© Виктория Трелина, 2015

© Василий Дмитриевич Безгинов, фотографии, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Памяти моих дорогих бабушки и дедушки посвящена эта книга.

А что встаёт у Вас в памяти, когда вы читаете эти строчки. У меня – букварь. Тот самый – синенький с буквой «А», которую бережно обнимают девочка и мальчик в школьной форме. У кого из нас он сохранился? А ведь нам всем его дарили первого сентября…. На память.

Ах, память, память.… Стоит услышать по радио, неожиданно вновь ставшие популярными, строчки про «Комарово», или, забирая дочку из садика, вдохнуть, чудом уцелевший, запах «столовки», и вот уже перед глазами, словно кадры из фильма побежали картинки. Эта плёнка не очень старая, и даже уже цветная. Но всё же, заброшенная: кое-где потёртая временем, местами на ней не разобрать лиц. А ещё она порвана на части, да и части эти с вырезанными и затерявшимися кусочками. Но всё-таки, она хранится у всех нас в сердце. У нас – незаметно и совсем недавно повзрослевших, девчонок и мальчишек.

Я обращаюсь к поколению 80-х. К поколению, которое носило варежки и шапки на резинке. К поколению, которое брало в школьной библиотеке книжку «Ленин и дети» для урока внеклассного чтения и давало «честное октябрятское», держась за звёздочку на своей груди. К поколению, «перепрыгнувшему» четвёртый класс. К тем, у которых в левом уголке зеркала, крепившегося на открывающуюся дверцу шкафа, была наклеена «переводнушка» – девочка с мячиком или собачка в зелёной траве. К тем, чьи родители часто повторяли непонятное слово «перестройка». К тем, кто помнит передачу «Будильник», кто крутил «пятнашки» на резиночке, запутанной вокруг ног одноклассниц. К тем, кто мечтал поехать на программу «Звёздный час», и писал письма в журнал «Мурзилка». К поколению, которое собирало наклейки из жвачек с Барби и вклеивало их в жёлтую книжечку с вожделенной куклой на обложке, мечтая получить за это настоящую американскую красавицу (до мечты, как правило, не доставало два-три вкладыша). К тем, кого бабушки заставляли пить заряженную Чумаком воду. Кто хоть раз видел в небе что-то похожее на НЛО, и лепил на потные ладошки монетки с радостным воплем: «Держится», кто вызывал дух черного короля в тёмном туалете. Кто утюгом клеил на свою футболку, выпрошенные у друга, обёртки от первых «Сникерсов» и вафель «Кукуруку». К тем, кто ждал воскресенья, чтобы целый час – с пяти до шести наслаждаться приключениями Чипа, Дейла и утят. Кто на переменках пересказывал друг другу серии «Богатых…». И, забросив модные чёрные дипломаты, носил учебники в пакете с изображением Иден Кепфал и Круза Костилио. Поколению, которое, обливаясь слезами, переписывало в песенник «Ковыляй потихонечку». Которое, подставив магнитофон к радио, и приложив палец к губам, через микрофон записывало песню «Ох, Лёх, Лёха, мне без тебя так плохо». Ко всем, кто клал под подушку фото мальчиков из группы «На-на». А позже в анкете одноклассницы на вопрос: «твой любимый певец» отвечал: Андрей Губин. К тем, чью школьную форму, заменили юбки плиссировки и джинсы «мальвины» с вышивкой на заднем кармане. Кто знает не понаслышке, что такое капор и куртка Аляска. К тем, кто хоть раз зашивал дырки на чёрных в горошек тапочках и мокасинах с зонтиками, с завидной периодичностью, появляющиеся на месте больших пальцев.

Я обращаюсь к вам, девчонки и мальчишки, получившие паспорт в девяностых. Я знаю – нас очень много. Давайте вместе посмотрим картинки нашего с вами общего детства. Только ни на диске, ни в интернете. Все-таки это относительно старая плёнка. В то время была другая культура и техника: пластинки, кассеты, диафильмы и, конечно, книги. Книга, которую вы держите в руках, послужит вам той машиной времени, в которую все мы когда-то верили

Если Вы узнаете себя на этих страницах. … А, в общем-то, по-другому и не может быть.

Я машу ножкой, от этого колготки на коленке морщатся, а курица недовольно урчит себе под нос. Сзади хлопает дверь – это из хаты вышел дедушка. Я хочу посмотреть на его доброе лицо и густые серые брови. Почему-то мне приятно смотреть на дедушку, в такие минуты я чувствую себя спокойно и защищено. Мне очень неудобно поворачиваться, начинают звенеть погремушки, а коляска норовит опрокинуться, мама кидается поправлять на мне шапочку с пахнущими молоком извилистыми тесёмками. Дедушкино лицо возникает впереди, а его большая шершавая рука подаёт мне длинную конфету-карандаш в полосато-красной обёртке. Но тут уже мамина рука, появляясь откуда-то сзади, отбирает у меня конфету, а мамин голос говорит что-то про зубы и сладости. Я чувствую вкус собственных слёз, и слышу свой крик. Кажется, я плачу. Да, я плачу. Мне обидно. Я даже не успела пожевать шелестящий кончик обёртки. Почему взрослые всегда ведут себя так странно? Всё, я хочу спать! Я всегда засыпаю, после того, как поплачу…

Район города, где живём мы с мамой, называется очень красиво – Белая гора. Заходя в большой жёлтый автобус, я громко говорю водителю: «нам до Белой горы» и с гордостью смотрю по сторонам. Я делаю так каждый вечер. Люди начинают улыбаться. Я хочу пройти на своё любимое место – на круг. Он находится прямо на полу в самом центре автобуса, и всё время легонько вращается под ногами, а на поворотах надо обязательно держаться за белую ручку или за большое колесо, которое стоит тут же – на круге. Иначе можно упасть.

Мама не любит, когда я еду на круге (она называет его гармошка) и когда объявляю всем, что мы живём на Белой горе. Я чувствую это по тому, как торопливо она тянет меня за руку по салону. Я выглядываю из-за её спины, надеясь, что свободных мест не окажется, и тогда маме всё же придётся ехать на гармошке, потому что там всегда меньше людей, а она от них очень устала за день. Это она сама всегда так говорит, а ещё она часто повторяет задумчиво: «мне кажется, что мне триста лет». Я не понимаю, почему ей так кажется. Ведь человеку не может быть столько. Ему может быть шестьдесят, как дедушке, или тридцать, как дяде Васе, а может быть три, как моей двоюродной сестре Нинке – дяди Васиной дочке. А ещё человеку может быть пять лет, именно столько мне исполнится в октябре или в ноябре, точно не помню. В общем, это будет следующей осенью, а сейчас, видимо, зима, потому, что все пассажиры в шапках, а кое-где на дорогах я сегодня видела грязный снег. Здесь в городе снег почти всегда грязный. Вот в деревне я всегда могу определить время года. Зимой там белый пушистый снег, который шапками лежит на крышах и на скамейке, осенью вместо снега везде жёлтые яркие листья, а летом вокруг всё зелёное-презелёное, бабушка каждый день лепит вареники с ягодами, а на пасеке жужжат пчёлы.

В деревне у меня есть кошка, кролики и качели. Качели сделал дедушка, которому шестьдесят лет, и бабушке тоже столько же, потому что они родились в один год. Я это много раз слышала – они всегда со мной разговаривают обо всём, и всё, что я прошу, повторяют много раз.

А мама почти всё время молчит, а «повторять всё по сто раз» тем более не любит. Сколько, на самом деле лет, маме, я не знаю, она никогда не говорила про это. Мне даже кажется, что она сама забыла. Помнит только, что она «младшая сестра дяди Васи». Значит, когда-то ей тоже будет тридцать лет. Наверное, это почти триста, потому что очень похоже звучит.