— Не делайте глупостей, Гачиев, — сухо и властно сказал Исраилов. — Выньте руку. Мой тон был неуместным. Сожалею. Вы остановились на том, что в помощь Кобулову прибыл Серов с большими полномочиями. Что вы мне предлагаете, ваши условия?

— Вот так сначала надо было! — прорычал, ткнул в Хасана пальцем нарком. — А ты сначала шутить начал. Теперь я буду, мое время, а?

— Валяй, — опять не удержался, усмехнулся Исраилов.

— Мои условия такие. Твои абреки — теперь это немного и мои абреки.

— Немного — это как?

— Пусть они живут, как жили. А я иногда в дела вмешиваться буду. Ты поможешь.

— Чем?

— Связь со мной держать будешь. Много от тебя не надо. Послал кого колхозную ферму жечь — напиши мне записку. Ушел кто из твоих сельсовет ликвидировать — оповести меня. Захотели прокурора ограбить — предупреди. Я не всегда мешать буду. Вам тоже жить надо.

«Он хочет пасти нас, намерен стричь с гарантией и без риска. Приблизительно этого я и ожидал. Биологически неспособен загнать свои действия в русло идеи. Его верховный судья и прокурор — нажива, чистоган. Это хорошо, когда он будет работать на нас. Ничья идея не искривит эти безнадежно прямые извилины».

— Допустим, я согласился. Каков мой выигрыш и гарантии?

— Твоя жизнь. Мало тебе? — хамски хохотнул Гачиев. — Когда облаву на тебя разработают, через меня узнаешь. Войсковая операция начнется, я предупрежу. Без этого попадешь, как хорек, в сеть. Этого хочешь?

— Этого не хочу, — уныло отказался Исраилов, постукивая пальцами по столу. — А если все-таки не соглашусь?

Гачиев вынул из кармана платок, стал вытирать пальцы, они слегка дрожали. Вдруг выхватил пистолет из рукава плаща (был притянут резинкой к руке), направил на Исраилова. Засмеялся.

— Ты плохо готовился меня встречать, даже не обыскал. Сейчас вытру платком шею — и мои прибегут из леса через минуту. Рота. Хватит на всех твоих. Но не буду вытирать. У меня голова на плечах, у тебя тоже мозги хорошие, будем мирно одно дело делать. Ты — в горах, я — в наркомате.

— Рота твоя — тьфу для нас, — все так же уныло сказал Исраилов. — А вот если Серов дивизию с фронта вызовет, тогда к Аллаху собираться надо. Если ты не поможешь. Надо думать.

— Все понимаешь, — похвалил Гачиев. Хорошо он себя чувствовал, платок мял в руке. — Много думать вредно. У тебя выхода нет. Делай, как я сказал. Дружить станем, на нас двоих Чечня работать начнет, как сыры в масле кататься будем.

— Ты верно сказал, нет выхода, — согласился Исраилов, обвис плечами, сгорбился: совсем скис вождь. — Несколько вопросов можно задать?

— Почему нельзя? Спрашивай, на все отвечу, — озабоченно разрешил Гачиев. Забеспокоился: раздавил он человека, на глазах раздавил. Был мужчина; стал тряпка, когда про Серова все понял. Нельзя так. Наркому в горах сильный, проворный слуга нужен, а не мокрая курица.

— Я слышал, ты с Кобуловым хорошо живешь, все это говорят. Правда?

«Умно спрашивает. На такие вопросы можно целый день отвечать», — благожелательно одобрил нарком.

— Завидуешь? — подмигнул. Почему бы теперь наркому не подмигнуть? Такое время пришло. — Слушайся меня. Время придет, и ты хорошо с ним жить будешь, познакомлю.

— А Серов, я слышал, с ним плохо живет, как кошка с собакой, — вдруг вильнул в непонятную сторону Исраилов.

— Откуда слышал? — посуровел Гачиев.

— Свои люди в Москве есть. Ты обещал на все ответить, — робко напомнил Исраилов.

— Как кошка с собакой? — усмехнулся нарком. Подумал: почему правду не сказать? Теперь правда не повредит главному, не снимет намордник с ручного вождя. — Хуже, чем кошка с собакой. Как волк и овца. Только подождать нужно, кто из них волком, а кто овцой станет.

— Значит, друг Кобулова — это враг Серова, — подытожил Исраилов.

Как-то нехорошо подытожил, мороз по коже у наркома пошел, помнил он, даже когда спал, свирепый гнев Серова, а его на Кавказ сам Сталин послал. Кобулова — только Берия.

— Ты это зачем? Куда ведешь? — грозно спросил Исраилова.

— Любопытный я, таким мать родила, — виновато развел руками вождь. Бывший вождь. — Последний маленький вопросик можно?

— Последний можно, — хмуро разрешил Гачиев. — Кончать надо. Резину тянем с тобой. Дела ждут.

— Кто такой Ушахов, твой бывший капитан, начальник райотдела.

— Сволочь! — отрубил нарком. — Шпион оказался. Ни на тебя, ни на меня, на чужих работает. В подвале у него шифровки и коды нашли. Мой зам Аврамов прозевал этого падлу. Шашлыки вместе жрали. Ничего, он от меня не уйдет. Ты поможешь. Хочешь совсем спокойно жить — поймай Ушахова, ко мне доставь, он где-то в горах болтается. За это сразу с Кобуловым познакомлю. Те деньги, что за него назначили, все твои будут, к ордену…

— Посмотри в окно, Гачиев, — холодно и властно обрезал Исраилов.

Гачиев обернулся. Сквозь замурзанный стеклянный квадрат увидел: пузом на земле, раскорячив ноги, лежит плотно сбитый горец и держит за ручки пулемет. Ребристое рыло адской машины покоится в тугом мешке и смотрит в сторону леса.

— Еще три таких в укрытиях, на флангах. Пятый на чердаке устроился. Хватит на твою роту?

Гачиев почуял, как цепенеет спина и ледяной озноб расползается по всему телу.

— Теперь посмотри сюда, — ткнул пальцем Исраилов.

На наркома все так же грозно смотрел с тряпки рисованный Шамиль. Из-под тряпки торчало дуло револьвера. Глаза тряпичного имама на миг смазались, моргнули, и Гачиев понял, что на него все время смотрел глазами Шамиля убийца, который отчего-то медлит. Нарком открыл рот, но сказать ничего не смог.

— Тихо, Салман, тихо, — сказал Исраилов. — Будешь живой, пока хорошо ведешь себя. Твой отряд мы засекли в лесу на подходе к аулу. Я принял свои меры. Теперь к делу, нарком Гачиев. Вы нужны мне живой и здоровый на своем месте. Познакомьтесь с этим. Наша работа.

Он выбросил на стол пачку исписанных листков. Гачиев взял один из них, стал вчитываться в каракули. «Гиниралу Сирову. Началник Сиров, сади турма свой нарком Гачиев и яво хвост Валиев. Они бисовисна грабят чиченски народ, бирут ахчи за гализацию, с мине брали пят тысяч, с Хуциева, Амигова, Косумова тоже столько брали. Тут гарах нет совецкой власти, памаги нам. Писал Муцольгов из Хистир-Юрт».

— Обратите внимание, Салман Мажитович, — заботливо напомнил Исраилов, — адресовано Серову, а не Кобулову. В остальных письмах такие же вопли о помощи. И последнее. Нас сфотографировали из-за портрета Шамиля, когда мы обнялись. Снимки принесут через полчаса. Для Серова. Наши лица там будут видны отчетливо. Нарком республики в объятиях главного врага Сталина на Кавказе. У вас найдется полчаса дождаться фотографий на память?

— Что… тебе надо? — наконец осилил горловой спазм Гачиев.

— Ничего сверхъестественного. Я должен знать все, что затевают Серов и Кобулов. Ну и конечно ваша персона.

Гачиев стал подниматься. Колени едва разогнулись, будто их за минуту обметала ржавчина. Развернулся лицом к двери. Пошатнулся и тут же почувствовал цепкий захват чужих пальцев на локте:

— Осторожнее, возьмите себя в руки, нельзя же так распускаться. Дышите глубже… и выпейте. Пейте!

Глотнув теплой затхлой влаги из кувшина, нарком пролил себе половину себе на грудь. С усилием переставляя ноги, пошел к двери.

— Вас проводит к лесу хозяин. Со мной держите связь через него. — Резкий металлический голос Исраилова бил в уши.

За дверью плеснул в глаза сине-зеленый простор, опахнуло тепло ясного дня. Потом все стало заплывать, смазываться сквозь влагу. Нарком слизнул соленую каплю с верхней губы, всхлипнул, рванул тесный, душивший ворот гимнастерки. Пошатываясь, зашагал к лесу. В двух шагах позади опасливо пристроился хозяин сакли.

Сталин читал справку из Чечено-Ингушского обкома ВКП(б). Это была серьезная работа, обстоятельный анализ происходившего в горах, который собирал воедино, систематизировал разрозненные факты, рисуя целостную картину.