я нашла двадцать копеек. Они лежали под ногами на площади, и людей вокруг не было. Ещё двадцать — я накопила за этот месяц.

Сначала, когда я нашла деньги, я хотела купить мороженое. Глазированное эскимо. Но тут я вспомнила про дневник. И пошла в канцелярский магазин. Около магазина как раз продавали моё любимое мороженое, но я на него не посмотрела, а вошла, подошла прямо к кассе и выбила чек.

Вот какая я бываю волевая, когда захочу.

На эту тетрадку я глядела давно — весь месяц. Бумага у неё в клетку, чтоб больше поместилось строчек, а обложка твёрдая, красного цвета. Очень красивая тетрадь.

Ещё на четыре копейки я купила газированную воду с клюквенным сиропом.

Пришла домой, сразу стала надписывать дневник. «Дневник Маши Никифоровой». И ещё я написала домашний адрес. А школу и класс — не стала, потому что он же дома будет храниться.

Мне кажется, что мама меня любит меньше, чем брата Сеню. И папа тоже. Я хочу дружить с Наташей Фоминой, но она не хочет. И в классе меня никуда не выбирают, хоть я и жду каждый раз, что выберут.

Раньше я думала, что это все виноваты, раз меня не любят. А я сама хорошая. А однажды я решила, что, наверно, я сама плохая, поэтому и не любят. В тот день я подумала, что надо записывать свои плохие поступки и исправляться. Однажды я даже накопила деньги на дневник, но сразу их истратила. Я шла из школы с Наташей Фоминой, и она сказала:

— Давай, сегодня ты купишь мне мороженое, а завтра я тебе.

Если бы я отказалась, Наташа подумала бы, что я жадина, и я купила ей эскимо и себе тоже.

Я хотела держать свой дневник дома, но придётся носить его в школу, хранить в портфеле, потому что мама всё узнала.

Она вошла в комнату и спросила:

— Что это ты пишешь?

— Ничего, — сказала я и быстрей закрыла запись учебником по русскому.

— Где ты взяла такую тетрадь? — спросила мама позже.

Я сказала, что нашла деньги и купила.

Но мама мне, наверно, не поверила, хоть и промолчала. Она считает, что деньги портят детей, и папа тоже так считает.

— Станешь взрослой, поймёшь, как трудно они даются, вот и научишься тратить, — говорит мама. — А то вечно тратишь на пустяки.

Только дневник — это не пустяки. Я буду записывать в него про все плохие стороны моего характера. И тогда я смогу исправиться. С помощью дневника.

Ну вот, сегодня я кончаю. По русскому задали два длинных упражнения, а рука уже устала.

С утра мы с Ягуновым дежурили по классу.

Я выполоскала тряпку, а Ягунов сходил за мелом. В перемены мы выгоняли всех из класса в коридор, и Ягунов открывал форточки.

Ягунов — самый хороший человек. Даже лучше Наташи Фоминой.

Он отличник по всем предметам. И не потому, что он много зубрит, просто он быстро всё понимает и сразу запоминает. Но он этим не гордится, как другие отличники, хотя и учится лучше их всех. А ещё — он честный и добрый. Однажды он нечаянно уронил большой горшок с цветами на лестнице. У нас на всех подоконниках стоят горшки, и в них растут цветы. На лестнице в это время никого не было, и Ягунов мог свободно убежать и молчать потом. А он, наоборот, прибежал в класс и сам сказал нашей учительнице Наталье Сергеевне.

Ещё когда я в прошлую зиму потеряла где-то в раздевалке варежки, а было так холодно, что дверь нашей школы вся обросла льдом, Ягунов дал мне тогда свою варежку, чтоб я портфель до дома донесла, а сам держал руку в кармане.

А самое главное — это он умеет писать стихи. Он пишет стихи на маленьких листках, листки продаются в магазине за восемь копеек пачка. И называются «бумага для заметок». Напишет и спрячет в портфель, и никому их не показывает в классе. Одна я знаю, потому что сижу с ним рядом на парте, и от меня-то уж ничего скрыть нельзя. Мне очень хочется подглядеть иногда, какое он стихотворение пишет, но я всегда удерживаюсь, потому что это нечестно — подсматривать без разрешения. И всё-таки я давно хотела спросить его про стихи.

После уроков мы помыли доску, отнесли ключ нянечке и вышли из школы вместе. Обычно я с Наташей Фоминой хожу, а тут она ждать не стала и ушла раньше. Мы вышли на улицу, и я спросила Ягунова про его стихи.

— Витя, — сказала я, — расскажи мне стихи, а?

А он вдруг остановился, посмотрел на меня и спросил:

— Какие стихи?

И было видно, что он здорово растерялся.

А потом он сразу заторопился:

— До свидания, я побежал, мне ещё на кружок надо.

Это он в шахматный кружок ездит, во Дворец пионеров. И там он тоже занимает первое место среди младших школьников.

А я пошла домой одна. Мимо проехала машина — деревянный фургон, и в ней пели песню весёлые солдаты.

А мне хотелось плакать. Ягунов тоже мне не доверяет. Даже не стал про стихи свои говорить со мной. А почему — я не знаю.

А вообще-то я маму свою очень люблю.

Сегодня я играла с Наташей Фоминой и вдруг упала в лужу. Даже не в лужу, а в грязь. И чулки все выпачкала, и пальто, и платье. Я быстрей побежала домой и очень боялась, когда открывала дверь: мама будет меня ругать, что я такая растяпа.

Но мама совсем меня не ругала. Она меня раздела, дала свой старый халат и подогнула его булавками.

А потом мы вместе стирали мои чулки и платье, вместе их выжали и повесили сушиться. Потом ещё чистили пальто.

И вместе пели песню про девушку в самолёте. Эту песню я очень люблю, и мама тоже любит.

А туфли мама помыла сама и поставила сохнуть.

Мама моя очень хорошая.

В нашем классе произошла ужасная драка. Подрались Звягин и Федоренко.

Звягин ходит в очках и драться не любит. Он ещё ни разу не приставал ни к кому. И с Федоренко тоже начал не первым.

Начал сам Федоренко. Он схватил у Звягина очки, надел их и стал бегать по классу. Он бегал между рядами и строил разные гримасы. А Звягин его догонял. Наконец Звягин схватил Федоренко за руку. Федоренко ему крикнул:

— Отпусти руку!

Звягин не отпускал и хотел снять с него очки.

Тогда Федоренко толкнул Звягина, и тот чуть не упал.

После этого Звягин толкнул Федоренко, и у них началась драка.

Если бы в классе были дежурными мы с Ягуновым, мы бы их разняли и выгнали. А так все только смотрели и говорили:

— Ну хватит, сейчас Наталья Сергеевна придёт.

Ягунов был в коридоре, решал шахматные задачи и драки не видел. Он все перемены стоит у подоконника в коридоре и читает или решает шахматные задачи. А мне одной было их не разнять.

Звягин и Федоренко упали на пол, зацепили стул и дрались у самой двери.

Я всё-таки попробовала растащить их, и вдруг Звягин сделал такое страшное лицо, что я испугалась и отбежала.

В это время вошла Наталья Сергеевна. Но они не замечали и ещё несколько минут дрались у её ног.

Наталья Сергеевна послала их обоих в туалет мыться.

Они вернулись, когда уже кончил звенеть звонок и мы все сидели за партами.

Федоренко вошёл и даже улыбнулся, как будто не он только что дрался. А у Звягина лицо оставалось всё ещё злым, страшно было смотреть. Даже Наталья Сергеевна взглянула на него и сразу отвернулась.

На последнем уроке Наталья Сергеевна написала записку.

— Маша, — сказала она мне, — отнесёшь эту записку маме Звягина.

Звягин живёт в нашем доме. Мы все трое живём в одном доме. Лучше бы она не поручила мне этого. Потому что Звягина родители бьют. Их все в доме ругают за это, а они его бьют. И во дворе, особенно летом, бывает слышно, как он кричит.

— Я сына люблю, — говорит отец Звягина, — только он скучает, если месяц ходит непоротым.