к базе.
Зажав руками режущий живот, он пытался и долго не
мог заснуть.
... Вдруг совершенно ясно он увидел длинный стол.
Тарелки и миски, котелки и глиняные горшочки полны
мясом, сметаной, варениками, жирной лапшой и галушками,
пироги и молоко — чего-чего не было на этом столе! Люди за
столом жадно поглощали вкусную еду. А он так устал, что
стоял немного в стороне и не мог двинуть ни ногой ни рукой,
чтобы достать кусок. Он хотел крикнуть: «Дайте хоть ку-
сочек!», но рот не раскрывался...
112
... Холодные звезды мерцают сквозь хвою. Издали слы-
шен шум реки.
Он рубит просеку. Рубит, рубит. Болят ноги и руки.
Топор вырывается из негнущихся пальцев. А в стороне на
большом костре варится мясо — полное ведро. Это копылу-
ха и ее большие птенцы. Как вкусно пахнет!
— Руби, руби,— кричит Венька.— Ты моложе всех!
Он больше не может, бросает топор и тянет руки к мясу.
Вот уже чувствуется его тепло. Но копылуха взмахивает
крыльями и вылетает из ведра вместе с глухарятами. У него
нет даже ножа, чтобы кинуть в них. . .
... Звезды блестят через пихтовую хвою...
Все ребята из отряда пригоршнями суют ему в рот
бруснику.
— Ешь, Миша, ты самый молодой!
Он старается жевать, жевать, жевать, но не может про-
глотить. . .
Не было конца ни этой холодной ночи, ни видениям.
Все они наполнены едой и невозможностью вкусить ее.
Ночь не принесла отдыха. Сильно болел желудок. Он требо-
вал пищи. Сейчас не только сырого рябчика, лягушку съел
бы, но в вечномерзлой земле ни лягушек, ни червей нет.
Утренний туман разогнало быстро.
А почему солнце встало с запада? Вчера он не обратил
внимания, что оно впереди, когда был уверен, что идет
в северном направлении в сторону Селемджи. Михаил сидел
и не мог понять: явь это или продолжается кошмарный сон.
Когда же убедился, что день настал наяву, перед ним закру-
жились кусты и деревья, как будто горы и небо вывернулись
наизнанку и солнце стало ходить с запада через север на
восток. Тайга и реки издевались, подсовывая вместо знако-
мых нехоженые места. Долго сидел он не в силах понять,
что произошло. В голове не умещалась мысль, что все это
время он не приближался, а удалялся от базы партии. С тру-
дом он восстановил в памяти, что, прежде чем пойти к югу,
к гольцу подходил почти с востока, значит, чтобы сократить
путь и вернуться обратно в ту долину, где остался лагерь,
нужно пойти на восток и перевалить хребтик, разделяющий
две реки.
Сначала он встал на четвереньки и, перебирая руками
по стволу, поднялся на ноги. Болели суставы. Колени и
локти почти не гнулись. Пальцы не могли сжаться в креп-
Кий кулак. Чтобы сломать ольховую палку для ходьбы,
он потратил уйму времени и сил. Ольховая ветка гнулась,
113
расщеплялась, но ее волокна никак не хотели рваться.
Пришлось перегрызать их зубами. Ольха надолго оставила
горький вкус во рту. Эта работа разогрела.
Идти в гору почти нет сил. Кочки, багульник, кустар-
никовая березка, на них раньше и внимания-то не обращал,
тормозили и останавливали ноги. Опираясь на палку, все
же побрел вверх, заставляя себя делать непосильное —
обязательно нужно перевалить этот хребтик! Все плыло
перед глазами, рябило, перескакивало с одного места на
другое. Все время хотелось сесть и больше никуда не дви-
гаться. Но нет, обязательно нужно дойти до базы.
Около середины дня звон в ушах стал настолько сильным,
что, казалось, летают несколько самолетов. Откуда сейчас
они? Незачем им тут летать! Но чем дальше он вслушивался,
тем явственнее становился самолетный гул там, на севере,
около гольца, откуда он пришел. Гул то нарастал, то пропа-
дал. Но зачем так долго летать самолетам — аэрофотосъемка-
то здесь уже прошла.
Усталость клонила книзу. Солнце пригревало так, что
появилась испарина, а по лицу катились капли пота. Он уже
не садился, а падал на землю и тут же засыпал. Казалось,
засыпал только на минуту, а потом с трудом поднимался
и ковылял дальше. Когда уже совсем стемнело, он дошел до
обратного ската водораздельного хребтика и свалился под
пихту. Началась новая, наполненная кошмарами ночь.
Чуть только посерела ночная чернота и стали разли-
чаться белесые пихтовые стволы — ее тут называют бело-
корой, он побрел дальше. То ли притерпелся, то ли действи-
тельно желудок меньше болел, боль стала ноющей, посте-
пенно утихала и меньше занимала его мысли. Нужно скорее
выйти к реке.
Во второй половине дня высоко, прямо над головой, про-
шел самолет. Сейчас бы костер развести, а нечем. Да и пока
его разведешь, он сто раз улетит — все равно не увидит.
Ну а если увидит, то что? Подумаешь, один человек по тайге
ходит, на что он летчикам нужен. Они-то наверняка не знают,
как трудно ходить по тайге. Через некоторое время самолет
прошел в другую сторону, но уже южнее.
Какой поганый лес вдоль рек! Не менее часа Михаил
продирался через сплетенные ветви ольхи, жимолости,
шиповника, смородины, ивы. Смородина! Во многих местах
ее красные кисти надолго останавливали его. Кроме красной
тут росла очень вкусная смородина маховка, но ягод на ней
было мало.
114
Вот и речка, такая же прозрачная и быстрая журчит по
гальке между валунами. Но. . . она также текла на юг,
к Бурее. Ноги подкосились, и он упал на прибрежные кусты.
Зачем было тратить два дня для того, чтобы с таким трудом
перевалить хребет в том же бассейне Буреи? В мозгу уди-
вительно четко возникли ясные картины и все детали этих
кошмарных дней. Вспомнились все разговоры о планах
экспедиции и отряда, о приметах в тайге и о том, что до
Буреи не меньше ста километров, а до населенных мест еще
больше. Разве можно при его состоянии пройти сто километ-
ров. А дальше на юг ни один из отрядов не работал. Значит,
нужно поворачивать назад по тому же пути, чтобы не зайти
куда-нибудь в сторону.
Следующий день был наполнен ужасным напряжением
сил для подъема к водоразделу. Ноги не хотели двигаться.
Лицо заливал пот. Что случилось с авиацией? Самолеты ле-
тают и вдоль долин, и поперек. А, наверное, на будущий
год аэросъемку делают. Но уж с Венькой-то больше ни за
что не пойду.
Широкий водораздельный гребень покрыт темнохвойной
тайгой. Ни ягод, ни воды. Так не хотелось делать лишний
путь на спуск в долину, но пришлось — мучила жажда.
Как только он делал резкие движения или начинал идти
быстрее, кружилась голова.
К вечеру облака спрятали солнце. Пускай, теперь-то
он знает, в какую сторону идти! Ночью порывы ветра срыва-
ли желтую хвою лиственниц и окончательно оголили лист-
венные кусты и березу. К утру густо повалил снег.
Михаил уже отчетливо не помнил, как прошла эта страш-
ная ночь. Утром он разорвал по шву рюкзак и сделал полу-
плащ, полукапюшон. Снег валил весь день почти без пере-
рыва. Он сделал белыми деревья и кусты, покрыл толстым
слоем землю, скрыв под своим саваном последнюю доступную
пищу.
Желудок уже не болел. Голод как будто заснул. Наступи-
ло безразличие. Мир воспринимался посторонним, ненуж-
ным. Совсем все равно, идет ли снег или светит солнце,
есть ли брусника или пропала. Искать ее под снегом трудно—
разве случайно, когда ногой зацепишь. Хоть и не хочется,
а есть нужно — иначе не дойдешь.
Дальше дни и ночи как-то перемешались. В мозгу было
только одно — дойти, не выходить из этой долины, которая
приведет к лабазу, и поддержать силы какой-нибудь пищей.
