— …просит курьера для сопровождения его дочери Пандоры на ежегодный бал цицероновского общества в конце марта, — пояснил Хадсон.
— Наверняка она — ну, скажем, не слишком блещет красотой, если отцу приходится нанимать платного сопровождающего. — Он нахмурился. — Любопытно, что это за цицероновское общество. Не слыхал о нем?
— Нет. — Мэтью аккуратно повесил касторовый плащ на крюк.
— Возьмешься за эту работу? Плата хорошая.
— Нет.
— Совсем не интересно?
И даже очень, но он уже на задании.
— Абсолютно, — соврал он.
— Врун. — Грейтхауз дописал письмо. — Ладно, что у тебя на уме?
— Да ничего особенного. Если не считать того, что поджигают дома и рядом пишут мое имя.
Грейтхауз хмыкнул, улыбнулся.
— Зато хоть пишут без ошибок. Так что подними свою физиономию с пола и хоть изредка улыбайся, ладно?
Мэтью прошел мимо укрощенного огня в небольшом камине, сложенном из грубого камня, серого и коричневого. Остановился возле пары окон, откуда открывался вид на Нью-Йорк к северо-западу, широкую реку и коричневые утесы да серые холмы Нью-Джерси. Кораблик с грузовыми контейнерами на палубе шел по реке к северу, ветер широко разворачивал его коричневые паруса. Лодка с двумя рыбаками, спиной к спине. «Как мы с Хадсоном», — подумал он, обозревая эту картину. Крючки глубоко в воде, и понятия не имеем, что там может клюнуть.
— Это уже становится обыденным, — прокомментировал Хадсон.
— Что «это»?
— Твоя безрадостность. Почему бы тебе не поехать в Чарльз-Таун? Садись на пакетбот, сопроводи Пандору Присскитт на бал. Ну? Развлекись для разнообразия.
Мэтью неопределенно хмыкнул, но ничего не ответил. Он глядел на рыбаков и думал, какими словами начать свой рассказ. Он решил, что это должно быть: «За пожарами — рука Мэллори. Я знаю, что это правда. И не хотел тебя в это втягивать, но…»
— Мэтью! — произнес Грейтхаузе нажимом, и младший партнер отвлекся от своих мыслей. — Хочу спросить тебя, что ты думаешь про Эбби Донован?
Вопрос был настолько неожиданным, что Мэтью ничего не пришло в голову.
— Только начистоту, — поторопил его Грейтхауз. — Честно мне скажи, что ты думаешь. — Мэтью продолжал колебаться, и Грейтхауз нетерпеливо кивнул: — Ну же!
— Ну… я думаю, что она…
— Да, и тут ты прав! — Улыбка Грейтхауза стала бы еще шире, будь это возможно. Он, рискуя опрокинуться, откинулся на спинку кресла. — Адская женщина, скажу я тебе! — Мэтью подумал, что при попытке улыбнуться еще шире он бы челюсть вывихнул. — Именно так! И она добрая, Мэтью. По-настоящему. Ангел. Но когда надо… бывает такой чертовкой… эх, сказал бы я тебе!
— А я не стал бы слушать.
— Да не будь ты таким чопорным! Тебе двадцать три или пятьдесят три? Иногда я даже сомневаюсь. Да, но я про Эбби. Мы с ней очень здорово ладим, Мэтью. Очень здорово. Я тебе скажу, что когда я с ней, то не могу точно понять, где кончается она и начинаюсь я. Ты меня понимаешь?
Глядя в усмехающееся лицо Хадсона Грейтхауза, с черно-серой бровью, пересеченной неровным шрамом, Мэтью отлично понимал своего партнера по разрешению проблем. Хотя Грейтхауз на своем веку получил уже свою долю женского внимания (и наверняка еще десяток-другой чужих долей впридачу), он стремительно влюблялся в Эбби Донован. И его не волновало, что шрам на левой брови остался от разбитой чашки, брошенной его третьей женой. Не волновало, что еще у него имеются шрамы на сердце, оставленные женщинами, и еще больше шрамов, оставленных им у них в сердцах. И вообще ничего Хадсона не волновало, потому что он влюблялся.
— Понимаю, — сказал Мэтью, этим единственным словом отбрасывая все, что хотел сказать партнеру и другу, потому что это уже не его дело. Сегодня — а может, и завтра, и послезавтра, его дело — любовь.
— Всякое может случиться, — последовала новая реплика восторженного мальчишки, внезапно возникшего там, где только что сидел тертый и битый жизнью мужик. — Я серьезно, Мэтью. Всякое может произойти.
— Ты имеешь в виду… свадьба?
От запретного слова, казалось, паруса этого большого корабля слегка сдулись, и заморгал он так, словно только что получил мокрой тряпкой по морде, но тут же оправился от этого грубого вторжения реальности.
— Адская женщина, — повторил он, будто Мэтью необходимо было еще раз это услышать.
Но Мэтью прежде всего надо было разобраться с адской женщиной с Нассау-стрит и ее не менее адским партнером. Должно быть, какая-то тень прошла по лицу Мэтью, потому что настроение Грейтхауза изменилось так же быстро, и он спросил с искренним участием:
— Ты хотел мне о чем-то рассказать?
Мэтью покачал головой.
— Брось, дружище. Не волнуйся ни о чем, в конце концов все выяснится. — Грейтхауз взял перо и продолжил дальше писать мистеру Седжеворту Присскитту письмо, с сожалением отказывая в его просьбе. — Это наверняка псих. Или кто-то затаил на тебя камень за пазухой. Знаешь, хоть пока и неясно, чем они разносят дома на куски, но лучше не допускать, чтобы это легло на тебя тяжким бременем, потому что именно этого они и добиваются.
— Согласен, — чуть слышно сказал Мэтью.
— Не знаю, будут ли пожары продолжаться. Что хотели, они уже сказали, я думаю. Тебя не любит какой-то псих. Может, из-за дифирамбов, которые пела тебе летом «Уховертка». А! — Неожиданная мысль, словно гром с ясного неба, поразила Хадсона, углубив и без того заметные морщины на лбу решателя проблем. — Тебе не приходило в голову, что это может быть кто-то из людей Фелла?
Момент истины, подумал Мэтью. Длящийся и длящийся бесконечно, пока он думал, стоит ли эта истина того, чтобы рисковать жизнью человека, так влюбленного в адскую женщину. Надо же, свадьба!
— Думаю, это псих, — сказал Мэтью. — Как ты и предположил.
— Верно. Скорее всего, кто-то из твоих друзей сбежал из дурдома. — Грейтхауз вздохнул с облегчением от того, что Мэтью увел разговор от темы профессора Фелла. — Ты не переживай по этому поводу, констебли начеку.
— Как раз повод переживать, — возразил Мэтью.
— Совершенно уверен, что не хочешь ехать к Пандоре Присскитт?
— Абсолютно, — ответил Мэтью. — Извини, я пойду позавтракать к Салли Алмонд.
— Но ты ведь только пришел!
— Однако почта может еще чуток подождать, к тому же я проголодался.
— Тогда я с тобой.
— Нет, — мягко возразил Мэтью. — Мне надо кое-что обдумать. Так что сегодня я займу столик на одного.
Грейтхауз пожал плечами:
— Как скажешь. Только не вздумай пересылать сюда счет, слышишь?
— Слышу, папуля, — буркнул Мэтью.
Грейтхауз глянул на него удивленно, но юный решатель проблем уже набросил на плечи плащ, взметнувшийся, как крылья ворона, вышел из офиса и спустился на улицу. Это было утром.
А сейчас Мэтью била дрожь в холодном переулке напротив темного дома. Двое здоровенных ребят, занесших ящик, покинули здание в сопровождении фальшивых Мэллори. Доктор Джейсон нес кожаный портфель и матерчатую сумку, у Арии в руках была сумка побольше. «Уносят свои пожитки? — подумал Мэтью. — Уезжают насовсем?» Они поговорили несколько минут, один из грузчиков показал в сторону моря. Слов Мэтью не слышал, лишь приглушенный рокот разговора. И не смог разглядеть все как следует, потому что ему закрывали обзор карета и лошади. Но потом двое грузчиков залезли на козлы, псевдо-Мэллори заняли более комфортабельные сидения, и карета поехала прочь.
Едва не стуча зубами, Мэтью грезил о теплом одеяле, но раз змеи уползли — пусть даже ненадолго, — значит, сегодня вечером надо искать письмо.
Трудно однако было заставить себя поверить, что они вернутся не скоро — а может быть, вообще не сегодня. От дома исходило ощущение пустоты. Заброшенности. И… чего-то еще?
Сегодня, как и накануне, Мэтью принес потайной фонарь, и свет его свечи ограничивали металлические ребра, которые можно было убрать вниз или, напротив, надвинуть на стекло. Мэтью поднял фонарь с земли и нажал пружинку, от которой ребра раскрылись как лепестки цветка. Брызнул свет. Снизу у фонаря была рукоять из полированного ореха, как у пистолета. На самом деле это и был кремневый пистолет, который мог выстрелить пулей из ствола, закрепленного под свечой. Сейчас он пребывал в полной боевой готовности. Очень удобная конструкция, приобретенная у Оливера Квизенханта из Филадельфии вместе с другими предметами, представляющими интерес для решателей проблем, у которых может возникнуть надобность в самозащите от проблем особо опасной природы.
