Девушка отказалась.

На другой день пришел зайчик снова и давай есть капусту. Говорит мать дочери:

– Сходи на огород, прогони зайца.

Девушка говорит зайчику:

– Кыш, кыш, зайка, не ешь нашу капусту!

А зайчик ей:

– Иди сюда, девица, присядь на мой заячий хвостик, поедем со мной в заячью избушку.

Снова девушка отказалась.

Пришел зайчик и на третий день и давай есть капусту. Увидала это мать и говорит дочери:

– Сходи на огород, прогони зайчика.

Девушка говорит:

– Кыш, кыш, зайка, не ешь нашу капусту!

А зайчик ей:

– Иди сюда, девица, присядь на мой заячий хвостик, поедем со мной в заячью избушку.

Села девушка на заячий хвостик, и увез ее зайчик далеко-далеко в свою избушку, да и говорит девушке:

– Приготовь угощенье из капустных листьев и проса, а я созову гостей на нашу свадьбу.

Вот собрались все гости свадебные.

Что же это были за гости? Расскажу вам о них так, как сказывали мне самому: это все были зайцы, за священника – ворон, чтобы повенчать молодых, а за дьячка – лисичка, а алтарь был под самой радугой.

Но девушке грустно стало, оттого что была она одна-одинешенька.

Вот приходит зайчик и говорит:

– Отворяй-ка двери! Отворяй двери! Гостям на свадьбе весело!

Ничего не отвечает невеста, только плачет.

Ушел зайчик восвояси.

Вот он приходит снова и говорит:

– Отворяй же! Отворяй! Гостям на свадьбе голодно!

Молчит невеста, только плачет.

Зайчик опять ушел.

Снова приходит зайчик и говорит:

– Отворяй же! Отворяй! Гостям на свадьбе скучно!

Молчит невеста, зайчик опять ушел. А девушка сделала соломенную куклу, одела ее в свое платье, сунула в руку черпак и прислонила к чану с просом, а сама пошла домой к матери.

Вот приходит опять зайчик и говорит:

– Отворяй же! Отворяй! – отворил дверь, да и ударил соломенную куклу по голове так сильно, что у нее чепец с головы свалился.

Увидал тут зайчик, что это вовсе не его невеста, да и ушел, пригорюнившись.

Отряд был невелик, всего шестеро мужчин, немолодых и усталых, да и сам шериф Бьюкон, в свои без малого шестьдесят, давно уж не мог проехать верхом больше пары миль. Отряд и вовсе не собрался бы, если бы Роуз Джексон буквально не повытягивала их из бара – кого за воротник, кого за жилетную пуговицу – оторвав от уютной партии в покер, в четверг вечером. Женщина кричала и стыдила, пока они не оседлали своих лошадей, как это сделал получасом раньше шериф, которого Роуз извлекла из единственной на весь город тюремной камеры, где он только-только прикрыл глаза и собрался вздремнуть, всего же на минутку! Очень трудно противиться Роуз Джексон, когда она вершит правое дело, а особенно в тот день, уж очень веская причина имелась у нее. Ее единственную дочку, Лару Мэй, похитил проходимец, авантюрист, человек с необычной круглой головой и разными глазами, насчет которых те, кто его видел, никак не могли прийти к единому мнению: одни утверждали, что они у него карий и голубой, другие – что зеленый и черный. Он приехал с Востока, что само по себе было неплохо, и расплатился за ужин, ром и комнату золотой пятидолларовой монетой – что было еще лучше. Рассказал, что зовут его Альгамбра, для друзей Джейден, и что он намерен приобрести недвижимость и желал бы взглянуть на два ранчо, выставленных на продажу, – «Дабл-Дабл-Ю» и «Звездный круг». Первое продавали из-за бедственного его состояния и полной невозможности выколотить из него хоть что-то, кроме пыли, а второе – потому что Широкий Билл Джексон умер за четыре года до того, а его вдова Роуз собиралась увезти их дочку на восток в большой город, то ли показать ее доктору (потому что Лара Мэй росла не так чтобы очень сметливой), то ли подыскать ей муженька получше, ведь девчонка входила в возраст и хорошела день от дня. Хотя ростом Лара Мэй не вышла и в плечах была шире, чем полагалось бы красотке, зато пела она так, что все, кто не глух, поддавались ее чарам. Когда Альгамбра приехал посмотреть «Звездный круг», о покупке он и речи не повел. Услышал, как пела Лара Мэй, прокручивая простыни через валики для выжимания, пела и вращала большое железное колесо руками, голыми по локоть и мокрыми от мыльной воды, и даже птицы слетались со всей округи ее послушать – и садились прямо на веревку, где хлопали на ветру мокрые выстиранные ночные сорочки Лары Мэй и ее матери. Альгамбра просто подскакал, схватил девушку и кинул поперек седельной луки – так часто описывают похищения в сказках, но проделать это чертовски трудно, почти никогда похищение не обходится без того, чтобы не оборвалась подпруга или от рывка не пронзило острой болью плечо. Однако в этот раз ничего такого не случилось, Альгамбра выехал на дорогу вместе с Ларой Мэй и почти уже скрылся из виду, когда Роуз выбежала из кухни со своим карабином Шарпса калибра 0,50–70. Она стреляла из него без промаха, если цель была достаточно близко и это не было слишком рискованно, но Альгамбра ускакал уже довольно далеко, к тому же велика была опасность задеть девушку или коня, который к тому же мог поранить ее, падая. Так что Альгамбра ушел, а Роуз потеряла не меньше часа, пока собрала отряд, уж какой смогла, так что след был не раскаленный добела и даже не докрасна, а скорее походил на пепел, который, впрочем, может обжечь сильнее, чем вы думаете. След был еще достаточно теплым, чтобы пойти по нему, даже для старого Бьюкона – а у него имелся опыт, хотя глаза и начали сдавать, из-за чего ему приходилось несколько раз спешиваться, приседать на четвереньки, изучая еле видный, полустертый отпечаток подкованного копыта на засохшей грязи или наклон сломанного стебля кустарника, чтобы потом медленно выпрямиться, вскарабкаться в седло, указать пальцем и возгласить: «Туда», за чем через несколько секунд обычно следовало: «Сдается мне».

Преследование продолжалось больше трех часов, пока, по крайней мере Бьюкону и, возможно, еще паре человек, не считая Роуз, не стало понятно, что Альгамбра устремился не в какое-то обычное место – не назад к главной дороге, какой бы она ни была, ни вверх в горы, к тропе для мулов, ни вниз к Бутылочному Каньону, от которого разбегалось множество более мелких каньонов, ущелий, теснин, лощин, распадков, где обычно искали прибежище угонщики скота и мелкие воришки.

– Он направляется к пустыне, хотя это лишено смысла, – объявил Бьюкон, когда отряд сделал остановку на последнем холме перед той самой пустыней. Он осмотрелся – сверху открывался обзор мили на четыре – и заметил пятнышко, на самом деле бывшее конем с двумя седоками. За ними по пятам тянулся большой пыльный шлейф, а перед ними на западе не было ничего, кроме красной каменистой равнины и белых зыбучих песков.

– Это лишено всякого смысла, если только не…

Голос шерифа затих, он устало поморгал, потом вытер глаза изнаночной стороной шейного платка – она была не такой пыльной. Остальные мужчины тоже всматривались и мигали, и прикрывали глаза козырьками ладоней, а кони опустили головы, переводя дух. Роуз высоко привстала в стременах, не отводя яростного взгляда от пыльного шлейфа, а тот уменьшался, пыль оседала и тускнела.

– Мерзавец остановился, – проговорила она голосом, не обещавшим ничего хорошего, так что все мужчины невольно поежились, как будто от прикосновения чего-то холодного и крайне неприятного к самым интимным частям тела. – Теперь мы его достанем.

Бьюкон снова промокнул глаза и уставился Роуз куда-то в область живота, не желая ни встретиться с ней взглядом, ни нарваться на неприятности, взглянув на расстегнутый ворот рубашки. Говоря по чести, он вообще охотно перевел бы взгляд на конскую голову, лишь бы выйти из затруднения, да только это все одно не помогло бы.

– Нам его не достать, – медленно произнес он. – Он пересек черту, прошел.