— Где документы сбитого в Цветном? — спросил Леонид Васильевич.

Линде надел очки и вынул из ящика стола конверт. В конверте оказалось удостоверение совхоза «Богатырь» на имя тракториста Юрия Лепина, немного денег, железнодорожный билет до Краснополья и квитанция телеграммы, поданной пять часов назад на имя Лепиной Марии в Краснополье, совхоз «Богатырь».

— Выйдет из шокового состояния, — успокоительно заметил Линде.

— Я знаю. Я думаю о ребенке. — Леонид Васильевич осторожно стряхнул пепел сигареты в пепельницу, — Накурил тебе. — Он открыл форточку, и с улицы пахнуло ночным прохладным воздухом. — Понимаешь, надо вызвать мать. Ребенок в тяжелом психическом состоянии.

— Да, травма… Что ж, дадим телеграмму матери, чтобы ехала? Это же близко, Краснополье. Завтра она будет здесь.

Около полуночи в почтовом отделении Краснополье наступила полная тишина. Сторож-старик дремал на казенном твердом диванчике, подложив под голову толстый том «Правил Министерства связи». Телеграфист, долговязый парень с сонными глазами, небрежно, одной рукой, принимал депешу. Гроза только что стихла, слышно было, как крупный дождь барабанит по крыше.

— Так. В «Богатырь»… Слушай! Лепин Юрка в больницу попал. И с дочуркой… Подумай, повез дочку к доктору в город и… Как назло, телефон не работает.

— А что с ними? — спросил сторож.

— Непонятно. Сказано только: «Выезд матери необходим».

— Надо ехать. И как это вышло, что она сама дочку не повезла?

— Работа не пустила. Бригадиром же она. А Юрка аккурат в отпуску…

— Да…

— Скверное дело. — Сторож сел, застегнул пиджак, пригладил усы, вздохнул.

Телеграфист предложил:

— Послать Нюрку, иначе чего же?

— Куда ее пошлешь? Слышишь, дождь какой. И ночь. Если б почтальон мужик был, еще бы можно. А то девчонка. И забоится она.

— Нет, Нюрка бедовая.

— Попробуй еще связаться.

— Да нет связи, мертвое дело. Как началась гроза, обрыв получился. Теперь пока восстановят. Утром.

— Да…

Они помолчали, прислушиваясь к мерному и сильному шуму дождя.

— И не обязана она, — сказал телеграфист, все еще думая о Нюрке, — утром — это да! Утром обязана, а ночью — нет. Не обязана. Утром сядет на велосипед и дунет. А ночью на велосипеде хуже. В канаву угодит!

— До утра девчонка пропасть может там, в больнице… Небось не писали бы, если бы не край… Они там тоже дело знают. — Старик пристукнул деревянной ногой и заявил решительно: — Разбужу Нюрку.

— Ты возьми плащ мой, Нюра. Твой-то для форсу только.

— Куда мне ваш, дядя Миша! В ногах будет путаться. Ты вон какой, а я…

— Мал золотник, да дорог, — ласково сказал сторож.

— Вон куртку мою надень! «Подкожная»! — Телеграфист подал Нюре мягкую блестящую куртку из имитации кожи. — Итальянская. Брат привез.

Нюра надела итальянскую куртку, оглядела себя:

— Знатно!

— Ты, Нюрка, по шоссе шпарь. Может, попутная машина…

— По шоссе дальше… — вздохнула Нюра и добавила поспешно: — Да я дойду. Вы не сомневайтесь. Чего же, в самом деле? Я отнесу. Пусть женшина едет.

Нюрка выговаривала «женшина», это звучало у нее как-то особенно.

Она добавила:

— Может, она к шестичасовому поспеет.

— Ты ее хоть знаешь, Марию Лепину? — спросил телеграфист.

Перед ним стояло лицо бригадира Лепиной, с твердыми чертами, энергичное. Невозможно было представить ее себе растерянной, плачущей. Телеграфисту казалось, что, если Нюрка знает ее, это как-то облегчит ей путь.

— Не знаю. Вот дойду — узнаю, — сказала Нюрка.

— На ногах у тебя чего? — спросил сторож.

— Сапоги резиновые.

— Это подходяще. А то с тебя станется, в туфлях попрешься.

— Возьму почту в «Богатырь», — решила Нюра.

— Валяй.

Нюра запахнула куртку, сначала по-дамски, справа налево, не нашла петель и, засмеявшись, застегнула правильно. Накинула на голову капюшон.

— Прощайте покамест!

Дверь на блоке захлопнулась за ней.

Из окна почты на площадь падал яркий луч света, и Нюра пошла по узкой освещенной полоске. Но через несколько шагов свет померк, еле-еле различимым пятном остался позади. Нюра углублялась в иссиня-черную темноту, полную дождя и йодистого запаха земли. «Как в банку с чернилами лезешь!» — подумала Нюра.

По сторонам дороги угадывались по шуму деревьев сады. И Нюра знала, что идет мимо двух рядов домишек окраины, но ни в одном не было ни огонька. Все же Нюре было как-то приятнее идти, ощущая, что кругом за стенами спят люди, и она инстинктивно замедляла шаг. «Да чего я? Не лесом же идти!» — сказала она себе, когда последний домишко остался за ее спиной. К тому же темнота уже не казалась такой непроницаемой. «Вот через лес нипочем не пошла бы!» — решила Нюра.

Это была та самая дорога, которую Нюра знала как свои пять пальцев. Сначала она мерила ее собственными ногами, потом почта купила велосипед. Нюра долго привыкала к нему. Она никогда раньше на велосипеде не ездила. В семье у них не было парней. Где были парни, там заводили велосипеды. А Нюра была у матери одна.

Вот уже потянулись огороды. Это кооперативные огороды. И у Нюры с мамой есть тут участок. Они посадили помидоры, огурцы, редиску. Другие построили на своих участках маленькие домишки. Но Нюра с мамой «не осилили», как говорит мама, домик и поставили шалаш. Хороший шалаш. Вполне ночевать можно. Вдвоем.

Тут направо пугало стоит. Ему мальчишки усы из пучков соломы сделали, а вместо шапки надели на палку ведро дырявое.

Вот оно. Смотри ты: ночью выглядит совсем по-другому, будто человек стоит огромный. Если бы Нюра не знала, что это пугало, испугалась бы. А так чего ж бояться? Вот и кончились огороды. И пошла петлять дорога между полей и лугов.

Нюра идет ходко, месит грязь резиновыми сапогами. Дождь все еще идет, но не такой уж заядлый. И светлее стало. Если бы луна, и совсем бы ничего.

…Конечно, они приказать ей не могли: сыпь, мол, ночью в совхоз, тащи телеграмму. Приказать — это нет. Но по человечности — нести надо. Нюра представляет себе: с ней бы так случилось, а мама ее ничего бы не знала. Надо нести! Да чего уж тут раздумывать! Взялась — значит, все. Теперь топай до самого совхоза. А топать еще немало: половина не отхожена.

Дело тут еще в должности. Должность эта государственная: Нюра служит в Министерстве связи, поскольку краснопольская почта — частица министерства. На вывеске так и стоит: «Министерство связи. Почтово-телеграфное отделение Краснополье».

Скажи пожалуйста, дождь льет и льет. Главное дело, что телефон не действует. И почему это — как гроза, так обрыв. А вот действовал бы телефон, передали бы телеграмму по телефону в совхоз. И не пришлось бы ей топать. Телефонная связь работает никуда. Хотя тоже входит в Министерство связи.

Три года назад Нюра кончила семилетку и пошла на службу. В почтальоны она попала не случайно. С Министерством связи у Нюры и ее мамы дел никаких никогда не было, поскольку писем они ни от кого не получали и сами никому не писали. Так что связь им была ни к чему. Но мимо их дома ходил человек, по фамилии Усаченков. А звали его все Усач. Попросту. Хотя усов он сроду не носил. Почтальон Усач ходил со своей сумкой каждый день, и до того аккуратно, что по нему часы можно было проверять. Сколько себя помнила Нюра, Усач шел все одной и той же дорогой и всегда, прежде чем свернуть от Нюриного дома, присаживался на лавочку у ворот. Присаживался на одну только минуту. Но, когда это происходит каждый день, человек становится уже вроде своим. И Нюрина мама не раз приглашала Усача зайти в дом передохнуть. Но он отказывался, объясняя, что поскольку он «при исполнении служебных обязанностей», то может только на одну минуту присесть на лавочку. Нюре очень нравились эти слова — «при исполнении служебных обязанностей». Усач был хоть и не старик, но пожилой. Иногда Нюра провожала его и просила дать ей понести сумку с почтой. Усач сумку не давал, но охотно брал с собой Нюру.